Адива Гефен - Алмазная пыль Страница 48

Один из мерседесовладельцев толчком распахнул дверь. Второй втолкнул меня в квартиру и запер за мной. Рут сидела на своем большом диване в обрамлении свежеокрашенных локонов, напоминавших желтую мочалку.

— Здравствуй, тетя, — сказала я, и на меня снизошло странное успокоение. Рут ничего со мной не сделает. Она корыстная, она ненормальная, она способна сыпать угрозами, но она не позволит этим хулиганам хладнокровно убить свою единственную племянницу, дочь своей лучшей подруги.

— Сядь! — приказала тетя.

— Где папа и мама? Они еще не вернулись из больницы?

Рут не ответила.

— Где мой отец и его псих? — спросила она у своих горилл, которые стояли у двери.

— Немцы захватили только ее. С ней больше никого не было.

Ее холодный взгляд вернулся ко мне.

— Радость моя, — сухо сказала она. — Мы должны кое-что обсудить. Точнее, тебе придется ответить мне на несколько простых вопросов.

— Например?

— Например, куда Якоб Роткопф спрятал мою картину.

— С чего ты взяла, что я знаю ответ на этот вопрос?

— Мне звонил Цви Вайнциблат из дома престарелых в Нетании.

— Как у него дела? Он уже в полном маразме.

— Он в абсолютно здравом уме! Он сказал, что вы у него были, и что он вспомнил одну важную деталь, касающуюся картины. При этом он упомянул Якоба. Он сказал, что говорил с тобой, но ты отвечала как-то странно.

— Он со мной говорил? Тетя, он не в своем уме!

— Не ври! — она тряхнула гривой. — Он посоветовал к тебе присмотреться, ты показалась ему немного странной. И еще он просил, чтобы Макс позвонил ему и Мирьям. Кстати, кто такая Мирьям?

— Дедушкина любовь. Кто-то из прошлого, — сказала я севшим голосом, пытаясь унять дрожь в ногах. — Думаю, что она претендует на роль твоей мачехи.

— Очень смешно. Так что рассказал Цви Вайнциблат о моей картине?

— О твоей картине?! Если она твоя, почему ты у него не спросила о ней?

— Я спросила, но он вдруг заговорил как-то странно — попросил передать Максу, что у него есть хорошее пиво, и положил трубку. Итак, Габриэла, я жду! — и она дала знак одной из горилл подойти поближе.

— Подожди, подожди, тетя Рут. Можешь ждать до прихода мессии и его осла.

Горилла склонилась ко мне и крепко схватила за локоть.

— Ой! Мне больно! Скажи ему.

— Будет еще больнее, — сказала эта лупоглазая сова. — Что Цви сказал тебе о картине? Быстро! — угрожающе спросила она, пока мне выкручивали руку.

— Аааай!!! — вскрикнула я. — Цви ничего не говорил. Он просто старый маразматик, у него галлюцинации.

— Пойдем со мной, моя радость, — позвала тетя. — В той комнате тебе помогут понять, что я не шучу. — Амбал поволок меня за ней. Рут открыла дверь в спальню. На стуле, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту сидел мой папа. В его взгляде сквозило отчаяние. Моя мама лежала на тетиной кровати. Она казалась спящей. А может, была без сознания. Я в ужасе посмотрела на нее. У окна стоял еще один мордоворот.

— Молодчина! Ты прекрасно справляешься с умирающими больными.

— Теперь тебе ясно? — прогнусавила Рут. — Ты расскажешь мне, куда этот псих спрятал картину, а я освобожу твоих родителей и навсегда исчезну. Я хочу получить то, что мне причитается, только и всего. Мне надоело зависеть от его подачек, терпеть из-за него унижения. Настал мой черед жить!

— Хорошо, — простонала я. — Я расскажу тебе всё, что знаю.

Рут удовлетворенно улыбнулась:

— Я слушаю.

— Картина действительно была у Якоба, — сказала я, пытаясь быстро выстроить версию, которая вызволила бы моих родителей и меня из когтей этой твари. — Отец Якоба зашил полотно под подкладку его пальто. Он проходил в нем всю войну — помнишь его черное пальто?

Тетино чутье оказалось острее, чем я думала.

— Хватит болтать! Расскажи мне, что тебе сказал Цви. Цви — столяр, а не портной! Так что давай-ка без фокусов. Не для того я привезла сюда твою мать, чтобы играть с тобой в твои игры. Правду! И поскорее, иначе… — дежуривший рядом амбал подошел к изголовью кровати и склонился над мамой. Грубые руки потянулись к ее горлу.

— Думаешь, меня это волнует? — сухо спросила я. Папа задергался на стуле.

— Я же видела вас вчера. А ты, Амнон, успокойся. Скажи своей маленькой дурочке, чтобы заговорила.

В его глазах была мольба. Я услышала, как мама закашлялась, не просыпаясь.

Габи!

Что?

Какое тебе дело до какого-то Зуциуса, которого, может, и нет совсем! Ты должна спасать себя и своих родителей. Какие тут могут быть сомнения?

— Хорошо, твоя взяла — вздохнула я. — Цви звонил, чтобы сообщить, что Якоб просил спрятать картину внутрь одного из столов, которые он делал для дедушки… — Рут взглянула на меня с интересом.

— В какой стол?

Я молчала.

Она сделала знак амбалу, и он поднес руки к маминому горлу.

— Он задушит ее, не задумываясь, — сказала Рут ледяным голосом. — Я не буду возражать. Ты заговоришь наконец?!

— Его рабочий стол.

— Тот, что в лаборатории?

— Да.

Она рассматривала меня с некоторым сомнением.

— Надеюсь, ты говоришь правду, Габи. Ради себя и мамы… Сейчас мы с тобой туда поедем. Ты остаешься здесь, — сказала она обезьяноподобному амбалу, стоявшему рядом с мамой. — Жди моего звонка!

Пока мы предавались сомнительным развлечениям в спальне Рут, остальные два наемника вытащили из машины Илию Коэна и уважаемого профессора и уложили их на пол в гостиной. Рут презрительно посмотрела на них.

— Джо, ит из Рут, — торопливо сказала она в трубку сотового телефона. — Передай своему боссу, что всё в порядке. — Поколебавшись, она перешагнула через лежащие на полу тела. — Через час с четвертью мы будем в аэропорту. Ждите меня у въезда на стоянку. И не забудьте зеленые пачки… — нервно хихикнула она. — Да, да, как условились, в красной сумке. — Рут закончила разговор и радостно посмотрела на меня.

— Вперед! — поторопила она меня. — Мы уходим. А ты оставайся здесь и жди моих распоряжений, — приказала она своему сторожевому псу.

Она взяла огромный чемодан, стоявший в углу, и поволокла за собой. Так значит, всё готово, тетя? Аэропорт. Встреча на стоянке. Чемодан. Новая жизнь. Новый имидж. Куда же ты, все-таки, едешь? На Карибы? На Багамы? В Мексику? В Афулу?

Габи!

Что?

Положение — хуже некуда.

Зачем ты солгала? Почему ты не хочешь отвезти ее прямо в Рамат а-Шарон, отдать ей это чертову картину, которая засунута в шахматный столик Лиора, и освободить несчастных родителей?

Потому что я не умею проигрывать — вот почему! Потому что она меня достала! И потому, что Шамир еще не сказал своего последнего слова.

Я спустилась по лестнице в сопровождении двух типов из фаланги желтокудрой гусеницы. Они шли молча, дисциплинированно и не отставали от меня ни на шаг. Откуда она их выкопала? Наверное, приятели Топаза-Магнука, которых она переманила на свою сторону пригоршней долларов, после того, как кто-то прихлопнул этого идиота с помощью старого дедушкиного ружья… Или их прислал покупатель картины? Интересно, кто он, этот покупатель? Не тот ли это Алексей Лев Левински, чье имя было записано на листке, который я видела у нее на столе? И где, черт побери, Шамир?! Может быть, Душке с дедушкой не удалось его вызвать? А вдруг Душка ведет нечистую игру? Да, а что с Газетой?! Во всех детективах написано, что сыщик появляется в самую последнюю минуту, за миг до того, как злодеи перерезают связанному герою горло над булькающим котлом с кислотой, разъедающей внутренности и кости. Похоже, что моя последняя минута близка, слишком близка, а машины Шамира всё еще не слышно.

На город опустился вечер, верхушки пыльных фикусов зашевелились под напором холодного сырого ветра. Мне показалось, что на лицо упала капля.

Неужели, дождь? Но мне не пришлось насладиться первым долгожданным дождиком, так я уже сидела в «мерседесе», едущем теперь на север. Справа от меня ангел-вредитель, его хозяйка Рут тает от счастья на переднем сиденье, второй асмодей ловко управляет большой машиной. Вот он выруливает на дорогу, ведущую к дедушкиному дому и останавливается у ворот.

И вот мы уже у входа в до сих пор не прибранный кабинет Макса Райхенштейна — человека, свято чтившего порядок в делах.

— Это тот стол? — спросила Рут, приближаясь к массивному дубовому столу.

— Так сказал Цви.

— Я еще раз тебя спрашиваю: это тот стол, или мне позвонить на улицу Ахад а-Ам и покончить с ними?

— На твоем месте, тетя, я бы не показывала твоим бандитам, что здесь есть. Когда речь идет об этой картине, у всех вдруг разыгрывается аппетит.

Она сощурила глаза, как сексуально возбужденная жаба:

— Что это ты вдруг стала обо мне беспокоиться? Как трогательно!