Данил Корецкий - Принцип каратэ Страница 11

— Мой доверитель, Валерий Федорович, вообще настаивал на прекращении дела за отсутствием состава преступления. Вы же хорошо знаете — есть ряд постановлений Верховного суда: защищая свою честь, женщина может лишить нападающего жизни!

Но в данном случае обвинение заявит, что на даче находились еще люди, можно было позвать на помощь и т. д, и т. п. Я не хочу выглядеть дураком, а потому выбрал безупречную позицию. И советую вам прислушаться... — Адвокат понизил голос. — Дело непростое, в нем много подводных камней, может повернуться так, что оно лопнет в суде как мыльный пузырь, если позиция следствия не станет более гибкой. В случае условного осуждения, скажем за неосторожное убийство, мы не будем подавать кассационную жалобу. И волки сыты, и овцы целы!

— Ваше ходатайство приобщается к делу. О результатах рассмотрения вы будете уведомлены.

Понятливый Пшеничкин встал, поклонился.

— Не смею отнимать время. Я через пару дней позвоню. Если вы отклоните ходатайство, я обращусь к прокурору.

— Да, конечно. Это ваше право.

Мы вежливо распрощались.

Значит, Валерий Федорович не ограничился приветами и пачкой «Мальборо». Пригласить адвоката из «золотой пятерки», оплатить ему гонорар и даже подсказать линию защиты! Да, он настоящий друг... И очень прозорливый человек — так точно предугадать неожиданный даже для следователя поворот событий! Похоже, он заранее знал, что Вершикова изменит показания. Откуда?

ИСКУШЕНИЯ ДЛЯ ИЩУЩЕГО ИСТИНУ

«...Мы возвращались из Двуречья, где предприняли последнюю безуспешную попытку подтвердить доклад Карпецкого. Я был раздосадован: проторчать здесь полгода — и впустую! Горик, напротив, находился в прекрасном настроении, так как считал, что цель достигнута и вредный миф развеян бесследно. Психологическую настроенность местные жители ощущают безошибочно, может быть, поэтому ни один не рассказал ему то, что приходилось выслушивать мне. Но вторичная звукозапись без материальных подтверждений способна убедить только тех, кто хочет в нее поверить. Скептики опровергали даже богатые видеоматериалы второй экспедиции!

Горик весело болтал что-то про узколобых противников прогресса, мрачных перестраховщиков, раздувающих собственные страхи и пугающих ими других, восхищался раскинувшейся вокруг красотой, которую сторонники блокады хотели отгородить от человечества вымышленными радиационными поясами.

Я молчал — сколько можно говорить об одном и том же! Сказочно красиво — тут он прав. Но я, узколобый перестраховщик, сделаю все, чтобы оградить мир от этой красоты. Если решение о блокаде не пройдет, я сам буду болтаться вокруг Леды на патрульном боте, заворачивая приближающиеся корабли! Или высажусь сюда и вместе с Трехпалым Охотником найду неопровержимые подтверждения отчету первой экспедиции. Найду обязательно, потому что смерть на Леде члена Содружества — не случайная, при таинственных обстоятельствах, а предсказанная и объясненная им самим заранее — явится неопровержимым доказательством.

Поросшая голубой травой пойма перешла в синеватые холмы, мы, очевидно, свернули не на ту тропинку, потому что Мягкая Ферма слишком долго не появлялась, и, когда из-за поворота навстречу вышел человек, Горик, забыв инструкцию, устремился к нему спросить дорогу. Выглядел встречный вполне обычно — полусвободный фермер или сезонник, в цельнотканом комбинезоне, грубом кожаном жилете, островерхой треугольной шапке, распознать в нем псевдоса нельзя было и в семи шагах, мне удалось это сделать с двенадцати; помогла интуиция, ожидание его появления и постоянная готовность, приглушить которую не мог ни яркий свет рыжего солнца, ни умиротворяющий волшебный пейзаж.

Горик приблизился к нему на решающий все радиус абсорбации и уже находился за чертой, потому что псевдос его  з а ц е п и л  в тот момент, когда я нажал спусковую кнопку. Фиолетовая вспышка ослепила незащищенные глаза, треск разряда слился с треском грубой кожи жилета, лопнувшей в том месте, куда ударила невидимая игла...»

Дежурство по городу прошло спокойно, происшествий прокурорской подведомственности не произошло, поэтому я читал до полуночи, а потом спал в комнате отдыха городского управления, хотя эту тревожную чуткую дремоту, когда слышишь каждый скрип двери, писк рации и переговоры с дежурными нарядами за стеной, вряд ли можно назвать сном.

Пройдя пешком по утреннему городу, я зашел домой, вымылся, побрился, перекусил — Ася всегда оставляла мне завтрак на плите — и собирался лечь спать, даже лег, но сон не приходил, и жалко было бесцельно колбаситься в постели, и притягивали скопившиеся в сейфе дела необходимостью «крутить машину» — подчищать, заканчивать, чтобы не оказаться погребенным под постоянно поступающей бумажной лавиной.

Я решил идти на работу, записав положенный отгул себе в актив, хотя знал, что рачительный Белов неохотно возвращает неиспользованные дни отдыха.

По дороге заглянул в райжилуправление, протолкался сквозь плотную, недовольную очередь, был одернут секретаршей, но потом узнан и обласкан, получил характеристику на Рассадину Ларису Ивановну тридцати трех лет, которая работала управляющей домами, разумеется, зарекомендовала себя с положительной стороны, активно участвовала в общественной жизни, пользовалась уважением в коллективе, но не уделяла достаточного внимания ремонту жилого фонда и проявляла «нетребовательность в самовоспитании».

Очевидно, эта маловразумительная формулировка, призванная показать критическую и принципиальную оценку райжилуправлением тех действий домоуправа, за которые она уже больше месяца находится под стражей, означала склонность Ларисы Ивановны к получению взяток и совершению массы мелких и средних злоупотреблений, которые она могла позволить на своей скромной должности.

Пройдя еще квартал, я свернул на узкую старинную улочку, где располагалась прокуратура, по диагонали пересек тихий перекресток и зашел в районный военкомат. Когда день не распланирован заранее, можно позволить себе не спешить и по пути решить ряд мелких вопросов, обычно по несколько раз откладываемых «на завтра».

Собственно, вопрос у меня был один: «Имели ли право Золотовы хранить кортик после смерти адмирала или он подлежал обязательной сдаче?» Его я и задал молодому майору, с которым мы уже неоднократно встречались при обстоятельствах, относящихся как к его, так и к моей компетенции.

Хотя военный комиссариат занимается не менее важными делами, чем, скажем, районное жилищное управление или какая-нибудь другая из коммунальных служб, здесь никогда не было очередей, любой факт выяснялся за пять минут, необходимую справку можно получить за такое же время.

Однако сейчас майор исчез надолго, и я открыл книжку, которую теперь не вынимал из портфеля.

«...Не отвлекаясь на опрокинутого псевдоса, я бросился к замершему, как соляной столб, Горику, схватил за плечи, опасаясь ощутить напряженные в кататоническом ступоре мышцы, но нет — все было нормально, он уже  в е р н у л с я, навсегда забыв последний отрезок своей жизни, продолжительность которого могла быть различной: от нескольких секунд до двух лет — большего срока амнезии Трехпалый Охотник не наблюдал.

Горик забыл последнюю минуту. В его восприятии мы шли среди одинаковых холмов, озабоченные отсутствием Мягкой Фермы, он на миг отвлекся — отвернулся или задумался, а в это время я беспричинно застрелил случайно встретившегося аборигена.

Этот акт чудовищной жестокости привел перенесшего психотравму Горика в истерическое состояние. Объяснить ему что-либо было невозможно: он ничего не слушал, кричал, что я маньяк, убийца, уничтожающий для подтверждения бредовых теорий ни в чем не повинных беззащитных местных жителей!

Не обращая внимания на его буйство, я связался с Базой, где нарушение психической деятельности одного из членов экспедиции было немедленно зафиксировано, явившись сигналом общей тревоги, доложил обстановку и высказал мнение, что запрет пользоваться летательными аппаратами в светлое время суток придется нарушить, так как иным способом транспортировать добытого наконец псевдоса не удастся, а ожидать темноты с учетом состояния Горика рискованно.

Затем я подошел к лежащему, убедился, что попал туда, куда целил, после чего произвел внешний осмотр. Добыт был псевдос высокого уровня — четвертой, а может, и третьей ступени. Признаков, отличающих его от человека, оставалось немного: не полностью сформированы пальцы рук, под шапкой скрывались остроконечные, покрытые шерстью уши, когда я оттянул веко, то увидел вертикальный звериный зрачок...»

Майор вернулся, я поспешно перенесся с далекой страшной планеты в строгий кабинет военкомата и небрежно — бросил книжку в портфель, чтобы мой собеседник ею не поинтересовался. В соответствии со сложившимися представлениями следователи должны читать исключительно серьезную литературу.