Валерий Ефремов - Власть ножа Страница 11

Фролов покидал кабинет генерала в приподнятом настроении. И, тем не менее, совсем не мнительному и не склонному к рефлексии старому оперу почему-то казалось, что дела Посланника и Арлыка далеко не закончены, их фигуранты ещё всплывут на свет божий, и все это грозит для него, без пяти минут подполковника Юрия Фролова, неясными, но крайне неприятными последствиями.

Шигарев и Шигарева

Зам Генерального прокурора Иннокентий Трофимович Шигарев, закончив службу, уселся в свою «ауди-6», добрался до Беговой улицы и свернул в тихий малозаметный дворик. Здесь, в глубине жилмассива, в одном из домов находился спортзал «Динамо», где его дочь Вера два раза в неделю занималась фехтованием. По пятницам она, по договоренности с отцом, приезжала на занятия без своего авто. Иннокентий Трофимович забирал её, и они вместе ехали на выходные на дачу в Раздоры. В Москве же отец и дочь жили раздельно. Едва он остановил машину, как из подъезда вышла Вера — с ещё не просохшими после душа волосами, в белых шортах и того же цвета тенниске. Через её плечо была перекинута огромная спортивная сумка, но девушка передвигалась легко и свободно. Она поцеловала отца в щеку и уселась рядом с ним на переднее сиденье, перебросив сумку на заднее. — А где же твое оружие? Не забыла часом?

— Я решила оставлять рапиру в спортзале. Раньше я немного тренировалась дома самостоятельно, но теперь считаю двухразовых тренировок с партнерами вполне достаточно. Шигарев завел мотор и сосредоточился на вождении — конец недели, за город ехало много машин, и требовалось повышенное внимание. На Кутузовском, попав в «зеленую волну», он слегка расслабился. — Я все хотел спросить: а зачем тебе это? — Что именно? — Вера искоса взглянула на отца своими большими серыми глазами. — Фехтование. Какая от него польза? Брала бы лучше уроки самозащиты. Она всегда актуальна. — А то ты не знаешь, что я пять лет занималась этим, учась в университете! — В любом деле надо постоянно совершенствоваться или хотя бы поддерживать форму. Вера на этот раз промолчала, поскольку считала, что отец все равно её не поймет. Дочь прокурора была натурой для своего времени исключительно романтической, нечто среднее между «тургеневской девушкой» и комсомолкой двадцатых годов. Так, в общем-то, её и воспитывал отец, рассчитывая, что сама жизнь скорректирует характер Веры в сторону большего прагматизма. Произошло же совершенно обратное: когда воспитанная на высоких идеалах девушка уже в стенах университета столкнулась с реальной действительностью, то прониклась к ней чувством глубокого презрения. Вымогательство денег преподавателями за каждый экзамен и зачет, пьянка и наркотики среди студентов и поголовное отсутствие каких-либо моральных принципов в университетской среде. Разве об этом она мечтала, поступая в вуз и начиная самостоятельную жизнь? О высоком чувстве любви вообще говорить не приходилось. Вера четыре-пять раз соглашалась провести вечер с симпатичными с виду ребятами, рассчитывая на долгие романтические отношения, но все заканчивалось немедленной и откровенной попыткой затащить её в постель. Поэтому в жизни двадцатитрехлетней девушки так и не было ни одного мужчины. Фехтованием же Вера занялась все из тех же романтических побуждений — оно не казалось ей таким пошлым, как остальные виды спорта. И объяснить это чересчур прагматичному, как казалось девушке, отцу невозможно. Они проехали мимо дома Веры на Площади Победы, и Иннокентий Трофимович прервал несколько затянувшееся молчание: — А почему бы тебе не сменить машину? Твоя «восьмерка» уже основательно потрепалась, из строя выходит то и дело, да и вообще морально устарела. — Я ещё не накопила достаточно денег на новую машину. — Вот как? Какая же модель тебе приглянулась? — Спортивная. «Порше». Иннокентий Трофимович коротко рассмеялся. — Боюсь, что с твоей зарплатой следователя копить тебе на «порш» придется до самой пенсии. — А я взятки буду брать. Как и все остальные так называемые служители закона в наших так называемых правоохранительных структурах. — Ну-ну, опять ты за свое. Без году неделя как работаешь в прокуратуре, а уже делаешь глобальные выводы. Что касается денег на машину, то, конечно, можешь взять у меня недостающую сумму. Я понимаю, что ты гордая и принципиальная, — ну, тогда бери в долг. — Спасибо, не надо. Они свернули с Кутузовского на Аминьевское шоссе. — Кстати, а где ты держишь деньги? — спросил вдруг Шигарев. — В сбербанке. — Напрасно. Вон смотри, — кивнул прокурор влево от станции метро «Кунцевская», — видишь вывеску «Промбанка»? В понедельник здесь открывается его местное отделение. Этот банк выплачивает самые высокие проценты в Москве по депозитам и считается очень надежным. — Очень надежным? С чего ты взял? — Консультировался у замминистра. Замминистра по финансам, разумеется. «Ауди» выехала на Рублевку. — Как у тебя дела на службе? — исподволь приступил, наконец, к самой неприятной теме разговора Иннокентий Трофимович. Но разговор этот был необходим — для блага самой же Веры. — Как обычно, — пожала плечами девушка. — А я слышал, что у тебя конфликт с гу-вэ-дэ. — Все курируешь меня, — с тоской произнесла девушка. — Наверно, Алексей Алексеич тебе звонил. Или ты ему. А? — Был такой разговор, — признался Иннокентий Трофимович. — И ни он, ни я не понимаем, почему ты не хочешь закрывать дело по факту смерти Несмелова. Ведь его самоубийство очевидно. Кто, кстати, у тебя в следственной бригаде за главного сыскаря? — Рыжий майор по фамилии Фролов. Приехал на место преступления позже всех, причем уже с готовым выводом, ещё не приступая к расследованию. — Негодование настолько переполняло девушку, что она даже досадливо сплюнула через плечо в окошечко. Столь совершенно не характерное для Веры неэстетичное проявление чувств произвело впечатление на её отца, и он заговорил ещё более осторожно: — Майор Фролов — опытный сыщик и честный человек. Об этом хорошо известно всем, кто занимается борьбой с преступностью. В Москве, по крайней мере. А его выводы, насколько я знаю, подтверждают и графолог, исследовавший предсмертную записку Несмелова, и судмедэксперт, проводивший вскрытие. — Да, очень опытный сыщик. Ваш Фролов всего за пару часов так обработал свидетелей, что те полностью поменяли свои показания. Шигарев призадумался. — Я об этом ничего не слышал, — произнес он наконец. — Скорее всего, это какое-то недоразумение. Но, так или иначе, самоубийство подтверждается экспертизой, а твое, извини меня, упрямство только портит отношения между прокуратурой и милицией. Ты ведь людям просто праздник портишь. Читаешь ли ты газеты? Смотришь ли телевизор? Везде одна главная тема: ликвидация двух банд — Посланника и Арлыка. Замначальника ГУВД Коржикова скоро назначат аж заместителем министра внутренних дел! Редкий, можно сказать, небывалый кадровый скачок! Да и Фролова, конечно же, повысят. Не пойму, чего ты добиваешься? Иннокентий Трофимович повернул голову в сторону дочери, и в это время неожиданно остановилась ехавшая впереди черная «волга» с мигалкой. Шигарев мгновенно нажал на педаль тормоза, и как раз вовремя. Но и прокурора, и его дочь резко бросило на приборную панель. Несмотря на ремни безопасности, оба получили болезненные травмы. — Черт с вами со всеми, — мрачно произнесла Вера, потирая ушибленный локоть. — Бандит, в конце концов, погиб, не честный человек. Подпишу я это несчастное постановление о закрытии дела.

Часть вторая

НЕМЕЦКИЙ ВАРИАНТ

Бархан и другие

Бархан нажал на кнопку звонка, и вскоре дверь открылась. На пороге стоял хозяин квартиры — Угорь. Он дружески кивнул Бархану и с заметным недовольством покосился на Фариду. Угорь вроде бы хотел что-то сказать по её поводу, но вместо этого сдержанно произнес: — Заходите. Через темную прихожую хозяин провел гостей в комнату с облезлыми обоями. Здесь сидел за столом мужчина, несколько похожий на Угря. Оба примерно одного возраста — слегка за сорок, — чернявые, невысокого роста, но с виду крепкие, жилистые. Бархан сразу узнал Селезня, хотя не видел его лет восемь. Они как-то втроем — вместе с Угрем — брали районное почтовое отделение. Дело было удачным, хотя и не слишком прибыльным. После чего Селезень куда-то пропал. Угорь сказал, что их подельник, найдя напарника из провинции, решил погастролировать по стране. Селезень встал, подошел к Бархану. Они обменялись крепким рукопожатием и похлопали друг друга по плечу, после чего Селезень почти что с изумлением уставился на женщину. — Это подруга Бархана — Фаридой кличут, — пояснил Угорь. Селезень кивнул — мол, принял это к сведению, но все ещё продолжал поглядывать на Фариду с очевидным недоумением. — Ну что ж, присядем, — пригласил Угорь своих гостей к пустому столу. Едва все расселись, раздался звонок в дверь. Угорь бросил выразительный взгляд на Бархана — не привел ли братан за собой хвоста? Тот пожал плечами, встревоженно посмотрел в сторону входной двери и полез в карман легкого летнего пиджачка, где у него находился пистолет. Угорь отрицательно покачал головой. — Если менты, никакой стрельбы. За нами ничего нет, мы чисты. Он встал и направился к выходу. В глазок урка разглядел смутно знакомое ему лицо молодого парня, но как ни напрягал он память, не мог понять, где видел этого пацана. Между тем звонок раздался вторично. Тут Угорь припомнил, что пару недель назад получил маляву от вора в законе Федоса, мотающего сейчас очередной срок. Тот отписал Угрю, чтобы он приютил и, если возможно, приспособил к делу освобождающегося на днях Витю Перышко. И тогда Угорь, наконец, опознал человека за дверью — это и был тот самый Витя по прозвищу Перышко. Хозяин квартиры щелкнул замком. — Привет тебе, Угорь, — первым поздоровался Витя, — от Федоса и от меня. — Здорово, Перышко, проходи. — Они вошли в комнату, где расположились остальные гости. — Знакомьтесь, братва, это Витя Перышко. Мы с ним вместе под Пермью баланду хавали. Парень только что с зоны откинулся. Он действительно сидел с этим Витей, но очень короткое время — месяца три-четыре. Потому-то сразу и не припомнил его. Кроме того, за прошедшие шесть лет парень сильно изменился — Угорь-то знал его сопливым пацаном. И Селезню, и Бархану показались странными слова хозяина квартиры — Витя совсем не походил на недавнего зека: зубы совершенно белые и вроде все целы, гладкая, без признаков каких-либо болячек кожа, и вообще у него был чересчур здоровый вид, будто он только что вернулся с курорта. А Фарида вовсе не сводила с парня восторженного взгляда. Ее привлекало в нем всё: и стройная фигура, и высокий рост, и утонченные черты лица, и смолянистые волосы, и горящие карего цвета глаза. Витя Перышко совершенно ничем не напоминал уголовника и вообще никого из виденных Фаридой мужчин; разве что был похож на какого-то киноактера из итальянского фильма, который ей довелось посмотреть по телевизору. — Я так кумекаю, что навряд ли кто ещё заявится, значит, можно и на стол собирать, — объявил хозяин хазы. — Бархан, раз уж ты с подругой пришел, пусть она покухарит маленько. — Бархан кивнул. — Фарида, на кухне в холодильнике сосиски, селедка, картошечка отварная, её поджарить надо. В общем, сама сообразишь, что и как. Женщина молча вышла из комнаты. — Может быть, ей надо помочь? — неожиданно спросил Витя Угря. — Ведь на пятерых нужно готовить все-таки. И вновь урки выпучили глаза на Перышко: помогать женщине в готовке — ведь это просто западло! Угорь усмехнулся. — Ну, иди, коли желание такое имеется. Как только Витя вышел из комнаты, Бархан перевел взгляд на Угря: — Так ты базаришь, что это недавний зек? — Точно. Семь пасок за спиной, от звонка до звонка. — Что-то не похоже — ни по виду, ни по замашкам. — Да он Федосу приглянулся, корешем его стал, а Федос с начальником лагеря коньяки распивал. Вот и жизнь на зоне была у Вити, как в Сочи, — пояснил Угорь с нескрываемой завистью. — Когда я откинулся, Перышко даже к хозяину лагеря шоферить пристроился, в город его возил. А брата Артемия знаете? Бархан с Селезнем переглянулись. Последний отрицательно помотал башкой, а Бархан задумчиво произнес: — Вроде что-то слышал. Тюремный поп, кажется, был такой. — Можно сказать, угадал. Артемий сидел на той же зоне, что и Федос с Перышком, да и я тоже. Он открыл там молельню. Туда все зеки, как в театр, ходили. А Витя всерьез байду Артемия воспринял, нахватался от него всякой муры, поэтому и ведет себя, как фраерок. Но на самом деле он — крутой пацан. Пером владеет как никто. — Что же, он и на зоне с ножичком упражнялся? — удивился Селезень. — Я же говорил, Витя жил там, как на воле. Ему все с рук сходило, — зло бросил не вылезавший из ШИЗО Угорь. — Ну, да ладно. Ты лучше скажи, Бархан, какого хера бабу с собой приволок? Мы же о деле собирались поговорить. — Она для любого дела сгодится. Проверенная уже. Если надо — кровь прольет и свою, и чужую, — убежденно заявил Бархан. Угорь хмыкнул и призадумался. — А баранку она крутит? — Лучше, чем я сам. — Ну что ж, тогда, может, и сгодится твоя Фарида. — Так что все ж за дело? Угорь пристально посмотрел на Бархана. — Ты же знаешь, братан, я все секреты заранее не раскрываю. Могу лишь сказать, что мы возьмем не меньше трех лимонов. Баксов, конечно. Поделим поровну, как обычно. — Недурно. Но все-таки, — упорствовал Бархан. — Это налет? — Верно. Пушка, как я понял, у тебя имеется. — Угорь бросил выразительный взгляд на правый карман пиджака Бархана. — Само собой. И у Фариды ствол есть. Угорь покачал головой. — Ей оружие вряд ли понадобится. Хотя… как знать… — И когда ты это все хочешь провернуть? — Двадцать четвертого июня, в понедельник. В тот же день днем собираемся у меня. Я вам изложу план, а вечером пойдем на дело. Тут появились Фарида и Перышко с водкой и обильной закуской, за которой Витя трижды ходил на кухню. Угорь стал разливать всем водку. — А где твоя рюмка, Перышко? — Я не пью спиртное, — последовал поразивший всех ответ. — Видно, брат Артемий тебе запретил, — усмехнулся Угорь.