Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По Страница 9

Барнум мой друг, и я не мог не поморщиться, услышав такого рода известия. Особенно обеспокоила меня фраза о нападении толпы на Американский музей. Я сразу вспомнил вчерашних оборванцев, вызывавших омерзение поведением и вульгарной манерой речи. Не эти ли негодяи штурмовали заведение Барнума? Так как музей находился на полпути между моей квартирой и редакцией, я решил нанести давно запланированный визит «королю зрелищ».

Через десять минут я увидел впереди его заведение. Здание барнумовского зрелищного предприятия бросалось в глаза уже за несколько кварталов. Одержимый страстью к саморекламе, Барнум превратил свою собственность в громадную архитектурную иерихонскую трубу, сокрушающую не слишком прочный разум почтеннейшей публики. Над крышей трепетала на ветру безвкусная пестрятина флагов. Фасад, как свиная туша на схеме разделки в лавке мясника, расчленен плакатами и транспарантами, прославляющими чудеса, коими можно насладиться, попав внутрь. Имя Барнума, выписанное громадными пурпурно-красными буквами, венчает это чудо. Заведение Барнума выделялось на трезвом сером фоне города, как цирковой клоун, вломившийся по ошибке на собрание пуритан.

Вопящий декор дополнял непрерывно дудящий с балкона над входом духовой, с позволения сказать, квартет. Приблизившись, я смог разобрать, что они, как всегда, нещадно фальшивя, превращают популярный «Веночек» из «Лукреции Борджиа» синьора Гаэтано Доницетти в спутанную кучу вырванных при прополке огорода сорняков. Режущая слух, перекрывающая неумолчный уличный шум какофония этих недомузыкантов предназначалась, по моему мнению, не для заманивания посетителей, а для того, чтобы они сбежали внутрь здания в надежде спастись от шума.

Подойдя ближе, я увидел, что, несмотря на ранний час, у входа в музей собралась немалая толпа. Так как люди стояли довольно далеко от входа, было ясно, что они не собираются посетить музей.

Первой моей мыслью было, что толпа образовалась из субъектов, коих я застал здесь накануне. Ан нет. Не считая нескольких уличных мальчишек, люди, собравшиеся перед музеем, как мужского, так и женского пола, оказались одеты прилично. Их взоры были направлены на что-то, чего я пока не мог разглядеть, так как объект внимания находился за углом, на Энн-стрит.

Осторожно, стараясь избежать опасностей интенсивного движения, я пересек Бродвей и увидел, что именно привлекло к себе внимание зевак. Фигуру, высящуюся перед зданием, я узнал с первого взгляда. Трудно было не узнать этого индивидуума даже со спины.

Прежде всего высота фигуры составляла этак футов восемь, великан каланчой торчал над всеми головами. Одеяние также было рассчитано на привлечение внимания публики. Ярко-красный свободного покроя мундир украшали золотые эполеты, на широком кожаном поясе болталась простая кавалерийская сабля в шикарных ножнах, выглядевшая на гигантской фигуре детской игрушкой. На макушке великана краснела турецкая феска с серебряной кисточкой.

Колоритная персона. «Арабский гигант» полковник Раут Гошен, один из наиболее выдающихся персонажей паноптикума Барнума. Он, вроде бы, беседовал еще с кем-то, скрытым его могучим силуэтом. Мне, впрочем, казалось — очевидно, что-то в позе великана подсказало мне эту мысль, — что собеседником его должен оказаться сам мистер Барнум.

Протолкавшись сквозь толпу, я убедился в правильности своей догадки. Хозяин стоял на тротуаре и выглядел совершенно обычно. Даже обычнее, чем обычно, если можно так выразиться. Двойной подбородок кажется еще более увесистым, щеки — более розовыми, внушительный нос, покрытый красными пятнышками и жилочками, — более массивным. Одет аккуратно, в дорогой черный сюртук и серые полосатые брюки, на голове касторовая шляпа. Взгляд Барнума устремлен вверх, где на высоте футов этак в двенадцать закреплен плакат. На полотне грубо намалевана фигура индейского вождя — высокий социальный статус «краснокожего» ясно обозначен обилием перьев в головном уборе. Над головой индейца поднят окровавленный томагавк, в другой руке он держит что-то светлое волнистое, — очевидно, призванное изобразить золотистые волосы некой бледнокожей жертвы женского пола. Из разинутого рта индейца, должно быть, раздается оглушительный победный вопль. Одна нога приподнята, как будто для прыжка. По низу плаката крупными алыми буквами бежит надпись:

СМОТРИТЕ!!!

ВОЖДЬ МЕДВЕЖИЙ ВОЛК — ПЛЯСКА СО СКАЛЬПОМ!

Этот плакат отличается от остальных тем, что изображение на нем загажено — дыры от камней, пятна от гнилых овощей, грязь и еще что-то мерзкое. Досталось и стене вокруг. По жестам участников диалога и отдельным словам, доносящимся до моих ушей сквозь шум уличного движения и скрежет труб барнумовских «музыкантов», я понял, что Барнум велит своему подчиненному снять плакат и вымыть стену. Тут же замечаю и орудия труда: швабру, насаженную на длинную палку, и ведро с мыльным раствором.

Почему Барнум поручил это прозаическое занятие одному из своих артистов, вместо того чтобы направить сюда скромного труженика метлы? Таким вопросом может задаться лишь человек, не знающий Барнума и его философии. С религиозным рвением этот «шоумен» придерживается принципа: никогда не упускай возможности привлечь к себе внимание. Конечно, простой уборщик справился бы с очисткой стены лучше непривычного к такой работе великана. Но кого бы это удивило?

И действительно, присутствие Гошена привлекло внимание не только постоянно растущей толпы, состоящей сплошь из потенциальных посетителей, но и вызвало оживленный интерес водителей: «Привет, крошка!.. Как погода там, за облаками?… Эге-гей, малыш, трубачам тоже носы вытри!..» — то и дело слышались реплики кучеров и седоков из проносившихся бричек, карет и кэбов.

Гошен с царственным спокойствием игнорировал знаки внимания. Он вытянул вверх свои лапищи, сдернул плакат и сбросил его на тротуар, под ноги Барнуму, на лице которого сменяли одна другую недовольные гримасы. Сграбастав швабру, которая в его ручищах напоминала чуть ли не зубную щетку, «арабский гигант» неспешно протер запятнанную кирпичную кладку. Быстро справившись с несложной работой, он оперся на свой инструмент, как Афина на копье, а Барнум обратился к собравшимся в своей обычной крикливой манере рыночного зазывалы.

— Друзья! С тяжестью на душе приветствую я вас сегодня. Солнце сияет, небо синеет — но оно лишь кажется безоблачным. Мрачный нынче день, мрачный для всего города. Вы были свидетелями события, при мысли о котором у меня холодеет кровь; события, потрясающего основы американского образа жизни, великой американской демократии. Я знаю, что вы сейчас думаете. Вы думаете: «О чем это Барнум бормочет? Да, я видел, как восьмифутовый великан содрал со стены здания испорченную картину. Но что тут такого страшного?» — думаете вы. Друзья, позвольте мне занять минуту вашего времени и объяснить, что я имею в виду.

Не боясь показаться нескромным и не ожидая от вас возражений, могу утверждать, что с самого начала моей долгой и богатой приключениями деятельности мною движет лишь один мотив. Я поставил себе целью обеспечить вас, великую американскую публику, самыми изумительными, самыми поучительными зрелищами в истории человечества. Во имя этой цели я не останавливался ни перед какими трудностями, ни перед какими затратами средств и времени. Нет, я не утверждаю, что тружусь себе в убыток. Конечно, и я зарабатываю на жизнь. Человек должен удерживать душу в теле, кормить и одевать семью. Но львиная доля моих средств, сил и времени посвящена лишь этой цели — созданию и развитию места развлечения и просвещения, достойного величайшего города планеты. Удалось мне это? Что ж, судите сами. Гляньте перед собой. Вот гордо высится сооружение, вмещающее в себя наиболее изумительные чудеса христианского мира. Величайший музей, когда-либо построенный человеком, гордящийся более чем сотней тысяч чудес, замечательнейших и любопытнейших экспонатов, включая карликового слона из Пакистана! Здесь вы можете услышать гармонический хор собак-ньюфаундлендов доктора Холла! Здесь выставлена самая полная в мире коллекция морских раковин! Чудовищный аллигатор длиною в двенадцать футов! И многое, многое другое, всего не перечислить. И что же я получаю в вознаграждение своих неустанных усилий? Какова благодарность за самопожертвование, за заботу о благе ближних? Горько, печально мне, скорблю я, дорогие мои друзья, но ответ лежит здесь, у ног моих. Вот перед вами безнадежно испорченная, обезображенная картина, редкое произведение высокого искусства, снятое только что со стены моим помощником, полковником Гошеном, самым рослым великаном из ныне живущих на земле, одним из многочисленных живых чудес моего всемирно известного Зала редкостей. Друзья, если я вам открою, во что мне обошлась эта картина, вы не поверите. Вы скажете, что я приврал. Но я только скажу, что это произведение искусства, как и все остальные, украшающие фасад моего музея, выполнено в Италии, во Флоренции, мастером, изучавшим фрески высокого Ренессанса! Выполнено в стиле великого Джотто. А на что оно теперь похоже?! Безвозвратно потеряно! Безнадежно испорчено толпой грубых, неотесанных вандалов, подстрекаемых к разрушительным действиям безосновательными, клеветническими обвинениями некоторых безответственных печатных органов!