Максимилиан Дюбуа - Смерть в мышином королевстве Страница 7

— Ну, раз никакого убийства не было, то нет и убийцы.

— Совершенно с вами согласна.

— Боюсь, что Ваше Величество меня неправильно поняли. Я говорю о графе Пон-Л’евеке, о невинно пострадавшем капитане королевских гвардейцев.

— Ах, да! Бедняга Пон-Л’евек! Я, признаться, совсем про него забыла. Это так эгоистично с моей стороны!

— Это так по-королевски, Ваше Величество!

Королева наклонила голову, давая понять, что оценила замечание графа по достоинству.

— Я немедленно переговорю с королем, и уже сегодня граф будет на свободе, — сказала она.

— Кстати — и это уже ни для кого не секрет — капитан давно влюблен в несостоявшуюся жену покойного маркиза. Я думаю, он был бы счастлив узнать, что Ваше Величество готовы благословить его брак с Матильдой Рокфор.

— Поверьте, ничто не доставит мне большей радости, — сказала королева.

— Охотно верю, — ответил граф многозначительно.

— У меня даже есть подарок для невесты, — продолжала королева, сделав вид, что не заметила интонации, с которой были произнесены последние слова. — Не догадываетесь какой?

— Неужели Ваше Величество готовы расстаться с такой дорогой ее сердцу вещью?

— Признаюсь вам, граф, что эта вещь с некоторых пор стала пробуждать во мне неприятные воспоминания. Мне даже не хочется ее надевать.

— Я это заметил.

— Все-то вы замечаете, граф.

— Таков уж я, Ваше Величество. Ничего не могу с собой поделать.

Королева улыбнулась и протянула графу лапку для поцелуя — бархатную лапку несравненной красоты, которую граф взял в свою с чувством подлинного и нескрываемого восторга.

— А теперь оставьте меня, граф. Я хочу побыть одна.

Когда дверь за графом закрылась, королева встала и подошла к секретеру. Там, в одном из потайных отсеков, хранилась та самая вещь, о которой королева только что говорила с графом, и с которой решила расстаться. Королева открыла обитый бархатом футляр. В нем, вспыхивая огненными язычками, лежало неописуемой красоты рубиновое ожерелье.

Королева невольно вспомнила тот день, когда граф Де Грюйер раскрылся перед ней в дотоле неизвестном ей качестве. Она и предположить не могла, что он обладает такими необыкновенными способностями. И как он только смог догадаться, куда на самом деле подевалось ожерелье? Когда она позже спросила его об этом, граф сказал, что это было единственное логичное объяснение.

Добившись аудиенции, граф не стал ходить вокруг да около, не стал щадить ее королевских чувств. Сказал, что знает, кто взял ожерелье и с какой целью. Королева не была готова к лобовой атаке и растерялась. А когда граф изложил ей свою версию преступления, ей не оставалось ничего, как сознаться. Да, это она спрятала ожерелье, и сделала она это, как правильно догадался граф, для того, чтобы убрать со двора графиню Пармезан, к которой король стал проявлять повышенные знаки внимания. С ним это и раньше случалось, но на этот раз король увлекся не на шутку, и королева почувствовала уколы ревности.

Граф предложил королеве сделать вид, что ожерелье нашлось. Просто она по рассеянности забыла, куда его положила, а теперь вспомнила. С графини было снято обвинение в воровстве, и через некоторое время она вновь появилась при дворе, но король уже успел переключиться на очередную придворную красавицу. Ожерелье сделало свое дело.

Потом в жизни королевы появился маркиз Камамбер, и история с ожерельем отошла в прошлое.

Королева вспомнила, как поначалу подумывала о том, а не упрятать ли графа Де Грюйера в замок Катценберг на Кошачьей горе, в котором содержались опасные политические преступники, или еще куда подальше. Уж слишком он много знал. Но благоразумие взяло верх над страхом, и впоследствии она вновь и вновь убеждалась, что поступила правильно, прислушавшись к голосу рассудка. Со дня их более близкого знакомства (а иными словами, со дня ее постыдного разоблачения) граф не раз доказывал ей свою преданность и помогал в щепетильных ситуациях. Советы же его были просто неоценимы. А главное — он умел хранить чужие секреты. Вероятно, и свои тоже, поскольку мало кто что-либо знал о личной жизни графа, за исключением того, что граф вдовец.

Королева провела рукой по камням. Красный цвет — цвет крови, невольно подумала она. Но ведь крови не было. Вот если бы маркиз был заколот…

Королева примерила ожерелье. В последний раз, подумала она. Пришлось немного повозиться с застежкой, но она предпочла не звать на помощь камеристку. Ей хотелось хоть на миг побыть самой собой. Не блистательной королевой, а глубоко несчастной мышкой, каковой она себя ощущала.

Какая же она дура, думала королева, с горечью рассматривая свое отражение в зеркале. Доверчивая дура! И почему из всех негодяев, какие только водятся в мышином мире, ей суждено было полюбить самого подлого, самого недостойного? Верно говорят: любовь зла. И слепа. Она вспомнила свои тайные встречи с маркизом, его клятвы в вечной любви и преданности, его горячие поцелуи, его письма, полные страсти. Она отвечала ему в не менее страстных выражениях, будучи уверенной, что он сжигает ее послания, как они договаривались.

И вдруг всему этому пришел конец. Нет, она не разлюбила маркиза. Все было гораздо хуже. Просто однажды она узнала, что такие письма маркиз пишет не ей одной.

Как-то герцогиня Пети Свисс в доверительной беседе поведала ей, что влюблена в маркиза Камамбера, и показала королеве только что полученное письмо. Оно оказалось точной копией того, что королева получила от маркиза третьего дня. Припертый к стенке, маркиз стал угрожать королеве разоблачением. К несчастью для королевы, маркиз оказался на удивление предусмотрительным. Будучи весьма искушенным в амурных делах и зная переменчивый женский нрав, он, видимо, решил, что не помешает перестраховаться, чтобы оградить себя от возможных неприятных последствий любовной авантюры, и не уничтожал письма королевы, а наоборот, бережно хранил их, полагая, что однажды они могут сослужить ему хорошую службу, если не в виде средства защиты, то в виде средства давления на королеву.

В тот раз все обошлось. Они оба признались, что погорячились, и между ними опять воцарились мир и согласие. Однако королева, наученная горьким опытом, стала более осмотрительной, и, если и писала маркизу, старалась изменить почерк и не подписывала свои любовные послания.

И вдруг маркиз заявляет ей, что намерен жениться. Что король-де подыскал ему блестящую партию, и он не может восстать против воли государя. Услышав имя невесты, королева поняла, что проиграла. Она ни на минуту не усомнилась в том, что маркиз не станет противиться браку, но не столько потому, что такова была воля короля, а потому, что за Матильдой Рокфор давали огромное приданое, на которое маркиз поспешит наложить свои алчные лапки. О скупости маркиза Камамбера ходили легенды. Королеве самой не раз приходилось с горечью убеждаться в том, что когда в маркизе говорила жадность, все остальные чувства молчали. Ей следовало смириться, но ревность ослепила ее, и она повела себя неразумно, наговорив маркизу кучу вещей, которые говорят в подобных случаях доведенные до отчаяния женщины.

Тогда маркиз, не долго думая, отправил письма королевы редактору одной скандально известной газетенки, о чем поставил в известность Ее Величество. Королева была в панике. На карту была поставлена ее честь. Не зная, что предпринять, несчастная мышка решилась на отчаянный шаг.

Королева содрогнулась, представив себе, какому риску подвергала себя.

Переодевшись в простое платье, она прокралась в здание редакции и выкрала пакет с письмами. К счастью, редактор еще не успел его вскрыть. В тот же день она по почте отправила маркизу посылку с отравленным сыром.

Остальное читателю известно.

Королева осторожно сняла ожерелье с шеи. Укладывая его в футляр, она невольно подумала о будущей обладательнице прекрасных рубинов, которую судьба таким причудливым образом соединила с возлюбленным. Что ж, подумала королева, пусть хоть малышка Рокфор будет счастлива, раз уж ей самой это не суждено.

Королева заперла секретер, припудрила носик, который был несколько розовее обычного, и направилась в покои короля. Ей еще предстояло выполнить обещание, данное графу.