Джон Карр - За красными ставнями Страница 7

— Ca va, mon gars?[16] — отозвался Г. М. с его достойной порицания фамильярностью парижского таксиста. — Votre femme n'a pas couche sur le pin de votre chemise? C'est vrai: je suits le vieux bonhomme.[17]

— О, я немного говорю по-английски, — сказал его собеседник, склонив голову набок с тайной радостью человека, знающего, что он отлично владеет английским языком. — Давайте будем беседовать на этом языке. Для меня это явится хорошей практикой.

— Превосходно! — кивнул Г. М. — Мне говорили, что мой стиль отличает Эддисонова чистота.[18] Запоминайте мои обороты речи, и Боб — ваш дядя.[19]

Незнакомец усмехнулся, хотя и выглядел несколько озадаченным.

— Тогда разрешите представиться, — сказал он. — Я полковник Дюрок.

Он протянул руку одновременно с Г. М. Рукопожатие получилось крепким и искренним, так как каждый инстинктивно ощущал в другом родственную душу.

Несмотря на многочисленные отчаянные (или, если вы предпочитаете, нелепые) эскапады, Дюрок умудрился остаться невредимым в течение двух мировых войн. Ни один пулемет не мог его остановить, ни одна тюрьма не могла удержать. Он всегда появлялся, когда его не ждали, среди разрывов гранат. Наград у него было столько, что ему казалось излишним носить даже одну из них. Г. М. хотя и не знал, но чувствовал это. Со своей стороны Дюрок был наслышан о подвигах Г. М., и они приводили его в восторг.

— Боже мой, я забыл о гостеприимстве! — воскликнул он, беря со стола коробку дорогих гаванских сигар. — Почему бы вам не попробовать одну из них, друг мой? Хотя я вижу, вы уже курите.

Г. М., сделав затяжку, выпустил ядовитый дым в лицо собеседника. Дюрок не вздрогнул и не поморщился, а всего лишь задумался.

— Можете достать такие сигары в Танжере? — осведомился Г. М.

Маленький седовласый полковник печально покачал головой.

— Гораздо худшие! — ответил он.

— Неужели? — сразу встрепенулся Г. М.

— Друг мой, вы когда-нибудь пробовали настоящую черную сигару из Марселя? Нет? Я закажу их для вас.

Полковник сел за стол и написал в блокноте по-французски аккуратным почерком: «Поручить сержанту Чокано достать для сэра Г. М. самые жуткие сигары, какие можно приобрести в Танжере». Потом он вскочил со стула. Его румяное лицо сияло.

— Allons prendre un verre![20] — произнес он истинно бельгийскую фразу, достойную Гастона Макса.[21] Француз сказал бы «quelque chose a boire»[22] и с куда меньшим смаком.

— Меня это устраивает, полковник. Я имею в виду, est-ce qu'il y a du visky-soda?[23]

— Mais naturellement. Vous etes anglais, voyons. Ici vous voyez le Johnny Walker, le John Haig, le White Horse…[24]

Спустя две минуты они уже сидели друг против друга, возле освещенной солнцем балюстрады, с высокими бокалами и пепельницами на боковых столиках. Полковник Дюрок курил гаванскую сигару, но с его лица впервые исчезла усмешка, а голубые глаза под густыми бровями казались обеспокоенными.

— Друг мой! — внезапно начал он, вынув сигару изо рта. — Прежде чем я скажу то, что хотел сказать, я должен объяснить маленький обман, которому вас подвергли.

— Я ждал этого объяснения, — отозвался Г. М. зловещим тоном. — Возможно, это казалось забавным вам, но не мне. Господи, меня едва не убили!

Полковник Дюрок подпрыгнул на стуле:

— Quoi? Assassine?[25]

— Ну… может, не совсем так. Но когда кое-кто здесь пытается вести автомобиль, он внезапно становится чокнутым и испытывает горячее желание врезаться в другую машину или в дерево. У меня высокое давление, полковник! Я практически инвалид!

Дюрок с облегчением откинулся на спинку стула. На сей раз серия усмешек была обращена на золотые пуговицы его кителя.

— Ах это! Ничего страшного. Через день-два все пройдет.

— Не собираюсь давать очевидный ответ, — промолвил Г. М., — но хотел бы задать очевидный вопрос. Я знаю ваше имя и звание. Но каково ваше официальное положение?

Дюрок ответил после небольшой паузы:

— В Лондоне меня бы назвали комиссаром Столичной полиции.

— Я об этом догадывался, услышав, что здешнюю полицию контролируют бельгийцы и вы один из них. Ну, слово предоставляется вам. Продолжайте.

Красное лицо старого Дюрока прояснилось.

— Обратите внимание на этот прекрасный лом. Он не мой, хотя я тоже живу на Олд-Маунтин-роуд. Мой дом сейчас ремонтируют, и жена уехала на каникулы в Бельгию. Этот дом я арендую у моего друга — англичанина, которого сейчас нет в Танжере. Он достаточно велик, полон ценных вещей и обладает всеми современными удобствами. Hein?[26]

— Конечно. Дом первоклассный. Ну и что?

Полковник Дюрок торжественно прижал к сердцу свой бокал виски с содовой.

— Когда я услышал, что вы приезжаете в Танжер и собираетесь остановиться в отеле, я сказал «нет!». Отели! — Он презрительно поморщился. — Пока вы в Танжере, друг мой, вы должны быть моим гостем здесь.

Г. М. хрюкнул и уставился в пол. Старый грешник был искренне тронут.

— Здесь у меня, — продолжал Дюрок, — большой штат арабских слуг, в том числе «фатима», — он произнес «фатьма» — которая говорит по-французски и по-английски. Если желаете отдохнуть, разве вам не подойдет эта терраса? Щелкните пальцами — вот так! — и сюда принесут шезлонг или качалку.

— С вашей стороны это в высшей степени достойно, полковник. Я это ценю.

— Только полчаса назад я узнал, когда Альварес позвонил мне из аэропорта, что вы привезли с собой вашу… э-э… секретаршу. «Ну, — сказал я, — леди тоже будет моей гостьей. Мы поместим их в смежных комнатах наверху — разумеется, только для удобства, если сэр Генри пожелает диктовать письма, — поспешно добавил Дюрок. — Voila![27] Понятно?

— Держу пари, это необычайно обрадовало Альвареса.

— Прошу прощения?

— Не важно. — Г. М. бросил кончик сигары через балюстраду. — Не могу отвечать за девушку, полковник, но я буду счастлив принять ваше приглашение.

— Я в восторге!

— Кстати, кто такой этот Альварес?

Кустистые брови удивленно приподнялись.

— Он комендант полиции[28] — моя правая рука в уголовных делах! — Полковник нахмурился. — И все же я часто его не понимаю. Мне кажется, он гребная шлюпка.

— Что вы имеете в виду?

— Человек-машина. Вы нажимаете кнопку, и он ходит. Вы нажимаете другую кнопку…

— А, сынок, вы хотите сказать — робот.[29]

— Но я так и сказал — гребная шлюпка, — с раздражением сказал Дюрок; его короткие седые волосы ощетинились. — Я слишком хорошо говорю по-английски, et Robert est votre oncle.[30] Как бы то ни было, Альварес очень толковый. Все сомнительные личности боятся его. Он отличный боксер и фехтовальщик, а особенно опасен в уличной драке с дубинкой, потому что не знает жалости. В дни моей молодости я, увы, часто забывался, орудуя штыком, но хладнокровная безжалостность озадачивает…

— Погодите, сынок! — прервал его Г. М. — Альварес испанец, верно? Но все остальные из вас бельгийцы…

Снова усмехнувшись, комиссар полиции глотнул виски с содовой и поставил стакан.

— Слушайте, mon fils,[31] я рассказываю вам то, что известно всем. Руководящий состав полиции — бельгийцы. К сожалению, нас слишком мало. Все мои офицеры-детективы — испанцы, толковые и отлично тренированные. Полицейские — les agents, vous comprenez?[32] — тоже испанцы, а некоторые даже арабы. Все вымуштрованы, как солдаты! — Несмотря на усмешку, в голосе Дюрока звучала гордость. — Каждый бегло говорит по-французски, по-испански и по-арабски. Если кто-нибудь из них поведет себя неучтиво, ему не поздоровится!

— Минутку, сынок! Что я хотел знать…

Но полковник Дюрок продолжал, выпятив грудь:

— Вас интересует наша политика? Ну, мы понимаем, что людям свойственны слабости. Если они не слишком нарушают общественный порядок, мы их не беспокоим. Но серьезное преступление — совсем другое дело! Когда Альварес предложил этот маленький обман…

— Так это его идея? Сладкоречивый змей! Стоп! Теперь вопросы буду задавать я. Откуда вы узнали, что я приезжаю в Танжер, не говоря уже о времени прибытия самолета? Полагаю, из газет?

Полковник Дюрок тактично сдержал усмешку.

— Нет. Нью-йоркская пресса — ваши настоящие друзья. Они не сообщили ни слова о вашем тайном отъезде.

Но подозрения Г. М. возбудились снова. Лицо его приняло злобное выражение.

— Тогда как же вы об этом узнали? — осведомился он.

Полковник Дюрок с торчащей в уголке рта гаванской сигарой подошел к стулу у плетеного столика, сел и провел большим пальцем по аккуратной пачке документов.

— Боюсь, друг мой, — вздохнул он, — что, куда бы вы ни отправились, полицейская телеграмма опережает вас на сутки. — Он достал из папки телеграмму, занимающую добрых две страницы. — Например, эта пришла из Нью-Йорка. «Отбыл из Ла-Гуардиа 31.03.50 в 9.30. Прибыл в Лиссабон на рассвете. Рейс Лиссабон—Танжер 9.30–11.30. Должен предупредить вас…» Rien du tout![33]