Фридрих Незнанский - Оборотень Страница 12

   В это время Алена увидела, как в дальнем конце зала появилась высокая коренастая фигура. Это был начальник рекламного отдела, выделившегося два года назад в самостоятельную фирму, Константин Асиновский.

   — Поздно засиживается на работе, — заметила Ветлугина, и ее лицо приняло такое выражение, какого ни один телезритель не смог бы вообразить и никогда не поверил бы, что лицо Ветлугиной вообще может стать таким — подбородок заострился, глаза сузились.

   — Ты так его ненавидишь? — улыбнулся Максим, и в его красивых, чуть раскосых глазах мелькнула ирония.

   — А как я могу относиться к человеку, который фактически грабит наш канал, — очень серьезно ответила Алена, — который получает львиную долю доходов от рекламы, а? Если бы тебя кто-нибудь постоянно грабил, как бы ты к нему относился? — Она помолчала. — А я ведь помню его на трибуне во время открытых партийных собраний, куда сгоняли всех нас, грешных беспартийных. Ты бы его слышал! От него мутило...

   Асиновский, оглядев зал, внезапно направился прямо к столику, за которым сидели Ветлугина и Максим. Этого, признаться, Алена не ожидала. Плотный высокий человек шел прямо к ней, и вид у него был угрожающий и в то же время внушительный.

   — Добрый вечер, Елена Николаевна, — сказал он Ветлугиной, а Максиму только кивнул.

— Добрый вечер, — очень сухо ответила Ветлугина.

   — Елена Николаевна,— Асиновский подошел ближе и теперь нависал над ней, как готовая обрушиться скала, — у меня есть кое-какие замечания по поводу вашей последней передачи.

   — Какую именно передачу вы имеете в виду? — поинтересовалась Ветлугина.

   Всем своим видом она выражала крайнее нежелание поддерживать беседу и вообще разговаривать о чем бы то ни было с этим человеком.

   — Ту, которая только что была показана в прямом эфире, — спокойно, как будто не замечая настроения собеседницы, ответил Асиновский.

Алена выжидательно молчала.

   — Меня, по правде говоря, удивило несколько моментов, — сказал Асиновский. — Вам, как журналисту со стажем, разумеется, известно, что такое журналистская этика...

   — Константин Андреевич, вы, кажется, перепутали ситуации, — ответила Ветлугина. — Вы сейчас не на партийном собрании. Может быть, вы переутомились на работе?

   Асиновский спокойно проглотил этот открытый выпад и продолжал:

   — Вы ведь не хуже меня знаете, Елена Николаевна, что такое скрытая реклама. Равно как и то, что на телевидении она недопустима. Мне же показалось, что ваша сегодняшняя передача носила фактически рекламный характер. Вы рекомендовали всем некую фирму «Пика».

   Только теперь Асиновский вскользь взглянул на Максима.

   — Мне придется поднять этот вопрос. Вот будет собрание по поводу приватизации канала. Вы сами его организовали, Елена Николаевна. Я выступлю.

   — Вы ошиблись, Константин Андреевич, — ледяным голосом ответила Ветлугина. — Это была передача о рекламе и ее месте на телевидении. Вам ли объяснять, что телевидение во всем мире живет рекламой. Это только у нас львиную долю доходов присваивают некие фирмы непонятно на каких основаниях. — Асиновский молчал, а Ветлугина продолжала: — Телезрителям интересно узнать, кто занимается рекламой, как она делается.

   — Я вас понял, — ответил Асиновский, и в его голосе зазвучали открыто враждебные ноты. — Имейте в виду, я вас предупредил.

   И, не дожидаясь ответа, он резко повернулся и вышел из кафетерия.

   — Мерзавец, — тихо сказала Алена. — Он, наверно, решил, что ты мне заплатил большие деньги и я тебя пригласила в передачу.

— В обход его, — добавил Максим.

   — Да, уж он то за такое интервью стряс бы с тебя кругленькую сумму, не беспокойся. Этот человек ничего не делает просто так.

   — А сколько он берет? — поинтересовался Максим, продолжая смотреть на двери, за которыми исчез всесильный распределитель рекламы.

   — A 6ic його знае! — вдруг с украинским акцентом ответила Алена и уже серьезно добавила: — Разное говорят. Десятки тысяч долларов за размещение рекламы на сериалах, в передачах. Понимаешь, канал получает официальную плату за рекламу, ну, скажем, двадцать тысяч, а он в карман кладет еще двести. Мы ведем «С открытым забралом», «Счастливый билет», да все эти программы, выкладываемся, чтобы хорошо получилось, а он за это получает.

   — Размещение-то зависит от него, — задумчиво сказал Максим.

   — А фирмам наплевать, кому они платят, им главное, чтобы их рекламу туалетной бумаги поставили между эпизодами какой-нибудь «Кассандры» или какую там муть они сейчас крутят. И надо добиться, чтобы платили нам, каналу, телевизионщикам, а не Асиновскому. И вот я хочу тебя, твою «Пику» противопоставить этим фирмачам. Всем показать, что есть такие ребята, принципиальные, которые не будут работать с Асиновскими.

Ветлугина эмоционально взмахнула руками.

   — Ну да, а как же борзые щенки? — улыбнулся Максим, и в его лице появилось что-то крысиное. — Я имею в виду нашего питерского друга.

   — А ты что, рассматриваешь это как форму оплаты? — Алена даже опешила. — Я думала, мы помогаем друг другу.

   — Ну конечно, — поспешил согласиться Максим. — Это я так. Я с тобой полностью согласен. А Асиновский скоро свое получит.

6 ИЮНЯ

Утро

   Петя Бояркин когда-то пошел в милицию, насмотревшись фильмов о «знатоках», начитавшись книг о доблестной милиции. Однако, столкнувшись с буднями — тоскливыми ночными дежурствами по отделению, хождением по вызову старушек-пенсионерок, которые были готовы жаловаться на все подряд, со срочными вызовами, которые на поверку оказывались шутками подвыпившей компании, понял, что романтики в работе участкового инспектора в общем и целом не больше, чем в работе какого-нибудь завскладом или механизатора сельского хозяйства.

   Поэтому, когда его начальник майор Сивыч решил перейти в агентство «Глория», Петя увязался за ним. Он уже ощущал себя если не Шерлоком Холмсом, то по крайней мере доктором Ватсоном. Увы, и здесь работа оказалась не такой захватывающей — ни тебе пестрой ленты, ни собаки Баскервилей. Вот и сейчас он получил задание следить за каким-то невзрачным мужиком. Кто наниматель — знать он не мог, задание было сформулировано так — отслеживать внеслужебные контакты. Обычно это значило: посадил на крючок кто-то из своих — жена, может, родители, может, партнер по какому-то левому бизнесу. Значит, опять тупое сидение часами в машине, закрывшись газетой. Радовало только одно — в «Глории» платили за эту тягомотину в несколько раз больше, чем Петя получал бы, останься он в милиции.

   С утра пораньше агент частного сыска, бывший старший лейтенант милиции Бояркин занял наблюдательную позицию напротив двенадцатиэтажного дома, не выпуская из поля зрения первый подъезд. Для наблюдения позиция была крайне неудобной — по противоположной стороне улицы тянулся парк Сокольники, домов там не было, и одиноко стоявшие синие «Жигули» были как на ладони. Конечно, они вряд ли сразу привлекут внимание жильцов, но, если придется стоять здесь два-три дня или больше, это наверняка вызовет любопытство, а то и подозрения, тем более что в машине все время кто-то сидит. Можно было, конечно, проехать к дому, но проезд был узким и к тому же был забит автомобилями настолько, что пробираться вдоль дома машина могла, только заехав на тротуар. Тут уж никак не удастся незаметно тронуться следом за объектом.

   В конце концов решили так — водитель вместе с машиной проедет дальше и встанет сбоку, так что из дома номер четырнадцать его будет не видно, а Пете придется прогуливаться вокруг, сидеть на скамейке у входа в подъезд, прохаживаться вдоль парка, и все это стараясь не привлекать внимания.

   Июнь в этом году начался жаркий: накануне Петя захватил с собой куртку, но она так и провалялась впустую на заднем сиденье. Сегодня же он наконец поверил прогнозу, обещавшему явно летний день, пошел в одной рубашке. И ошибся. Утро было зябкое и неприятное, дул пронизывающий ветер. Вылезая из теплых «Жигулей», Петя проклинал все на свете. К счастью, долго ждать не пришлось: объект Б-17 выходил из дома примерно в одно и то же время. Бояркин узнал его сразу — среднего роста, лет тридцати с небольшим, полноватый мужчина в темном широком плаще неторопливо подошел к припаркованной у подъезда «девятке», которая при приближении хозяина громко пискнула.

Бояркину хватило одного беглого взгляда, чтобы убедиться — он. Стараясь не прибавлять шагу, он двинулся в сторону синей «шестерки». Б-17 тем временем сел за руль своих «Жигулей», завел машину и стал медленно и осторожно выезжать на проезжую часть. Он не обратил внимания на то, что вслед за ним на Сокольнический вал выехали синие «Жигули» и также свернули налево.

   — Он, — коротко сказал Бояркин водителю Паше. — Мордатый, харя отъетая. Такие раньше были или мясники, или секретари райкома ВЛКСМ.