Александр Андрюхин - Десятый круг ада

Александр Андрюхин

Десятый круг ада

Пролог к первой части

Впервые в жизни глава Внешэкономбанка Валерий Быстрицкий на заседании коллегии московских банкиров забыл отключить сотовый. Банкир всегда отличался собранностью, но в то утро был непривычно рассеян. У него щемило сердце. Не болело, а именно щемило, как щемит оно по чему-то давно безвозвратно ушедшему. Под утро ему приснилась пропавшая дочь. Она встретилась по пути к банку, что, говорят, к плохому. Валерий Дмитриевич покачивался на заднем сиденье персонального автомобиля, а дочь на гоночном мотоцикле неслась навстречу. Перед носом Машины мотоциклистка сделала лихой вираж, сняла шлем и сказала отцу: «Ты скоро меня увидишь, но это буду не я…» В то же мгновение она с ревом умчалась, не обняв и не поцеловав отца после девятилетней разлуки, а тот приказал водителю разворачиваться и неожиданно проснулся.

За окном светало. Под боком сопела жена. Что означали слова дочери, банкир не понял, хотя во сне, кажется, догадывался, о чем шла речь. Точнее, думал, что догадывался. Но это во сне…

— Какой сегодня день? — спросил он у жены, тронув её за плечо.

— Пятница, тринадцатое, — сквозь сон пробормотала супруга и снова засопела.

«Пятница… тринадцатое октября… Что бы это значило?» — подумал банкир, сел и стал нащупывать тапочки. Под впечатлением сна прошло утро. Он вспоминал интонацию, с какой дочь произнесла странные слова, и не мог отделаться от мысли, что такой интонации больше ни у кого нет. В этом Валерий Дмитриевич мог поклясться. И облик, и голос, и запах, и даже манера трогаться на мотоцикле с места — все было её. К чему это ему приснилось, да ещё под пятницу?

Из-за этого сна банкир упустил главное событие, ошеломившее в то утро москвичей, — убийство президента строительной корпорации «Домострой» Анатолия Смирнова. Он был застрелен в ванной в собственном загородном доме. «А ведь буквально на днях корпорация утвердила проект серийного строительства недорогих домов, — обсуждали перед заседанием банкиры. Кто-то очень сильно не захотел, чтобы квартиры в Москве были дешевыми». Только Быстрицкий не участвовал в обсуждении. Он сразу же прошел в зал заседаний, сел на свое место и задумчиво уставился на графин.

От раздумий банкира оторвал звонок из собственного пиджака. Сотовый зазвонил именно в тот момент, когда президент Ассоциации московских банков обратился к собравшимся со своим извечным вопросом: «Что делать?»

— Что делать, господа банкиры, бедным частным банкам в период насильственного удерживания рубля? — вопрошал председатель. — В очередной раз ложиться под Центробанк или продолжать самостоятельную политику?

Вот на этой идиотской паузе его мобильник и нарушил растерянную тишину. Банкиры устремили взоры на коллегу, а он, вместо того чтобы отключить телефон, извлек его из кармана и, прикрыв ладошкой рот, прошептал:

— Быстрицкий слушает.

— Отдел по борьбе с организованной преступностью, — сурово донеслось из трубки. — Вас беспокоит полковник Кожевников.

— Вы не могли бы позвонить через час? У нас очень важное заседание, прошептал Быстрицкий, виновато улыбнувшись товарищам-финансистам.

— Дело не терпит отлагательства, — перебил полковник. — Это касается вашей дочери…

— Что? Ее нашли? Она жива?! — воскликнул Валерий Дмитриевич, хватаясь за сердце.

— Еще жива, — ответил полковник.

— Извините! — бросил банкир коллегам и поспешно покинул зал. — Где она? Что с ней? Можно ли её увидеть? И что значит «еще жива»? — сыпал Быстрицкий.

— Видите ли, в чем дело, мы не вполне уверены, что это она, — ответил полковник. — Вы должны подъехать к нам на Петровку, и мы с вами вместе отправимся к ней. Она — в Склифосовского.

— Боже! — только и сумел воскликнуть глава Внешэкономбанка.

Час спустя Быстрицкий уже сидел в кабинете полковника Кожевникова и у него от волнения дергалась щека.

— Где она? Почему не едем к ней?

— Не спешите, — произнес полковник, подозрительно вглядываясь в банкира. — Прежде чем мы отправимся в больницу, я хочу уточнить кое-какие детали.

— Пожалуйста! Я к вашим услугам…

— Фамилия вашей дочери?

— Быстрицкая, как и моя, — изумленно вскинул брови банкир, — а зовут Софьей. Мы её так назвали в честь бабушки… Скажите, что она натворила и почему в больнице?

— Терпение, Валерий Дмитриевич, — заиграл скулами полковник. — Все узнаете, но несколько позже! сколько ей лет?

— Сейчас уже двадцать пять. Когда она пропала, ей было шестнадцать. С тех пор мы её не видели.

— Неужели? — сощурился полковник. — Насколько мне известно, она не пропала, а сбежала из сибирского следственного изолятора. Не так ли?

— Это история очень непонятная. Сама бы она, конечно, не смогла убежать. Ее отпустил следователь после допроса, убедившись, что она невиновна. Следователь тоже потом исчез по неизвестным причинам. Мою дочь обвиняли в убийстве. Но это ложь. Софья не могла хладнокровно перерезать горло взрослому мужчине… Нет-нет! Только не это. Она с детства панически боится крови… И вообще, насколько я знаю, она никогда бы не поехала на дачу с незнакомым мужчиной. А уж убить человека — для неё это что-то из ряда вон.

— На сегодняшний день она подозревается в восьми убийствах, — мрачно произнес полковник.

— Этого не может быть, — побледнел Валерий Дмитриевич. — Значит, это не моя дочь. Покажите же её, наконец!

Банкир резво выскочил из-за стола, но полковник снова указал на стул.

— Не спешите. Мы ещё не выяснили самого главного. Эта девушка утверждает, что она не ваша дочь. Однако следствие располагает данными, что нами задержана именно Софья Быстрицкая. Совпадает все: возраст, внешность, преступный почерк. Кстати, вам ничего не говорит фамилия Полежаева?

— Нет. Никогда не слышал, — покачал головой банкир.

— Это точно?

Полковник более чем недоверчиво вгляделся в побледневшее лицо главы известного банка и потянулся к сигаретам.

— Видите ли в чем дело, Валерий Дмитриевич, ваша дочь очень хорошо знала Зинаиду Полежаеву, причем, видимо, с самого раннего детства. Последняя тоже родом из Симбирска и тоже бесследно исчезла в том же, девяносто первом году.

— Боже мой, там все, что ли, исчезают бесследно? — пробормотал в сердцах банкир. — Но я не понимаю, при чем здесь Полежаева?

— А притом, что эта девушка называет себя этим именем, — усмехнулся полковник, выпустив дым в потолок. — Бред, конечно, но тем не менее. Кстати, как долго вы жили в Симбирске?

— Чуть более шести лет. Меня туда командировали для создания независимого банка. Но это к делу не относится. Скажите, чего мы ждем?

Полковник не спеша посмотрел на часы и поднял глаза на собеседника.

— Сейчас мы поедем. Но сразу предупреждаю: она в очень тяжелом состоянии. Вчера хирург вытащил из неё две пули. Одна прошла в пяти миллиметрах от сердца, другая задела печень. Никаких разговоров! Подойдете к её кровати, посмотрите и назад!

— Боже, кто её так?

— Пока не могу сказать.

У Валерия Дмитриевича задрожали руки и тряслись до самой больницы. Ни в машине, ни на лестнице, ни в огромном коридоре реанимационного отделения он не мог унять этой проклятой дрожи. И когда перед ним отворили стеклянные двери палаты, ноги его подкосились.

Это была она, его дочь. Он почувствовал это сразу, несмотря на то что лицо её было белым, как бумага, а сама она с ног до головы обмотана бинтами. Такой Валерий Дмитриевич её уже видел девять лет назад.

Родитель на цыпочках подошел к кровати и заплакал. Она почти не изменилась за эти годы. Так же грациозна и красива, только без единой кровинки в лице. «И откуда у неё эта грациозность?» — всегда удивлялись они с матерью.

— Софья, дочка! — прошептал сквозь слезы.

И больная внезапно открыла глаза. С минуту она безразлично смотрела на стоящего перед ней мужчину, и вдруг её бескровные губы расползлись в едва заметной улыбке.

— Папа, — произнесла она, еле слышно. — Ты меня все-таки нашел?

Отец нагнулся и поцеловал её в глаза. Софья тоже едва уловимо коснулась губами его подбородка и судорожно вздохнула.

— Как мама? — спросила она.

— Мама тебя ждет и всегда будет ждать, что бы ты ни натворила.

Больная грустно повела глазами.

— Знай, папа, твоя дочь не сделала ничего такого, за что обычно осуждает закон. Тебе, наверное, про меня сказали, что я совершила восемь убийств? Но это неправда. Я их не совершала.

— Я знаю, дочка. Успокойся! Зачем ты сбежала из следственного изолятора? Я бы тебе помог. Как ты вообще оказалась у того фермера на даче? Он напоил тебя? Накачал наркотиками? Он тебя изнасиловал?

— Да нет, папа! Никто меня не поил и не насиловал. Я сама напросилась к нему. Не переживай! Тут совсем другие дела.