Сергей Кусков - Художник Страница 10

Он позвонил в дверь напротив. Открыла маленькая женщина. Глаза у нее были испуганные, но не очень: оба гостя пришли в форме, а у нее, по-видимому, еще остались крохи доверия к милиции, внушенного в детстве родителями и "Дядей Степой". И сейчас, похоже, она испугалась не Свинцова с Вовчиком, а того, что в доме что-то произошло.

– Здорово, мать! – сказал Вовчик. – А что, к соседу напротив, – он показал на дверь Ермакова, – претензий нет?

– Нет, – ответила женщина.

– Он же художник, – продолжал Вовчик. Женщина кивнула. – Пьянки-гулянки, бабы, музыка до утра. Может, наркотиками торгует? Художники – они такие.

Женщина испуганно помотала головой.

– Короче, мать, такое дело, – сказал Вовчик уже другим тоном. – Пять минут назад ты выходила на площадку, услышала через дверь крики…

– Какие крики? – недоуменно спросила женщина.

– "Помогите!", "Убивают!" – сама придумаешь. Ты выскочила на улицу, увидела нас и сказала, что там кто-то кричит. Понятно?

– Ребятки, но ведь не кричал же никто, – сказала она еще более испуганно.

– Значит, непонятно, – констатировал Вовчик. – Объясняю по-другому. У тебя наркоту в хате не находили?

Женщина опять помотала головой.

– Найдут. Вот прямо через полчаса и найдут. Так что давай…

Увлекшись разговором, он не заметил, как из глубины квартиры появилось новое лицо.

– Привет, Вовка! – грянуло у него над ухом.

Вовчик поднял голову, скривился и сказал, изображая улыбку:

– Здравствуй, дядя Петя. А ты что здесь делаешь?

– Живу я тут! А это моя жена, Маша! Тебе, стало быть, Мария Тимофеевна, а можно просто тетя Маша… Э, да ты ж ничего не знаешь! Всё продежурил: и как я женился, и как сюда перевозили. Когда твою тетку, моя бывшую супружницу, хоронили, ты и то, помнится, на дежурстве был.

Он повернулся к жене и сказал:

– Маня, это Вовка, мой племянник. Ты не смотри, что он в ментовке служит, он, вообще-то, парень хороший.

Потом снова обернулся к племяннику и спросил:

– А тебя-то за каким сюда занесло?

– Да хотели к вашему соседу заглянуть, а никто не открывает.

– Значит, дома нету. Ну, ничего, другой раз зайдете. Только вы с ним аккуратнее. Он, вообще-то, вашего брата не любит.

Они снова позвонили в квартиру Ермакова – долго, почти минуту без перерыва, специально для дяди Пети. И опять никто не открыл. Вовчик еще раз нажал, но больше почему-то не звенело, и не зазвенело, сколько он ни терзал кнопку.

– Эх, нехорошо вышло, – сказал он. – Кто ж знал, что дядя Петя здесь живет? ("Ты должен был знать", – подумал Свинцов, у которого внезапно сделалось на редкость муторно на душе.) Ну, ладно, мы сейчас вот что сделаем…

– Ничего мы не сделаем, – перебил его Свинцов, – пошли отсюда.

И, не дожидаясь реакции Вовчика, он двинулся вниз по лестнице.

Прочитав "Грибной дождь", Павел пожалел, что первая часть уже напечатана, – какие иллюстрации можно было бы сделать именно к ней! Но, как говорится, поезд ушел, и он расположился на кухне рисовать ко второй части.

Незаметно стемнело, Павел зажег настольную лампу.

Он вздрогнул, когда раздался звонок. С недавних пор он не любил, когда звонят вот так внезапно, не договорившись предварительно. Он осторожно подошел к двери и еще осторожнее посмотрел в глазок.

Когда в квартире с двойными дверями открывают внутреннюю дверь, в глазке на наружной это бывает видно. Сначала он темный, а потом, когда изнутри откроют, в нем становится виден свет, горящий в прихожей (а без света не отпереть замки). Но Павел внутреннюю, деревянную дверь снял, когда установил снаружи стальную: если уж ее вскроют, то деревянная не спасет; а свободного места в прихожей без внутренней двери было больше. Свет в прихожей он не включал и в глазок выглянул, не выдавая себя.

На площадке стоял сержант Свинцов и с ним еще кого-то, тоже в камуфляжной форме. Звукоизоляция двери была так себе, он услышал обрывок разговора.

"Зараза! – подумал Павел. – Пришел-таки! Дверь, что ли, ломать собираются?" То, что Свинцов пришел не один, говорило о серьезности его намерений.

Павел не строил иллюзий насчет прочности стальной двери. Она могла спасти от наркомана, лезущего в поисках денег на наркотик туда, куда проще залезть. Могла защитить от малолетнего взломщика, еще только пробующего силы в этом качестве. А профессионала она не остановит; но если ворам в квартиру Ермакова соваться было незачем (а после пропажи монитора – вообще незачем), то у милиции или, во всяком случае, у отдельных ее сотрудников был к нему свой интерес.

"Свинцова пора кончать", – завертелась в голове фраза, то ли услышанная в каком-то детективном сериале, то ли синтезированная из фрагментом, надерганных из тех же сериалов.

Павел, стараясь не шуметь, вернулся в кухню, сгреб со стола "Грибной дождь" и наброски и вытащил орудия убийства: лист жести, тестер, кювету, бутылку с электролитом. Наполнил кювету, вынул из папки давно сделанный портрет Свинцова на фольгированной бумаге, вырезал силуэт, положил в электролит. Звонок у двери надрывался с переливами. С трудом выдержав положенное время, Павел вытащил силуэт из кюветы, расправил на листе жести.

Звонок замолчал, потом Павел услышал через стену, как звонит у соседей, они открыли дверь, а больше он не прислушивался, взял себя в руки. Если искать минимум сопротивления с дрожащими руками, можно испортить все дело.

Он нашел точку, обвел ее фломастером, и тут снова зазвонили к нему. Павел уже хотел перекладывать силуэт на фанеру, как вдруг его захватила совсем другая идея.

После школы, перед тем, как подать документы в университет, он долго колебался, разрываясь между художественным и химическим факультетами. Потом все-таки пошел в художники, но в душе остался немного химиком, а значит, экспериментатором. Ему пришло в голову попробовать воздействовать на силуэт как-то иначе. Может быть, это не убьет Свинцова, он просто испугается и уйдет?

Павел несколько секунд подумал, потом выдернул оба провода из тестера. Один, который был прицеплен "крокодилом" к листу жести, воткнул в розетку, рядом с ним второй, взял щуп.

Звонок замолчал.

Павел секунду помедлил и решительно ткнут щупом в кружок. Щелкнуло, сверкнула искра короткого замыкания, лампа на столе погасла – выбило автомат на щитке. Чтобы включить его опять, нужно было выйти на лестничную площадку.

Он подошел к двери и снова осторожно посмотрел в глазок. Он успел увидеть, как Свинцов уходит вниз по лестнице. Второй еще несколько секунд постоял, сказал что-то, что Павел не разобрал через дверь, и двинулся вслед.

Подождав с минуту, Павел вышел на площадку и включил рубильник. Он подумал, не переночевать ли у редактора или еще где-нибудь, а потом махнул рукой: вряд ли сегодня они вернутся сюда целым ОМОНом.

В понедельник утром Павел, не торопясь, собирался в редакцию. Последний раз придирчиво посмотрел на рисунки, отложил один в сторону, остальные пять собрал в папку. Редактору предстояло выбрать из них те, что пойдут в номер.

Телефонный звонок снова заставил его вздрогнуть. Неожиданных телефонных звонков он тоже не любил.

Опять звонил Фролов. Поздоровавшись, он сказал:

– Умер Свинцов. Ваша работа?

– Что с ним? – спросил Павел. Спросил без всякой паузы, из чего Фролов сделал вывод, что для Ермакова новость не была неожиданной.

– Сердечный приступ.

– Олег Иванович, вы что, теперь будете вешать на меня всякую смерть в правоохранительной системе? И потом, я вам говорил, я специализируюсь на проникающих ранениях.

– Но он же был здоров, как бык!

– А с сердцем оно часто так, – безмятежно ответил Павел, – сначала как бык, а потом бац – и с копыт.

– Я вам не верю, – сказал Фролов.

– Ваше дело. Олег Иванович, мне надо в редакцию. Если вам нечего мне больше сказать, то до свидания.

Фролов снова не поверил, но промолчал, и Павел положил трубку.

Следователь правильно не верил Павлу. Хотя и редко такое случается, но сейчас у художника был запас времени – минут двадцать, а то и все полчаса.

"Фролова надо убирать, – снова завертелось у Павла в голове, – он слишком много знает". Слова опять были не свои, а какие-то чужие, детективно-сериальские.

Он отложил в сторону рисунки для "Грибного дождя", взял другую папку, из нее достал портрет Фролова, и с ним вместе портреты тех двоих из подвала, чьи имена не запомнил. В заявлении в прокуратуру он тогда написал, что имен не знает, но нарисовал по памяти портреты, и обоих моментально нашли. Провели опознание, Павел указал на них, они невозмутимо от всего отказались. Павел тогда узнал и имена, и фамилии, которые вскоре благополучно забыл, а имена снова стал путать. На фольгированную бумагу он скопировал их портреты сразу же, как догадался использовать ксерокс.

А вот изображения Фролова на бумаге из-под чая не было, и ксерокса под рукой тоже. Минуты три Павел потратил, срисовывая силуэт вручную. Вырезал, промочил электролитом, разложил на жести и начал задумчиво водить по фольге щупом.