Эллери Квин - Транедия Зет Страница 5

— Какая удача, инспектор, что я пригласил вас сюда. Случилось нечто куда более серьезное, чем мое… маленькое дело. Звонил Джон Хьюм, наш окружной прокурор. Он хотел узнать, где мой партнер доктор Фосетт… — Мистер Клей опустился на стул. — Сенатор Фосетт только что найден зарезанным в кабинете своего дома на другом конце города!

Окружной прокурор Хьюм был только рад принять услуги человека, всю жизнь занимавшегося расследованием убийств. Как сообщил мистер Клей, на месте преступления все оставлено нетронутым до прибытия отца. Окружной прокурор настаивал, чтобы инспектор приехал как можно скорее.

— Я отвезу вас, — быстро сказал Джереми и побежал за машиной.

— Конечно, я поеду с тобой, — заявила я. — Ты ведь помнишь, папа, что говорил мистер Лейн.

— Ну, я не буду порицать Хьюма, если он тебя выставит, — проворчал отец. — Там не место для молодой девушки. Не знаю…

— Готово! — крикнул Джереми, и автомобиль скользнул на подъездную аллею.

Джереми казался удивленным, когда я села сзади рядом с отцом, но не стал возражать. Мистер Клей с нами не поехал, — по его словам, он испытывал непреодолимое отвращение к виду крови.

Темнота поглотила нас, когда машина выехала на дорогу и Джереми повел ее вниз с холма. Я повернулась и посмотрела назад. Вдалеке среди темных облаков светили огни тюрьмы Алгонкин. Не знаю, почему я думала о тюрьме, когда мы мчались к месту преступления, которое мог совершить только свободный человек, но эти мысли угнетали меня — я поежилась и прижалась к плечу отца. Джереми молча смотрел на дорогу.

Должно быть, поездка была краткой, но мне она казалась бесконечной. Я испытывала неприятное чувство ожидания грядущих событий… Наконец мы влетели в железные ворота и со скрипом затормозили у сверкающего огнями большого особняка.

Повсюду стояли автомобили, а территория вокруг дома кишела полицейскими. Парадная дверь была распахнута. К косяку прислонился мужчина, держа руки в карманах. Не слышалось ни разговоров, ни каких-либо других звуков, кроме стрекотания сверчков.

Каждая деталь этого вечера запечатлелась в моей памяти. Отцу все это было хорошо знакомо, но мне внушало жуткий страх и — должна признаться — жгучий интерес. Как выглядит мертвец? Я никогда не видела мертвых, кроме моей матери, но она лежала мирно улыбаясь. А лицо этого человека наверняка искажает гримаса ужаса, и все тело залито кровью…

Я оказалась в просторном, ярко освещенном кабинете, заполненном людьми. У меня осталось весьма смутное впечатление о мужчинах с фотокамерами, со щеточками из верблюжьей шерсти, шарящих среди книг и не делающих, казалось, ничего путного. Мое внимание сразу приковала неподвижная фигура крупного тучного человека без пиджака, в рубашке с закатанными выше локтей рукавами, обнажавшими мощные волосатые руки, и в старых матерчатых шлепанцах. На его грубых чертах застыло обеспокоенное, но не испуганное выражение.

— Взгляните на него, инспектор, — послышался чей-то голос.

Глядя сквозь колышущуюся перед глазами пелену, я подумала, что со стороны мертвеца недостойно сидеть так безмятежно, когда весь мир мечется по его комнате, нарушает его уединение, роется в его книгах, фотографирует его стол, посыпает его мебель алюминиевым порошком, копается в его бумагах…

Пелена слегка рассеялась, и мой взгляд сосредоточился на белой рубашке убитого. Сенатор Фосетт сидел за захламленным письменным столом, прижавшись к нему мощным торсом и вопросительно склонив голову набок. Справа от перламутровой пуговицы рубашки алело пятно, откуда торчала рукоятка тонкого ножа для бумаги. Кровь, подумала я, хотя это походило на засохшие красные чернила… Суетливый маленький человечек — как я позднее узнала, это был доктор Булл, судмедэксперт округа Тилден, — заслонил собой труп. Я тряхнула головой, стараясь избавиться от головокружения. Почувствовав, как отец сжал мой локоть, я напряглась, опасаясь потерять самообладание.

Кругом слышались голоса. Я увидела перед собой молодого человека. Отец что-то пробубнил — я разобрала фамилию Хьюм и поняла, что он представляет мне окружного прокурора, который должен был стать оппонентом убитого в предстоящей кампании… Джон Хьюм был почти таким же высоким, как Джереми, с красивыми и смышлеными темными глазами.

— Здравствуйте, мисс Тамм, — заговорил он глубоким, хорошо поставленным голосом. — Инспектор сказал, что вы в некотором роде тоже детектив. Вы уверены, что хотите остаться?

— Вполне уверена, — ответила я самым беспечным тоном, на который была способна. Но во рту у меня пересохло, и голос прозвучал надтреснуто.

— Хорошо. — Прокурор пожал плечами. — Хотите обследовать труп, инспектор?

— Ваш костоправ сообщит вам больше, чем могу я. Вы осмотрели одежду?

— На теле не обнаружено ничего интересного.

— Он не ожидал женщину, — пробормотал отец. — Тип с такими холеными ногтями не стал бы принимать даму без пиджака… Он был женат, Хьюм?

— Нет.

— А подружка имелась?

— Было бы ближе к истине, инспектор, употребить это слово во множественном числе. Не сомневаюсь, что много женщин охотно воткнули бы в него нож.

— Вы имеете в виду кого-то конкретно?

Их глаза встретились.

— Нет. — Повернувшись, Джон Хьюм подозвал крепкого приземистого мужчину с оттопыренными ушами и представил его как шефа Кеньона из местного полицейского управления. У него были рыбьи глаза, и он мне сразу не понравился. К тому же мне почудилась злоба в его взгляде, устремленном в широкую спину отца.

Суетливый человечек, доктор Булл, писавший что-то огромной авторучкой на официальном бланке, выпрямился и спрятал ручку в карман.

— Ну, док? — осведомился Кен бон. — Каков вердикт?

— Убийство, — сразу отозвался доктор Булл. — У меня нет никаких сомнений. Все указывает на это. Помимо других соображений, раны, причинившие смерть, было невозможно нанести самому себе.

— Значит, его ударили не один раз? — спросил отец.

— Да. Фосетта дважды ударили ножом в грудь. Как видите, обе раны сильно кровоточили. Но первая, хотя и достаточно серьезная, не прикончила его сразу, и убийца для пущей верности ударил снова.

Доктор Булл щелкнул пальцами в сторону ножа для бумаги, ранее торчавшего в груди мертвеца, который успел извлечь и положить на стол. Тонкое лезвие покрывала свернувшаяся кровь. Детектив ловко подобрал нож и начал посыпать его серым порошком.

— Вы уверены, что это не самоубийство? — спросил Джон Хьюм.

— Совершенно уверен. Углы, под которыми нож оба раза вошел в тело, делают это предположение невозможным. Есть кое-что еще, что должно вас заинтересовать.

Доктор Булл обошел стол и остановился возле неподвижной фигуры, как лектор около objet d'art.[19] С полным равнодушием он поднял правую руку мертвеца, которая уже окоченела. Кожа была бледной, и на ней резко выделялись длинные волосы.

И тут я забыла, что это труп. На руке виднелись два странных следа. Одним из них был тонкий порез чуть выше запястья, откуда сочилась кровь. Другой, четырьмя дюймами выше, походил на царапину, оставленную зазубренным предметом.

— Несомненно, — бодро продолжал медэксперт, — порез над запястьем был сделан ножом для бумаги. По крайней мере, — спешно добавил он, — чем-то таким же острым.

— А второй? — осведомился отец, нахмурившись.

— Тут можно только догадываться. Могу лишь сказать, что зазубренная царапина не была нанесена орудием убийства.

Я облизнула губы — у меня мелькнула идея.

— Можно определить время нанесения обоих порезов, доктор?

Все сразу повернулись ко мне. Хьюм с трудом удержался от замечания, а отец выглядел задумчивым. Медэксперт улыбнулся:

— Хороший вопрос, юная леди. Да, можно. Обе царапины были нанесены недавно — я бы сказал, приблизительно в одно время с убийством.

Детектив, экспериментировавший с окровавленным ножом, выпрямился. На его лице было написано отвращение.

— На ноже нет никаких отпечатков, — сообщил он.

— Ну, — сказал доктор Булл, — на этом моя работа заканчивается. Вы, конечно, потребуете вскрытия, хотя я уверен, что не найду ничего опровергающего мои первоначальные выводы. Пусть кто-нибудь позовет людей из морга, чтобы забрали труп.

Он закрыл медицинский саквояж. Вошли двое мужчин в униформе. Один из них что-то энергично жевал, а другой сопел — его нос был мокрым и красным. Эти детали врезались в мою память — было невозможно забыть такое равнодушие к происходящему.

Мужчины подошли к столу, поставили на пол приспособление, похожее на большую корзину с четырьмя ручками, взяли мертвеца под мышки, подняли его со стула, опустили в корзину, захлопнули крышку, наклонились и потащили свою ношу к выходу, продолжая жевать и сопеть.