Форс-мажор – навсегда! - Андрей Нариманович Измайлов Страница 10

А после Большой Ижоры раньше, помнится, подсаживались «зеленые фуражки»: «Пограничный наряд! Приготовьте документы!»

Раньше Сосновый Бор был, что называется, режимным. Типа Красноярска-26, откуда Токмаревы и перебрались под Ленинград. Плутоний в Сосновом Бору не добывается, но и без него, родимого, достаточно причин для закрытия города:

ЛАЭС — да, конечно. Вдруг что-нибудь?! Мирный атом в каждый дом — звучит после Чернобыля неоднозначно.

А помимо Ленинградской атомной в Бору и НИТИ (научно-исследовательский технологический институт), и ГОИ (государственный оптический институт), и Ленспецкомбинат, и… мало ли что! Большой секрет! Государственной важности!

По секрету всему свету: НИТИ проектирует атомные субмарины, ГОИ — не линзы для очкариков, но точную оптику для военных лазеров, Ленспецкомбинат — отнюдь не скотомогильник, как деликатно указано в картах-ДСП, но хранилище радиоактивных отходов.

Тайны мадридского двора! Любой мало-мальский заинтересованный иностранец без всякого шпионства в курсе: купи тамошний журнал и читай, если владеешь английским (ах да! еще бы иностранцу не владеть английским!): НИТИ проектирует атомные субмарины, ГОИ — не линзы для очкариков, но точную оптику для военных лазеров, Ленспецкомбинат — отнюдь не скотомогильник…

Что дозволено иностранцу, не дозволено аборигену. (A parte: в пору горбачевских распахнутых дверей американские эсминцы навестили с миссией доброй воли город-герой Севастополь, и тогда же местная власть отказала во въезде двум слепым девушкам, прибывшим к морю на лечение, — потому что не просто город-герой, военная база! они же слепые! а хоть слепоглухонемые — допуск-пропуск есть?! н-н… все! от ворот поворот!)

Пограничные наряды вроде отменили за бессмысленностью. Кому надо всерьез, тот и паспорт выправит со штампом о местной прописке и вообще…

И вообще не поминай всуе инвалидов — будь они по зрению, по слуху, по звуку-пуку! Слетаются на случайную о них мысль, как комары на лампочку!

— Люди добрые! Поможите кто чем может…

Вот напасть! Право, зря отменили пограничников! Те бы живо шуганули убогих с режимной трассы (ваш паспорт, прописка?.. откуда у лишенца паспорт? еще и с пропиской! на то и лишенец… тогда па-а-апрошу на выход!). Развелось вас, паразитов! Шагу не ступить!

— Не подумайте, что мы вас обманываем…

Ого! Вот так-так! Старый знакомый! Нет, не фурункулезный многодетный папаша из метро. Еще более старый знакомый… кажется… Да нет, не кажется!

— Сами мы не местные…

Это Гомозун не местный?! Олежек Гомозун?! Ну тогда Токмарев — оборотень!

Инвалидная коляска, подталкиваемая сзади лишенцем-глашатаем. А в коляске… да ну, не может быть! Точно! Гомозун! Олег! Учились вместе, в одном классе — с пятого по десятый… и не только…

Артем не шевельнулся, не сверкнул глазами, не заорал восторженно: «Оля! Узнаешь своего одноклассника Токмарева?!» Наоборот. Опустил веки, расслабился в позе «сплю, мне все равно до конечной». Но смотрел и смотрел:

На коленях у инвалида — ветхий плед, чуть прикрывающий загипсованные нижние конечности. Гипс не первой свежести, серый, грязный, со стажем — такой гипс нарочно не сварганишь для спорадических прогулок по вагонам электрички с тем, чтобы вечерком бодренько выпрыгнуть из оков и — на дискотеку. Такой гипс образуется после двух-трехнедельного срока — «трудовой-мозолистый».

Инвалид в кресле на колесиках хранил скорбное достоинство: взгляд был мучительно-красноречив… скорее бы умер, чем позвал на помощь, но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке. Если что и было у Гомозуна от Атоса, то лишь взгляд. В остальном — характерный российский бомж, которому деваться некуда и… не на что.

И это — Гомозун?

И это Гомозун… Десять лет спустя.

3

Балагур-лицедей-распустяй-мажор.

Таковым Олег был всегда — и в последний раз тоже, на Токмаревской отвальной перед армией (или в предпоследний? Еще через пять лет вроде столкнулись в магазине, к Марику, помнится, вместе завалились?):

— А теперь, друзья, выпьем за скорейшее всеобщее разоружение!

По стакану — и в армию не пойдем! Что там делать, если всеобщее разоружение!..

— Артем! Шутку хочешь?

— Нет.

— Короткую!

— Нет.

— Значит, слушай… У меня тут кое-что из армейской жизни. Специально для тебя! «Эй вы, трое! Оба ко мне! Я тебя сразу узнал!.. Когда курсанта ругают, он должен встать и покраснеть!.. Вы у меня смотрите! Я где нормальный, а где беспощадный!.. Сейчас я разберусь как следует и накажу кого попало!.. По команде «отбой» наступает темное время суток!.. Что вы матом ругаетесь, как маленькие дети!» — со вкусными паузами, пережидая спорадический общий гогот (десять лет назад эти перлы были в новинку, потом разошлись в списках, и каждый остроумец клятвенно заверял, что сам слышал от своего взводного-ротного-батальонного).

Гомозун десятилетней давности был неугомонен и хронически весел. При встрече, вместо «здрасьте», — «шутку хочешь?» Отнекивайся не отнекивайся — слушай! Под шутками понимались как бесчисленные тщательно выбритые анекдоты (где он их только!.. и столько!), так и бытовые розыгрыши друзей-товарищей (не всегда безобидные, но на Гомозуна обижаться — себе дороже).

Товарищами у него были все и каждый. Не в большевицком смысле (смело, товарищщщи, в ногу! вам что, товарищщщ!), но в почтенном первоначальном смысле — коллега по торговле. Фарцовкой он не сказать брезговал, сказать — считал и провозглашал ее основным признаком внутренней и внешней свободы. Прибыль для него никогда не становилась вещью в себе. Главное, клиент должен обрести желаемое (блок «Маrlboro», двухкассетник «Sony», белесые штаны с лейблом «Lee»), к обоюдному удовольствию товарищей (в почтенном первоначальном смысле). Гомозун не прятал сомнительное по тем временам увлечение за престижным по тем временам званием школьного комсорга. Наоборот! Всячески пропагандировал, устраивая публичные рискованные дискуссии: «Без почек человек не живет, без легких — тоже и без печени… Что-то не припомню ни песенки, ни стишка о столь незаменимых органах! Все больше про сердце поэмы слагают, на музыку кладут. А оно, сердце, всего лишь насос, перекачивающий кровь туда-сюда, туда-сюда. То есть типичный купец-торговец — туда-сюда, туда-сюда! Бессердечность — это хорошо? Или плохо?» Искренность на грани стеба, стеб на грани искренности. Возражать бессмысленно — Гомозун кого угодно заболтает. Пресекать чревато — знать бы, от себя говорит Гомозун или от пославшего его… то есть от родителя. Родитель у Олега — о-о-о… Впрочем, почти у каждого в их классе папа с мамой — отнюдь не рядовые инженеры. Но Гомозун-старший вообще в Москве — на должности… тс-с-с…

За минувшие сумасшедшие десять лет Олег должен бы приподняться в заоблачные выси, учитывая нынешнюю систему ценностей. Каждый каждому товарищ. А он — вот…