Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова Страница 8

— Спасибо. Только одно непонятно, — проговорил Агеев. — Зачем из треста было уходить?

— Чтобы с бывшей женой не встречаться, поскольку она тоже там служила.

— А зачем…

— За работу, отрок. За работу. А то нужную сумму не получите, а это ведь бог знает к каким последствиям привести может…

Георгий Анатольевич Лебеденко производил впечатление человека потертого, тронутого молью, хотя на нем был дорогой костюм, на галстуке сверкал зажим старинной работы с красивым камнем, может, и рубином, и часы Георгий Анатольевич носил старинные, массивные, золотые, и такой же массивный старинный перстень украшал его безымянный палец. Перстень был великоват, и Лебеденко, любуясь им, то поглаживал его, то крутил вокруг пальца. И костюм, который сидел идеально, и все прочие аксессуары были словно не его — из пункта проката, что ли, с чужого плеча.

То, что Лебеденко находился в РОВД, и напротив него сидел Крымов, задавал ему всяческие вопросы, казалось, ничуть Георгия Анатольевича не смущало.

Объяснив, что образование у него высшее — экономический факультет МГУ, Лебеденко без всякой связи заметил, что нынче жаркое лето, все время мучит жажда. И кивнул на сифон, стоявший на небольшом столике.

— Позвольте? — И, не дождавшись ответа, налил стакан до краев, с удовольствием, смакуя, пил. Рука слегка подрагивала. Перехватив выразительный взгляд Крымова, с интересом взирающего на дрожащую руку, улыбнулся уголком губ. Спросил:

— Думаете — злоупотребляю?

— Я просто знаю об этом.

— Еще бы! Общественность у нас на высоте. Хороший нюх, мертвая хватка.

— Да бросьте вы, Георгий Анатольевич, — миролюбиво проговорил Александр Иванович. — Ни нюха, ни хватки. Иначе давно бы вас привлекли.

— А за что?

— Три с половиной года не работаете, а еще спрашиваете. С последнего места вас уволили за прогулы. Или, может быть, уволили тогда незаконно?

— Да как вам сказать?

— Лучше всего откровенно.

— Видите ли, я работал инженером-экономистом в одном в общем-то приличном учреждении. Не скрою от вас: пупа на работе не рвал. Но дело свое знал. Тоска меня иногда охватывала неописуемая. Жалование — 180 рублей, перспективы — нулевые…

— Так какие же перспективы, если пупа не рвать?

— Я, понимаете, Александр Иванович, — правильно? Хорошая у меня память на имена? Так вот смысл жизни — в чем? Я — холост, детей нет.

— Никогда не были женаты?

— Не был. Да и зачем? Если б встретил ту, единственную… но, увы. Встретил многих. Добрые, славные, отзывчивые. В гости приходили с удовольствием, бокал вина принимали с удовольствием, от всего остального тоже никто не отравился.

Крымов вздохнул:

— Я вовсе не просил посвящать меня в интимные подробности вашей жизни.

— Да разве теперь это интим? Вот откуда, скажем, у гражданина большие деньги или сундуки ломятся от дефицита и холодильник — это вот интим. А остальное — проза.

— Именно прозаическая сторона вашей жизни, — проговорил Крымов, — меня как раз интересует.

— Понимаю. Три с половиной года не работаю, а живу, как передовик, лауреат и новатор. Да?

— Вот-вот.

— Александр Петрович…

— Иванович.

— Извините. Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что получая зарплату 180 рублей в месяц, он купил автомобиль, не верьте.

— Не поверю, — пообещал Крымов. — Но вы своей жизнью доказываете как раз обратное.

— Я — исключение. Я перед законом чист, как бутон майской розы перед рассветом. Светлая память Варваре Лукинишне! Светлая память!

— Если можно, понятнее для непосвященных, — попросил Александр Иванович.

— А вы ничего не знаете? — понизил голос Лебеденко. — Варвара Лукинишна — родная мама моей покойной мамы, моя бабушка, почив в бозе три с половиной года назад, оставила мне наследство.

Он захихикал.

— Чтоб вы не придирались к покойной старушке — светлая ей память — вскрою всю подноготную ее небольшого, но приличного состояния. Ее отец — Лука Спиридонович — был известным ювелиром еще тогда, в ту пору, по другую сторону горизонта. Ну, до Октября 17-го. А муж — уже мой родной дедушка, Александр Михайлович, был удачливым изобретателем уже в наше, благословенное время. Его изобретения внедрялись, и скажу вам — отличные он получал дивиденды. И представляете: какое везение! Я единственный родственник! Главное — единственный наследник! На книжке бабушки — светлая ей память — 60 тысяч рублей, нотариально мне завещанные, и дачка в Абрамцево, которую у меня оторвали с руками, всего за двадцать. Торги не моя стихия.

— И тут вы сели и подсчитали? — догадался Крымов.

— Совершенно верно. Двадцать плюс 60 по Малинину-Буренину получается 80. Тот же результат на счетах, то же самое на компьютере. Дальше. В год я получал две тысячи рублей. Итак, 80 делим на два. Получается, что 40 лет я могу жить, нигде не работая. Но это расчеты приблизительные. Потому что еще проценты капают.

— Но тратите вы теперь больше 180. За одну «Волгу» 15 тысяч отвалили.

— Да разве ж мне сорок протянуть? При моем образе жизни и склонностях покопчу небо лет пятнадцать. Не больше. Так зачем же надрываться? Пусть жизнь будет праздником.

— Должен вас огорчить, Георгий Анатольевич. В нашем обществе вести паразитический образ жизни нельзя.

— Но деньги-то мои — законные.

— Чужим трудом добытые.

— Трудом близких мне людей. Может, они вкалывали ради моего светлого будущего.

Крымов вытащил из своего портфеля Уголовный кодекс РСФСР. Сказал, обращаясь к Лебеденко:

— Я вам прочитаю небольшое извлечение из статьи 209-й. Вот. Слушайте внимательно. — Цитировал: — «За ведение в течение длительного времени паразитического образа жизни не могут быть привлечены к уголовной ответственности несовершеннолетние, инвалиды, пенсионеры, а также беременные женщины, женщины, имеющие детей в возрасте до 8 лет, либо занимающиеся домашним хозяйством». Ну, к какой из этих категорий вас можно отнести?

Лебеденко молчал.

— Мой вам совет, — проговорил Крымов, — в течение месяца устройтесь на работу.

— О, боже, — вздохнул Лебеденко, — ну что за общество?! Почему нельзя жить на честно заработанные деньги…

— Не вами, — сказал Крымов. — Вот в чем дело. Будь моя воля, Георгий Анатольевич, я бы ваши законы о наследстве пересмотрел. А то, порой, паразитов они плодят.

— Господи, вот незадача, — бормотал Лебеденко. — Я все собирался год прожить в весне. А вы — работайте, работайте, работайте. Труд из обезьяны сделал человека, а из человека придаток к машине.

— А это как же вы собирались «год прожить в весне»? — не без интереса спросил Крымов.

— Сделал первый раз в жизни, как дедушка Александр Михайлович, изобретение, а вы его разрушаете. Я хотел февраль-март прожить в Средней Азии. Весна уже идет, наваливается. Апрель-май — в Крыму. Июнь-июль — в Прибалтике, август — в Подмосковье, сентябрь-октябрь — на Кавказе, а ноябрь-декабрь — опять Средняя Азия.

— До пенсии вам, Георгий Анатольевич, восемь лет осталось. Тогда и совершите свое увлекательное путешествие длиною в год. Еще и заметки напишете в журнал «Турист» под заголовком: «Отдых труженика-миллионера». А пока — поработайте.

— Поработайте. Легко сказать. Меня же теперь в приличное место не возьмут.

— А вы попробуйте к товарищам обратиться. Ну, туда, где раньше служили.

— Не возьмут! — убежденно сказал Лебеденко. — Я ведь тогда, как наследство получил, сразу прогулял… ну, страшно сказать — 93 дня! Ну, потом пришел с заявлением: по собственному желанию. Директор у нас был Мельников. Славный, в общем, мужик. Крови не жаждал. Он, может, и подписал бы. Но не было его — в командировке. Ну, а помощнички его навалились — закатали в трудовую — прогулы. А теперь и стаж на три с половиной года прервался. Куда ж возьмут с такой записью? В вахтеры-лифтеры?

— Ваши проблемы, — холодно заметил Крымов. — Но только еще раз предупреждаю: если в течение месяца на работу не устроитесь, придется переменить место жительства. Поверьте слову, на менее благоустроенное…

Под вечер в своем кабинете Крымов с Агеевым обсуждал, как он любил говорить — новости этого часа.

— Подведем итоги, — сказал Александр Иванович. — Я правильно понял: ты убежден, что ни Петр Степанович Курышев, ни Георгий Анатольевич Лебеденко, ни Надежда Алексеевна Мартынова на Мельникова анонимки не писали?

— Так точно, товарищ полковник.

— Do yon speak English? — неожиданно спросил Крымов.

— Это в каком смысле? — не понял Агеев.

— Какой тут может быть смысл? Говоришь ты по-английски или нет?

— A Little.

— Как?

— Я сказал по-английски: «Немного».

— Я-то в свое время учил немецкий, — почему-то уточнил Крымов. — Так вот, нам с тобой надо выяснить: нет ли анонимщика среди людей, претендовавших на пост Мельникова. Как ты докладывал, и Кирилл Викторович Хрунин, и Алексей Васильевич Сазонов, и Нина Александровна Ващенко собираются в ближайшем будущем в длительную заграничную командировку.