Дороти Сэйерс - Под грузом улик Страница 51

И как ты думаешь, что я сделал? Вряд ли ты когда-нибудь задумывалась над этим. Тебе было безразлично, что я рискую своими деньгами, честью, счастьем только для того, чтобы содержать тебя.

Я начал отчаянно играть. Хуже того, я занялся шулерством. Вижу, как ты пожимаешь плечами и заявляешь: «Тем хуже для тебя!» Но ничего хуже быть не может, чем шулерство. Если бы это стало известно, меня бы уволили со службы.

К тому же это не могло продолжаться бесконечно. В Париже разразился однажды скандал, но никто не мог ничего доказать. Потом я обручился с английской мисс — дочкой герцога, о которой я тебе рассказывал. Мило, не правда ли? Фактически я докатился до того, что собирался содержать любовницу на деньги жены! Но я поступил так и поступлю еще раз, если это поможет вернуть тебя.

И теперь ты бросаешь меня. Этот американец фантастически богат. Давно уже ты прожужжала мне все уши, что квартирка тебе мала и тебе до смерти скучно. Твой «добрый друг» сможет предложить тебе машины, бриллианты — дворец Аладдина, даже луну! Согласен, что по сравнению с этим честь и любовь ничего не значат.

Герцог услужливо глуп — оставил свой револьвер в ящике письменного стола. К тому же он только что заходил поинтересоваться, что означают слухи о моем шулерстве. Так что, как видишь, игра окончена. Я не виню тебя. Полагаю, они припишут мое самоубийство страху быть разоблаченным. Все к лучшему. Не хочу, чтобы мои любовные истории обсуждались на страницах воскресной печати.

Прощай, моя дорогая — о Симона, моя любимая, моя любимая, прощай. Будь счастлива со своим новым любовником. Не вспоминай обо мне — какой смысл? Господи, как я любил тебя и, несмотря ни на что, люблю до сих пор. Но все кончено. Тебе уже никогда не разбить моего сердца. Я сам не свой от горя! Прощай.

Денис Каткарт»

18

РЕЧЬ ЗАЩИТЫ

Никто, я сам; прощайте.

После прочтения письма Каткарта все, включая обвиняемого, вздохнули с облегчением. Отвечая на вопросы генерального атторнея, он упорно продолжал придерживаться версии, что несколько часов бродил по торфянику и никого не видел, хотя и вынужден был признать, что спустился вниз не в половине третьего, как он утверждал на дознании, а в половине двенадцатого. Сэр Вигмор Ринчинг невероятно раздул это обстоятельство, воодушевленно начав доказывать, что Каткарт шантажировал Денвера, и с такой убежденностью приступил к допросу, что сэр Импи Биггз, мистер Мерблес, мисс Мэри и Бантер пережили несколько тревожных минут под впечатлением, что взгляд ученого мужа смог проникнуть в боковую комнату, где отдельно от прочих свидетелей сидела миссис Граймторп. После ленча сэр Импи Биггз поднялся, чтобы произнести свою речь.

— Милорды, ваши светлости и я, наблюдавший вместе с вами и отвечавший на обвинение в течение этих трех беспокойных дней, знаем, с каким неподдельным интересом и искренней симпатией вы слушали свидетельские показания, представленные моим благородным клиентом в целях защиты от страшного обвинения в убийстве. Вы услышали показания из могилы, словно мертвец возвысил свой голос, чтобы поведать вам о происшедшем в роковую ночь тринадцатого октября, и я уверен, вы не питаете сомнений, что эта история правдива. Как известно вашим светлостям, я ничего не знал о содержании письма, пока оно не было прочитано здесь, в суде. И, судя по тому сильному впечатлению, которое оно произвело на меня, я могу заключить, что такое же глубокое и тягостное воздействие оно оказало на вас. За долгие годы своего судебного опыта, кажется, я впервые встречаюсь с такой трагической историей несчастного молодого человека, которого роковая страсть — ибо воистину мы можем употребить это затасканное выражение здесь в полном его значении, — ведя от падения к падению, привела наконец к насильственной смерти от его собственной руки.

Благородный пэр на скамье подсудимых был на ваших глазах обвинен в убийстве этого молодого человека. В свете того, что мы услышали, его полная невиновность должна быть настолько очевидна вашим светлостям, что любые мои слова могут показаться излишними. В большинстве случаев такого рода свидетельства сумбурны и противоречивы; здесь же последовательность событий настолько ясна и логична, словно мы являлись свидетелями драмы, разворачивавшейся перед вашими глазами, как перед всевидящим Господом. И действительно, будь смерть Дениса Каткарта единственным событием той ночи, осмелюсь утверждать, истина никогда не была бы подвергнута сомнению. Однако, поскольку в результате целого ряда небывалых совпадений нити судьбы Дениса Каткарта переплелись с судьбами многих других, всё с самого начала представлялось таким запутанным.

Позвольте же мне поэтому вернуться к самому началу. Вы слышали о происхождении Дениса Каткарта и о том, что он явился плодом смешанного брака — союза между юной прекрасной южанкой и англичанином, который был на двадцать лет старше ее, властным, страстным и циничным. До восемнадцати лет Денис живет на континенте с родителями, путешествуя с места на место, знакомясь с миром гораздо шире, чем любой его французский сверстник, и познавая язык любви в стране, где crime passionel[49] оправдывается и прощается, что нам представляется совершенно невозможным.

В восемнадцать лет он переживает страшную потерю. В течение короткого времени он теряет обоих родителей — свою прекрасную обожаемую мать и отца, который, останься жив, смог бы управлять пылкой натурой, произведенной им на свет. Но его отец умирает, высказывая два последних пожелания, которые, несмотря на всю свою естественность, при сложившихся обстоятельствах оказываются катастрофически губительными. Он оставляет сына на попечение своей сестре, которую не видел много лет, с указанием, чтобы мальчик был отправлен в тот же университет, который он кончал сам.

Милорды, вы видели мисс Лидию Каткарт и слышали ее показания. Вы могли понять, с какой добросовестностью и христианской самоотверженностью она выполняла возложенный на нее долг, но невозможно не заметить и то, что она была обречена в своих попытках установить близкие отношения со своим подопечным. Бедный мальчик, постоянно скучавший по своим родителям, оказался брошенным в Кембридже в обществе молодых людей, чье воспитание полностью отличалось от его собственного. Ему с его космополитическими взглядами кембриджское юношество с его забавами и наивными философскими спорами по ночам должно было казаться невероятно детским. Вы все по собственным воспоминаниям о нашей альма-матер можете представить себе жизнь Дениса Каткарта в Кембридже с ее внешним разнообразием и внутренней пустотой.

Стремясь к дипломатической карьере, Каткарт заводит широкие знакомства среди сыновей богатых и влиятельных людей. С общепринятой точки зрения, в этом нет ничего дурного, а унаследованное им приличное состояние, казалось, открывает перед ним широкие возможности к двадцати одному году. Стряхнув с ног академическую пыль Кембриджа, сразу по завершении выпускных экзаменов он уезжает во Францию, поселяется в Париже и не спеша, но решительно начинает выискивать себе нишу в мире международной политики.

И тут в его жизни появляется это ужасное лицо, которому предстояло лишить его состояния, чести и самой жизни. Он влюбляется в молодую женщину такого изысканного, непреодолимого обаяния и красоты, которыми так славится австрийская столица. Душой и телом он отдался Симоне Вондераа, как любой шевалье де Грие.

Заметьте, что и в этом вопросе он следует жестким континентальным правилам: глубочайшая преданность при полной скрытности. Вы слышали, как тихо он жил, каким казался аккуратным. Мы видим свидетельства его благоразумия и в его чековой книжке с щедрыми чеками, выписанными на себя и оплаченными небольшими купюрами, с неустанным накоплением от квартала к кварталу. Обстоятельства благоприятствовали Денису Каткарту. Богатый, честолюбивый, обладающий прекрасной любовницей, с расстилающимся перед ним миром.

И тут, милорды, эту многообещающую карьеру сокрушает громовой удар мировой войны — безжалостно сокрушая бастионы честолюбия, вытаптывая и уничтожая все, что делало жизнь прекрасной и желанной.

Вы слышали свидетельства, говорящие о выдающейся военной карьере Дениса Каткарта. На этом я не стану останавливаться. Как и тысячи других молодых людей, он достойно преодолел эти пять лет военных тягот и разочарований, оказавшись к концу гораздо удачливее многих своих сотоварищей, так как остался

Цел и невредим, но жизнь его была обращена в руины.

Из всего его огромного состояния, вложенного в основном в русские и немецкие ценные бумаги, практически не осталось ничего. Но что в этом такого ужасного, скажете вы, для молодого человека с прекрасным образованием, блестящими связями и многочисленными выгодными предложениями? Надо было подождать только несколько лет, и он с лихвой бы возместил убытки. Увы! милорды, он не мог ждать. Над ним нависла угроза потери того, что было ему дороже честолюбия и состояния; ему нужно было много денег и сразу же.