Жорж Сименон - А Фелиси-то здесь! Страница 5

— Тебе хоть удалось перекусить?.

— На вокзале съел наспех сандвич.

— Оставайся здесь и подожди Люка!

Мегрэ идет мимо тихих участков Жанневиля; Только кое-где в окнах горят розоватые огоньки. Скоро он приходит в Оржеваль, в «Золотой перстень», где его ждет Люка. Бригадир сидит не один, а с каким-то парнем в синем комбинезоне. Не иначе как механик Луве! Он очень разговорчив, да и понятно. Перед ним стоят уже четыре или пять блюдечек.[1]

— Мой начальник, комиссар Мегрэ, — представляет комиссара Люка, от которого тоже попахивает спиртным.

— Я уже говорил бригадиру, господин комиссар, что даже ни о чем и не подозревал, когда сел в машину. Я каждый четверг езжу в Париж за запасными частями…

— Всегда в одно и то же время?

— Примерно…

— Фелиси это знала?

— По правде сказать, я был едва знаком с ней… Никогда не разговаривал… Зато я хорошо знал Деревянную Ногу… Он приходил сюда каждый вечер поиграть в карты с Форрентеном и Лепапом… Четвертым иногда садился хозяин, иногда я или кто-нибудь другой… Смотрите!.. Форрентен и Лепап сейчас здесь, вон они там играют в левом углу с мэром и каменщиком…

— Когда вы обнаружили, что в вашей машине кто-то сидит?

— Не доезжая Сен-Жермена… Я услышал, как кто-то вздохнул… Подумал, ветер. Ветерок и в самом деле поднимал краябрезентового верха… И вдруг какой-то голос говорит мне: «У вас не найдется огонька?» Я оборачиваюсь и вижу ее: она откинула вуаль, в зубах сигарета… «Что вы здесь делаете?» — спрашиваю я. И вот она говорит, говорит… Рассказывает, как ей необходимо попасть в Париж, не теряя ни минуты… Это, мол, вопрос жизни и смерти… Те, кто убил Деревянную Ногу, хотят свалить вину на нее, а полиция ничего в этом деле не понимает. Я остановился на минутку и предложил ей сесть рядом со мной… Ведь она устроилась на старом, грязном ящике…

«Потом… потом, — все повторяла она, — когда я выполню задачу, которую должна выполнить, быть может, я расскажу вам все… Во всяком случае, я буду вам вечно благодарна, вы меня спасли…» Уже у заставы она меня еще раз поблагодарила и вышла с достоинством, как принцесса.

Люка и Мегрэ переглянулись.

— А теперь, если вы не возражаете, можно выпить в последний раз, в самый-самый последний… Нет, теперь я плачу за всех и пойду перекусить… Надеюсь, у меня в связи с этим не будет никаких неприятностей? За ваше здоровье…

Десять часов вечера, Люка занял пост, спрятавшись напротив «Мыса Горн» и сменив Жанвье, который вернулся в Париж. В зале «Золотого перстня» серо от дыма… Мегрэ слишком много съел и пьет теперь третью или четвертую рюмку вина, считающегося местным.

Он сидит верхом на стуле с соломенным сиденьем, упершись локтями в спинку, полузакрыв глаза, и порой может показаться, будто он дремлет. Из его трубки прямо вверх поднимается легкая струйка дыма. Возле него четверо мужчин играют в карты.

Раскладывая сальные карты на красной скатерти, они разговаривают, задают друг другу вопросы, иногда рассказывают анекдоты. Хозяин кафе, мсье Жозеф, играет вместо старого Лапи, а четвертым присаживается механик, который успел поужинать.

— В итоге, — вздыхает Мегрэ, — он жил припеваючи… Вроде как почтенный деревенский кюре со своей служанкой… Наверное, заставлял себя нежить и холить…

Лепап, заместитель мэра Оржеваля, бросает взгляд на других. Его партнер, Форрентен, управляющий земельными участками в поселке, занимает здесь самый красивый дом у дороги, который возвещает проезжающих, что в Жанневиле еще продаются свободные участки…

— Кюре и его служанка! Ха! Ха! — ухмыляется помощник мэра.

Форрентен ограничивается ехидной улыбкой.

— Ну вот! Сразу видно, не знали вы его… — поясняет хозяин бистро, одновременно объявляя третью позицию в белот. — Хоть о мертвых плохо не говорят, все-таки он был порядочной свиньей…

— Как это понимать? — спросил комиссар.

— Ворчал с утра до речера по всякому поводу… Никогда ничем не был доволен… Возьмем, к примеру, историю с рюмками.

Он призывает своих партнеров в свидетели.

— Помните, сначала он стал утверждать: мол, у моих ликерных рюмок слишком толстое дно, и сам достал с верхней полки буфета другую рюмку из уже разбитого комплекта, которая ему больше понравилась. А когда стал переливать вино из одной рюмки в другую — взбесился, обнаружив, что вместимость их совершенно одинаковая. «Но вы же сами выбрали эту рюмку», — сказал я ему. И что же вы думаете, он купил в городе другую рюмку и принес ее мне. Та вмещала на треть больше, чем мои. «Мне-то все равно, — возразил я. — Если хотите, я налью вам в вашу рюмку, но и платить вам придется на пять су больше». Целую неделю он сюда не показывался. Однажды вечером я вижу, стоит в дверях. «Нальете в мою рюмку?» — «Если заплатите на пять су больше», — бросил я. И он снова ушел. Так продолжалось целый месяц. В конце концов я уступил. Нам недоставало четвертого партнера в белот. Теперь вам понятно, какая это свинья? Со служанкой он вел себя так же. Они грызлись с утра до вечера. Издали слышно было, как они ссорились. Они по неделям друг с другом не разговаривали… Думаю, последнее слово всегда оставалось за ней, так как, с позволения сказать, она больше «нормандка», чем он… Ну да бог с ними! А все же любопытно узнать, кто убил беднягу… Ведь человек Лапи не злой… Просто такой характер… Не помню ни одной партии в карты, чтобы он в какую-то минуту не стал кричать, дескать, его пытаются обжулить…

— Часто он ездил в Париж? — немного погодя спросил комиссар.

— Можно сказать, совсем не ездил… Раз в четыре месяца за пенсией, и то уезжал утром и возвращался в тот же день вечером.

— А Фелиси?

— Вы не знаете, ездила Фелиси в Париж? — спросил хозяин у присутствующих.

Никто этого не знал. Зато часто видели, как она танцевала по воскресеньям в прибрежном ресторанчике в Пуасси.

— Знаете, как он ее называл? Когда речь заходила о ней, старик всегда говорил: «Мой какаду». Она уж так забавно одевается, дальше некуда… Видите ли, господин комиссар, наш друг Форрентен еще может обидеться, но я говорю то, что думаю, — все жители Жанневиля в какой-то мере психи. Здесь христианский дух не в особой чести… Здесь живут работяги, которые вкалывали всю жизнь, мечтая на старости лет поселиться в деревенской тиши… Ну, вот! Настает этот день… Они соблазняются многообещающими проспектами Форрентена… Не возражай, Форрентен, всем известно, ты мастер золотить пилюлю… И вот они уже в раю земном. Но тутто оказывается: они подыхают от скуки… за сто франков в час… Но слишком поздно… Их скромные денежки вложены, и теперь они как могут должны развлекаться или хотя бы попытаться поверить, что развлекаются… Иные затевают процессы из-за какой-нибудь ветки, которая свешивается с соседнего участка к ним в сад, или из-за соседской собаки, которая пописала на их бегонии… Другие…

Мегрэ не спит, он даже поднимает руку, чтобы поднести рюмку к губам. Но он размяк от жары, постепенно погружается в созданный его воображением мир, и снова видит незастроенные улицы Жанневиля, юные деревца, дома, словно составленные из детских кубиков, слишком ухоженные садики, фаянсовых животных и стеклянные шары…

— К нему никто никогда не заходил?

Просто невероятно. Здесь слишком спокойно, слишком уютно, слишком слаженно. Если жизнь такова, как ее описывают, то невозможно поверить, что однажды утром, всего-навсего в понедельник, когда Фелиси отправилась за покупками в лавку Мелани Шошуа, ее хозяин вдруг перестал сажать свои помидоры, пошел в столовую, достал из буфета графин и рюмку, отправился в беседку, чтобы там в одиночестве выпить наливки, припасенной для торжественных случаев, потом…

Когда он поднялся в свою комнату, где пол так старательно натерт, на голове у него была соломенная шляпа. Что он собирался делать в комнате?

Никто не слышал выстрела, однако же стреляли из револьвера, стреляли в упор, меньше чем в двух метрах от груди убитого. Так утверждают эксперты.

Если бы еще нашли револьвер, можно бы подумать, что Деревянная Нога, который стал неврастеником…

Помощник мэра не раздумывает о подобном и, подсчитывая свои взятки в картах, бормочет, словно отвечая на все вопросы:

— Что вы хотите? Он был оригинал…

Понятно! Но он же погиб! Кто-то убил его! А Фелиси сразу же после похорон выскальзывает из рук полиции, отправляется в Париж и там как ни в чем не бывало, глазеет на витрины, наедается пирожными с кремом, пьет портвейн, а потом разъезжает на метро.

— Интересно, кто теперь будет жить в доме?..

Игроки в карты переговариваются, перескакивая с одного на другое, и до Мегрэ, который не прислушивается, доносится только какое-то бормотание. Он не говорит им, что в доме будет жить Фелиси. Он словно плавает в пространстве… Перед его глазами вырисовываются какие-то картины и тут же стираются. У него едва сохранилось ощущение времени и места…