Эллен Вуд - Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы). Страница 45

— Нынешние газеты, — отозвался он, — вещь для меня совершенно невыносимая. Я и в самом деле их не читаю, поверьте.

— Итак, лорд Фаранкс, — продолжил я, — отказался от всех своих постов на самом пике карьеры и удалился в одно из загородных имений. Много лет тому назад между ним и Рэндольфом произошла ужасная ссора из-за какого-то пустяка, и с тех пор, со свойственной их роду непримиримостью, они и словом не обменялись друг с другом. Но спустя некоторое время после отставки отца сын, который тогда находился в Индии, получил от него сообщение. Если это и был первый шаг к сближению двух гордых и себялюбивых людей, то шаг весьма странный, и поэтому сообщение было передано телеграфными служащими в качестве улики. Оно гласило: «Возвращайся. Грядет начало конца». И Рэндольф вернулся, а через три месяца после его приезда в Англию лорд Фаранкс умер.

— Его убили?

Что-то в тоне, которым Залесский это произнес, насторожило меня. Я не совсем понял, утверждение это или простой вопрос… Должно быть, чувства мои отразились у меня на лице, поскольку он тотчас же добавил:

— Об этом легко догадаться по манере вашего рассказа. Возможно, я давно мог это предсказать.

— Предсказать — что? Не убийство же лорда Фаранкса?!

— Что-то подобное, — с улыбкой ответил он, — но продолжайте, поведайте мне все, что вам известно.

Говорить загадками было вполне в духе князя. Я продолжил свой рассказ:

— Итак, эти двое встретились и воссоединились в лоне семьи. Но в воссоединении этом не было ни чувства, ни сердечности — как в рукопожатии через решетку, да и само рукопожатие было весьма условным, поскольку при встрече они лишь сухо кивнули друг другу. Впрочем, наверняка никто сказать не мог — на людях они появлялись не часто. Вскоре после того, как Рэндольф приехал в Орвен-холл, его отец стал совершенным затворником. Орвен-холл — старинный особняк, в нем три этажа: на верхнем в основном находятся спальные комнаты, на втором — библиотека, гостиные и другие подобные помещения, а на первом, помимо столовой и прочих комнат, есть еще одна маленькая библиотека — ее низкий балкончик выходит на лужайку с клумбами. Из этой библиотеки убрали все книги и превратили ее в покои для лорда. Туда он перебрался и там жил, почти никуда не выходя. Рэндольф же поселился в комнате на втором этаже, прямо над комнатой своего отца. Многим слугам было отказано от места, а те немногие, что остались, с чувством смутной тревоги дивились этим новшествам. В имении воцарилась напряженная тишина, ибо даже малейший шум вызывал сердитые нарекания хозяина. Как-то раз, когда слуги ужинали на кухне — в части дома, наиболее удаленной от покоев хозяина, — лорд Фаранкс, в домашних туфлях и халате, возник на пороге, багровый от ярости, и пригрозил разом выставить всех за дверь, если те не перестанут стучать ножами и вилками. Домашние всегда страшились его гнева, один звук его голоса заставлял их трепетать от ужаса. Еду приносили ему в покои; было замечено, что лорд, прежде не бывший гурманом, теперь — вероятно, из-за своего затворнического образа жизни — стал привередлив и требовал, чтобы ему подавали самые изысканные яства. Я привожу все эти подробности — среди прочих других — не потому, что они сколь-либо связаны с приключившейся трагедией, но лишь потому, что вы просили меня сообщить все, что мне известно.

— Что же, — отозвался князь скучающим тоном, — вы правы. Раз уж начали рассказывать, так говорите все.

— Так вот, Рэндольф виделся с отцом по меньшей мере раз в день. И при этом жил он столь уединенно, что многие его друзья полагали, будто Рэндольф по-прежнему находится в Индии. И лишь в одном он счел для себя возможным нарушить свою приватность. Вы, разумеется, знаете, что Орвены были и, думаю, всегда будут самыми ярыми и убежденными консерваторами. Во всей Англии трудно найти другой столь же древний и славный род, который был бы так страстно предан этой партии. Так вот, представьте, Рэндольф выставил свою кандидатуру на парламентских выборах от партии радикалов округа Орвен, дабы потеснить нынешнего представителя! Посему, согласно заметкам в местной прессе, ему пришлось три раза выступить с публичными заявлениями и огласить свои новые политические воззрения. Вслед за этим он присутствовал при закладке фундамента новой баптистской церкви, председательствовал на методистском чаепитии и проявил неожиданный интерес к плачевному положению местных рабочих. Одну из спален на верхнем этаже Орвен-холла он приспособил под классную комнату и дважды в неделю обучал там деревенских неучей основам механики.

— Механики?! — вскричал Залесский, на мгновение подавшись вперед. — Фермеров?! Почему не основам химии? Или ботаники? Почему — механики?

Впервые он проявил хоть какое-то внимание к этой истории. Я обрадовался этому проблеску интереса с его стороны и продолжил:

— Почему — не важно, да и нельзя найти объяснения подобным причудам. Полагаю, он хотел дать юным невеждам некое представление о самых простых законах силы и движения. Но тут я должен вывести на сцену нового персонажа этой драмы — ключевого персонажа. Однажды в Орвен-холл пришла некая женщина и потребовала встречи с его хозяином. Говорила она с сильным французским акцентом. Женщина была немолода, но все еще хороша собой: огненные черные глаза, бледная матовая кожа. Одета она была в дешевое платье кричащей расцветки, причем изрядно поношенное, волосы растрепаны, манеры — отнюдь не великосветские. Во всем ее облике и поведении сквозили злоба, раздражение и вместе с тем неуверенность. Дворецкий не впустил ее, сказав, что лорд Фаранкс никого не принимает. Но незваная гостья упорно настаивала на своем, пытаясь проникнуть внутрь, поэтому пришлось выдворить ее силой. Все это время из коридора доносился разгневанный рев хозяина дома; лорд был взбешен этим неожиданным нарушением тишины. Женщина ушла, яростно жестикулируя и призывая проклятия на голову лорда Фаранкса и на весь свет. Позже выяснилось, что она обосновалась в Ли — деревушке неподалеку от усадьбы. Женщина эта, назвавшаяся Мод Сибрас, еще трижды пыталась попасть в Орвен-холл, но всякий раз ей отказывали в приеме. После этого слуги решили, что уместно будет сообщить о ее визитах Рэндольфу. Он распорядился, чтобы женщину провели к нему, если она придет снова. Она явилась на следующее утро и долго беседовала с Рэндольфом наедине. Служанка, некая Хестер Дайетт, слышала, как Мод Сибрас то и дело повышала тон, как бы возражая собеседнику, а Рэндольф тихим голосом пытался ее успокоить. Беседа велась на французском, так что служанке не удалось разобрать ни слова. Наконец женщина вышла, гордо подняв голову, и торжествующе ухмыльнулась, проходя мимо дворецкого, который прежде не пускал ее в дом. Больше она не искала возможности попасть в Орвен-холл. Но ее сношения с обитателями этого дома отнюдь не прекратились. Вышеупомянутая Хестер утверждает, будто как-то раз, припозднившись, возвращалась домой через парк и увидела, что на скамье в тени деревьев беседуют двое. Спрятавшись за кустами, Хестер разглядела, что это были Рэндольф и та самая странная женщина. Эта же служанка показала, что не раз встречала эту пару в самых разных местах, а среди писем, которые нужно было относить на почту, то и дело попадались конверты на имя Мод Сибрас, надписанные рукой Рэндольфа. Позднее одно из этих писем удалось отыскать. Эти частые встречи, кажется, некоторым образом поумерили радикальный пыл нашего политического неофита. Таинственные рандеву, происходившие всегда под покровом тьмы и неусыпным оком бдительной Хестер, зачастую приходились на тот же час, что и занятия с фермерами, так что последние случались все реже и реже, пока, наконец, почти не прекратились.

— Ваша повесть становится неожиданно увлекательной, — сказал Залесский, — а что с тем найденным письмом Рэндольфа — что в нем было?

Я прочел ему:

Дорогая мадемуазель Сибрас,

Я прилагаю все усилия, чтобы переменить отношение моего отца к Вам, но оно остается неизменным. Если бы я только мог уговорить его встретиться с Вами! Но он, как Вам известно, человек несгибаемой воли, и посему Вам остается лишь поверить мне — я делаю все, что в моих силах. Признаю, что Ваше положение довольно непрочно: я уверен, что Вы упомянуты в завещании лорда Фаранкса, но он собирается на этой неделе составить новое. Поскольку он весьма разгневан Вашим приездом в Англию, думаю, теперь Вам не достанется и сантима. Но пока этого не произошло, нам стоит надеяться на благоприятный исход Вашего дела, и прошу Вас — не позволяйте своему справедливому негодованию выходить за границы разумного.

И скренне ваш

Рэндольф.

— Отличное письмо! — вскричал Залесский. — Вот истинная мужская прямота! Но как насчет фактов — это все правда? Лорд действительно составил новое завещание?