Э. Винсент - Лето мафии

Эта книга посвящается неподражаемому Бобу Смиту. На протяжении последних десяти лет он постоянно требовал от меня, чтобы я написал эту книгу, и никогда не терял веру. Боб — один из самых умных, храбрых и честных людей из всех, кого я только встречал. В нем продолжает жить Сидни Батчер…

А также «мальчикам»… в том порядке, в каком я с ними познакомился:

Эду Снайдеру, Барри Деворзону, Хербу Саймону, Бобу Смиту, Бобу Феллу, Джеффу Барбакоу, Энди Гранателли, Майку Бонсиньоре по прозвищу Судья, Лену Фридмену, Дону Фариду, Джимми Аргирополосу, Джину Монтесано и Питеру Дугласу.

И, наконец, моей незаменимой любящей жене, Наседке, без которой не было бы меня.

Огромное вам спасибо, дорогие братья и моя любимая.

Такой вещи, как мафия, не существует…

Такие события, как затопление «Нормандии» у причала Среднего Манхэттена, телевизионная трансляция заседаний комиссии Кифовера и начало войны в Корее, соответствуют исторической действительности. Взаимоотношения и амбиции главарей мафии описываемой эпохи также подтверждаются фактами. Наконец, взаимная неприязнь Фрэнка Костелло и Вито Дженовезе, ненависть, которую Альберт Анастасия питал к Винченто Маньяно, и дружба Костелло и Анастасии обстоятельно задокументированы. Остальные герои книги — члены уличных банд, их друзья, родственники и враги — являются собирательными образами тех, с кем я был знаком лично или о ком был наслышан, и, следовательно, эту книгу можно назвать художественным произведением.

С 1928 по 1931 год Сальваторе Маранзано и Джозеф Массерия, два наиболее могущественных мафиозных лидера Нью-Йорка, вели жестокую и беспощадную борьбу за власть, известную как «война Кастелламмарезе». Это название разборка преступных группировок получила по сицилийскому городку Кастелламмарезе-дель-Гольфо, родине Маранзано. Конец войне наступил с гибелью Массерии, после чего Маранзано провозгласил себя «capo di tutti capi» — «главарем всех главарей». Поднявшись на вершину власти, Маранзано потребовал, чтобы все преступные группировки не только в Нью-Йорке, но и по всей стране подчинялись единому управляющему органу, так называемой Комиссии. Эта Комиссия должна была состоять из представителей пяти кланов: Лучано, Маньяно, Боннано, Профачи и Луччезе, названных по фамилиям их главарей. Ниже перечисляются члены двух кланов и уличных банд, которые являются главными действующими лицами этой книги.

Чарльз Лучано по прозвищу Счастливчик (капо, депортированный в 1945 году)

Фрэнк Костелло (капо, сменивший Счастливчика Лучано)

Вито Дженовезе (ближайший сподвижник Костелло)

Джорджио Петроне по прозвищу Джи-джи (капорежиме)

Недотрога Грилло (ближайший сподвижник Петроне)

Поль Драго (капорежиме)

Карло Риччи (ближайший сподвижник Драго)

Чаки Лоу по прозвищу Законник (солдат)

Джозеф Дото по прозвищу Джо Адонис (капорежиме)

Винченто Маньяно (капо)

Альберт Анастасия (ближайший сподвижник Маньяно)

Джино Веста (капорежиме)

Анджело Мазерелли (ближайший сподвижник Весты)

Матти Кавалло (солдат)

Дино Кавалло (солдат)

Бо Барбера (солдат)

Гэс Челло (солдат)

Карло Гамбино (капорежиме)

Ник Колуччи (главарь)

Сэл Руссомано

Аль Руссомано

Пит Станкович по прозвищу Вонючка

Малой Хейнкель

Винни Веста (главарь)

Доминик Дельфина по прозвищу Мальчонка

Луис Антонио по прозвищу Маленький Луи

Бенни Вил

Аттиллио Мазерелли по прозвищу Порошок

Ральф О’Мара по прозвищу Рыжий

Антонио Камилли по прозвищу Прыгун

Глава 1

Когда я впервые увидел этого паренька, он сидел на пожарной лестнице, на площадке четвертого этажа. Времени было уже около полуночи; паренек держал в руке фонарик и, щурясь за толстыми стеклами очков в тонкой стальной оправе, читал книгу. Я сам только что выполз на соседнюю площадку пожарной лестницы и устраивался на матрасе, который моя мать положила на железные прутья. Паренек был так поглощен книгой, что не увидел и даже не услышал меня.

Наши площадки пожарных лестниц находились всего в трех футах друг от друга на фасаде жилого здания на углу Одиннадцатой авеню и Тридцать шестой улицы. Если доминирующей чертой «Адской кухни» являются жилые дома с дешевыми квартирами внаем, то доминирующей чертой этих домов являются пожарные лестницы. Доступ на них имеется из окон всех гостиных всех верхних этажей.

Та ночь выдалась особенно душной. Лето обрушилось на Нью-Йорк в конце мая и тотчас же превратило мощенные асфальтом улицы «Адской кухни» в дьявольскую сковородку. К полудню температура поднималась до девяноста с лишним градусов по Фаренгейту при соответствующей влажности, и не помогал даже Гудзон, протекающий за соседним кварталом. Битум на мостовых прекращал пузыриться только к шести вечера, но даже к полуночи ртутный столбик не опускался ниже восьмерки. Дома было еще хуже, и единственная надежда обрести хоть какое-нибудь облегчение заключалась в коротком путешествии из удушливого помещения на пожарную лестницу за окном. Только там можно было рассчитывать на относительную прохладу, на случайный освежающий ветерок.

В спортивных трусах и футболке, я сидел, прислонившись к кирпичной стене, и краем глаза наблюдал за тощим пареньком, который совсем недавно перебрался в наш дом, — его звали Сидни Батчер. Одетый в пижаму, с ермолкой на голове, он сидел на подушке, скрестив ноги. Книга лежала у него на коленях, и он придерживал ее одной рукой, другой сжимая фонарик. На меня паренек не обращал никакого внимания, а я тем временем изучал его в отраженном сиянии фонаря на углу. Мальчишка был настолько тощий, что казался сделанным из щепок. По моим прикидкам, в нем было не больше сотни фунтов при росте пять футов и два или три дюйма. Его черные вьющиеся волосы ниспадали на уши, а кожа была очень бледной. В профиль его голова казалась слишком большой для тела, а нос с горбинкой — слишком большим для лица. Лицо это нельзя было назвать отталкивающим, но оно разительно отличалось от смуглых сицилийских физиономий, господствующих в нашем доме и вообще во всем квартале. Вскоре мне предстояло узнать, что Сидни только что исполнилось шестнадцать лет, что он болеет чуть ли не всю свою жизнь и всему выучился сам.

Наконец любопытство пересилило меня, и я сказал:

— Привет.

Сидни испуганно вздрогнул, резко поднимая голову. Несколько мгновений он смотрел прямо перед собой, затем его голова медленно повернулась в мою сторону. За стеклами очков глаза казались совиными; похоже, он был озадачен. Наконец ему удалось, запинаясь, выдавить:

— Э… п-привет…

Едва слышно, почти шепотом.

— Ну… что читаешь? — продолжал я.

Замявшись, Сидни бросил взгляд на книгу, затем снова посмотрел на меня, так, словно ответ был очевиден.

— Книгу.

— Сам вижу… — Помолчав, я добавил: — И часто ты этим занимаешься — читаешь в темноте?

Покачав головой, Сидни показал фонарик, словно демонстрируя, что раз у него есть фонарик, он читает не в темноте. Решив не спорить из-за формальностей, я указал на книгу:

— О чем она?

— Это «Одиссея».

Я изумленно раскрыл рот. «Одиссея». Я слышал про «Одиссею» Гомера, но мне казалось, никто не станет читать эту книгу по доброй воле… и уж определенно не в темноте, подсвечивая страницы фонариком. Склонив голову набок, я сказал:

— Ты меня дуришь…

На лице Сидни мелькнула боль; он покачал головой.

— Не-ет.

Судя по голосу, он был чем-то расстроен — наверное, тем, что я ему не поверил. Решив, что я его незаслуженно обидел, я протянул руку через стальную решетку и сказал:

— Винни… Винни Веста.

Сидни уставился на мою руку так, словно никогда не видел ничего подобного, после чего наконец снова поднял взгляд на меня и пожал ее. Уголки его губ чуть приподнялись, и он сказал:

— Сидни. Сидни Батчер.

В фас его лицо показалось мне ликом херувима, и я уже тогда мысленно отметил нелепость подобного сравнения, поскольку всем известно, что тощих херувимов не бывает. Так или иначе, лицо Сидни Батчера показалось мне ангельским. Улыбнувшись в ответ, я сказал:

— Вот и отлично. Ну… рад с тобой познакомиться.

— И я тоже, — ответил Сидни.

Его улыбка стала шире, он крепче стиснул мне руку и тряхнул ее несколько раз. В том, как Сидни это сделал, было нечто такое, что я сразу понял: этот паренек не похож на всех тех, кого я знаю, совсем не похож, и внешность его тут ни при чем. Мои размышления были прерваны женским голосом, донесшимся из квартиры Сидни. В нем прозвучал теплый, едва заметный восточноевропейский акцент.