Доминик Сильвен - Когда людоед очнется Страница 5

— Дорогой, я уверена, что это дело наделает шуму. Подходящий случай попросить о переводе в Уголовную полицию…

— Всему свое время. Кстати, я тут подумал, что мы могли бы вечерком расслабиться, пойти поужинать…

— Вечером я приглашена в клуб «Рефлексия». Разве я тебе не говорила? Ничего не поделаешь.

— О'кей, никаких проблем.

— Один из их постоянных членов вхож к большому боссу из уголовки…

— Я сам добьюсь перевода в Уголовную полицию, Беатриса. И лучший способ добиться этого — успешно и в срок провести расследование. Главное, быстро, ты же слышала, что бюджет опять урезали.

— Тебе виднее, Саша. Вернусь поздно, лягу в гостевой комнате, чтобы тебя не будить. Целую.

Дюген повесил трубку и какое-то время сидел, уставившись в пустоту. Из задумчивости его вывел Николе:

— Шеф, есть пара минут?

— Да, заходи.

— Американцы сообщили кое-что стоящее. На Брэда Арсено имеется досье в Луизиане. Завсегдатай собраний анонимных алкоголиков своего прихода. Но у него случались срывы. Шум по ночам, порча общественного имущества.

— Неприятности с отделом нравов?

— Я продолжаю копать. У моего источника есть еще информация, но он ждет, пока начальство даст добро.

— Так держать, Людовик.

Дюген знаком предложил ему присесть.

— Что думаешь об этом? — спросил он, указывая на разложенные на столе папки.

— А что, если связь между преступлениями — закрытое лицо, шеф?

— Лу Неккер умерла с пакетом на голове. Натали Пуже найдена на скамейке в парке Ситроена с пиджаком на лице. Здесь можно говорить о модус операнди серийного убийцы…

— Но Пуже изнасиловали, прежде чем задушить, а Неккер нет.

— Как знать, убийцу могли спугнуть.

— Тогда получается, что он собирался изнасиловать ее уже мертвую. С Пуже было не так.

— Нет никаких совпадений. Возраст, внешность, образ жизни — все разное. Но возможно, существует связь, которую мы упустили. Придется пересмотреть оба дела под микроскопом. Но прежде пошли кого-нибудь в эту общину.

— А у вас есть что-то новое?

— Компакт-диск, который я взял в номере у американца. Не исключено, что это запись «Вампиреллас». Проследи, чтобы проверили.

— Американец припрятал фотографии Лу Неккер, но оставил на виду диск. Разве не странно?

Вместо ответа Дюген нажал на кнопку и сделал звук погромче.

Веселье мира, его страсть — они для тебя, лишь попроси.Я только того и жду.Кожа мира, его губы — все для тебя, лишь сдайся мне.Я только того и жду…

4

Ее короткие светлые волосы почти скрывала красная бандана, усеянная зебрами. Любимые шорты (вещица цвета хаки, знававшая лучшие времена и разные широты) в заплатах из смайликов дополнял топик с изображением кирпича, запрещающего проезд, и парочка прочных грубых башмаков «Патогас», а как дань женственности — носки, украшенные миниатюрными жирафами. Она терпеливо ждала в угрюмом коридоре, глаза у нее слипались. Накануне она до двух часов ночи трудилась в «Калипсо», и этот утренний вызов в комиссариат Тринадцатого округа пришелся совсем некстати. В конце концов она заснула и во сне вернулась в свою постель. Фрэнк Синатра собственной персоной пел для нее «Му Funny Valentine».

Посланный за ней молодой человек некоторое время разглядывал ее тропический наряд, прежде чем окликнуть:

— Ингрид Дизель?

— Not now, please… I love this song…[4]

— ИНГРИД ДИЗЕЛЬ!

— Yes, да. Это я.

— Лейтенант Николе. Шеф сейчас вас примет.

Упомянутый шеф оказался мужчиной лет тридцати, невысоким, но крепко сбитым, с коротко стриженными жесткими темными волосами. Он стоял перед письменным столом, на котором высились аккуратные стопки папок. И мужчина и его стопки дышали порядком и покоем. И все-таки она заметила взлетную полосу для лилипутов, пересекавшую его правую бровь. Это была единственная выбоинка, портившая безупречный пейзаж, который являло собой его средиземноморское лицо. Она подумала, не занимается ли он боксом.

— Здравствуйте. Майор Дюген. Присаживайтесь.

Голос был серьезным и властным, но звучал приятно. Она подавила зевок и послушно села. Ей пришло в голову, что он нарочно предложил ей сесть, а сам остался стоять, чтобы подавлять ее волю. Он молча протянул ей листок и жестом предложил с ним ознакомиться.

— Это моя афишка, я использую их для рекламы, — признала Ингрид.

Она приготовилась к неприятному объяснению. Ее занятия стриптизом в «Калипсо» были должным образом зарегистрированы, в отличие от массажного кабинета в предместье Сен-Дени. Хотя она никак не могла взять в толк, что понадобилось от нее полиции другого квартала.

— Я так и подумал, — продолжал Дюген игривым тоном. — Вы делаете любой массаж: ши-тцу, тайский, балийский, калифорнийский — не буду вдаваться в подробности.

Лейтенант Николе уставился на нее пристальным взглядом — излюбленный прием легавых всего мира. Рядом со своим шефом он выглядел тщедушным подростком. Дюген забрал у нее афишку, сделав вид, что с жаром ее перечитывает:

— Это ведь предложение интимных услуг, или я неправильно понял?

— Вы неправильно поняли! Это предложение массажа, допустим, незадекларированного, но вполне серьезного. Можете спросить у моих клиентов и друзей.

— Допустим. Если честно, серьезны ли вы, задекларированы или нет, мало меня волнует.

Он отпустил ей очередную улыбочку. Она ждала продолжения. Он схватил папку, венчавшую стопу, открыл ее и неторопливо перелистал.

— Вам знаком некий Бернар Морен?

— Нет.

— А Брэд Арсено?

Ингрид не смогла обуздать свои чувства. Брэд, магнолии, Великан, попугаи, рыбалка в протоке. Вот уже больше года она не получала от него никаких известий.

— Да, я знакома с Брэдом… Мы встретились в Новом Орлеане.

— Когда?

— Лет четырнадцать назад.

— Как он там оказался?

— Он там родился.

— Род занятий?

— Садовник.

— Как же вы с ним познакомились?

— Брэд спас мне жизнь. Двое мерзавцев напали на меня. Он остановил их и вызвал полицию.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Больше десяти лет назад, когда вернулась с родителями в Калифорнию. После урагана Катрина и всех разрушений я пыталась узнать, как там Брэд.

— И что же?

— Ничего. У меня в Луизиане не осталось знакомых, так что обратиться было не к кому.

— Но до Катрины вы поддерживали с ним связь?

— Время от времени я посылала ему мейлы.

— А точнее?

— Два-три раза в год.

Но с чего вдруг парижский легавый интересуется американским гражданином, к тому же безобидным садовником? И кто такой этот Бернар Морен? Ингрид почувствовала растущее раздражение.

— Вашу афишку обнаружили в его гостиничном номере. Приколотую к стене. Она была там чуть ли не единственным украшением.

— Брэд живет в Париже?

— С августа, по словам директора гостиницы. А вы и не знали?

— Вы хотите сказать, после Катрины?

— Браво, быстро соображаете. Очевидно, именно ураган пригнал его к нашим берегам.

— В чем же вы его обвиняете?

— Да так, сущие пустяки. Например, приобретение поддельных документов.

— На имя Бернара Морена?

— Вот именно. И нелегальная работа садовника, причем на мэрию. Наглости ему не занимать.

— Он говорит по-французски? А я и не знала.

— И так хорошо, что товарищи ничего не заподозрили. Но это только цветочки.

Она видела его всего несколько минут, но уже терпеть не могла.

— Арсено снова снялся с якоря, — продолжал Дюген. — Мы не знаем, какой ненастный ветер унес его на этот раз, зато нам известно, что он оставил после себя подарок.

— Какой же?

— Труп.

Провались сейчас ее сердце в башмаки, ей и то не было бы так худо. Дюген уселся за письменный стол. Николе оседлал один из стульев. Они молча уставились на нее, словно ни на секунду не поверили в ее испуг.

— О чьем трупе речь? — спросила она нервно.

— Молодой женщины. Найдена задушенной несколько дней назад.

— Как задушенной?

— Пластиковым пакетом. Медленная и мучительная смерть.

— Медленная и мучительная… — пробормотала Ингрид, чувствуя, что бледнеет.

Ей казалось, что своими суровыми взглядами они пытаются пробуравить ей череп. Дюген в медленном, навязчивом ритме вертел ручку.

— Убита на рассвете, — уточнил он ровным голосом. — Вы разве не читали в газетах?

— No.

— Странно, журналисты подняли шум из-за этой истории.

Она чуть было не принялась оправдываться, объяснять, что узнает новости из англоязычных газет в Интернете, но передумала. Пусть она выбита из колеи, но не настолько, чтобы позволить издеваться над собой заносчивому цинику и мрачному недоноску.