Александр Чернобровкин - Время - ноль Страница 13

– Точно: все бабы – шлюхи! Была у меня одна, замужняя. Муж у нее грузчик, здоровый, как сарай с пристройкой, – чего ей ещё надо было?! Уйдет он на работу, а она у моего дома прогуливается, поджидает. Сдурела, говорю, хочешь, чтобы обоим башку отвернул?! Тебе, дуре, твоя ни к чему, а мне моя пригодится. А она лыбится и тащит к себе домой. Сразу бутылку на стол, забухаем – и в койку. Ох и ненасытная была – та ещё сука! Я ее спрашивал, зачем ей ещё кто-то, ведь у мужа аппаратище – сваи можно забивать. А она отвечает, что и у меня не хуже, и вообще, у соседа всегда на семь сантиметров длиннее. Хорошо, что меня в армию забрали, а то какая-то сволочь мужу настучала. Иду раз с танцев со своей пацанкой, встречаю его. Хватает меня за шкирку, ты, говорит, к моей жене пристаешь? Ну, думаю, отприставался! Кулачищи у него – гири-двухпудовки: заедет по клюву – всю оставшуюся жизнь, очень короткую, только с врачами будешь здороваться. Тут моя пацанка как отвяжется на него. Ты что, орет, дядя, совсем сдурел, с перепоя башню снесло?! Я не такая, чтоб от меня на сторону бегали! А сама, кнопка, только школу закончила – маленькая, худенькая, глупенькая. Но он поверил, окатил немного, говорит, набрехали мне, прости, чувак. Чего там, прощаю, а сам чуть не подыхаю от желания рассмеяться ему в рожу. Кнопка потом долго меня допрашивала: кто такая, зря он не цеплялся бы. Врал ей, врал – не верит. Пришлось отрабатывать. К утру, после восьмой, поверила. Мол, больше из тебя никакая ничего не выжмет. Это смотря кто жать будет! Не успел мордоворот на работу свалить, как я на его койке уже дневную смену отрабатывал!

Сергей всегда завидовал таким парням – неунывающим разгильдяям. Им всего достается больше: и хорошего, и плохого. Пожил Витька весело и беззаботно на гражданке, теперь «деды» в нем «души не чают» – цепляются по делу и без дела, а через год сам будет гонять «молодых» так, что те изменят на противоположное своё мнение о старшине-звере из учебки. И всё под одним девизом: живу – и черт со мной!

С наступлением темноты их сменили. Гринченко залез в тесный спальный мешок. Долго не мог к нему приспособиться, ворочался с бока на бок. И прислушивался к ночным звукам. Время от времени раздавались одиночные выстрелы, наверное, из ракетницы. В ответ начиналась перекличка шакалов, причем вытье слышалось сразу со всех сторон и приближалось, как будто хищники обложили десантников и постепенно сжимают кольцо. Однажды с гор обстреляли позиции из пулемета, а десантники дружно ответили. Сейчас поднимут, будет бой. Сергей затаил дыхание, ожидая приказ. Сам не встанет, скажет, что спал, не слышал. Рядом отрывисто, настороженно дышал Витька. Тоже ждет. Никто за ними не пришел, но Сергей не расслаблялся, боялся, что друг заговорит, придется отвечать, и голос выдаст, как страшно было ждать. Витька молчал и дышал спокойнее, почти беззвучно, не заглушая шорохи грудок земли, которые скатывались то ли по брезенту, провисшему над центром ямы, то ли по стенам на спальные мешки. Они скатывались примерно через равные промежутки времени, и создавалось впечатление, что кто-то подбирает их, кладет на край ямы, сталкивает и снова подбирает...

Утром десантников перебросили на точку – нашу воинскую часть на территории Афганистана. Там два дня жили на взлетке – в землянках около взлетной полосы. Все были вялые, почти не вылезали из землянок, отсыпались, точно прободрствовали неделю, а не одну ночь. Офицеры не трогали солдат, «деды» – «молодых».

Наверное, чтобы вывести десантников из этого сонного состояния, на третий день группу кинули брать пуштунскую базу. Высадились в ложбине между сопками, сложили в одном месте спальные мешки и ящики с боеприпасами. Гринченко не упускал из вида Зинатуллова, старался делать всё, как он, – небрежно, не обращая внимания на свист пуль. Стреляли по ним с дальних сопок, непонятно, с каких. Серые сопки сливались друг с другом и с серым небом, покрытым облаками, напоминающими клочья грязных портянок. А разрывы мин на сопках в свою очередь напоминали эти облака, которые, казалось, падают на землю и снова поднимаются на небо.

Взвод разделили на два отделения. Одним командовал заместитель командира заставы по боевой подготовке старший лейтенант Непрядва, вторым, в которое попали Зинатуллов и Гринченко, командир взвода Архипов.

– Не отставать! – крикнул старший сержант Архипов и побежал туда, где гуще ложились мины.

Гринченко сначала пристроился за ним, рядом со Стригалевым, потому что за широкой спиной Архипова чувствовал себя в безопасности, а потом, окликнутый Зинатулловым, вынужден был бежать за пулеметчиком. Непонятно было, почему они не отвечают на огонь душманов. Не будь у Сергея руки заняты коробками с пулеметными лентами, сейчас бы весь автоматный рожок выпустил по сопкам.

Стригалев, бежавший впереди, вдруг вильнул, сделал несколько неуверенных шагов, подволакивая левую ногу, и осел на землю.

– Ты чего, Саш?

Стригалев прижимал к ноге ладони, сложенные крышей, будто поймал кузнечика. Между пальцами просочилась яркая, киноварного цвета кровь.

Подбежал Архипов, приказал:

– На руки его – и за мной!

Гринченко спрятал коробки с лентами за камень, как будто боялся, что душманы украдут, и вместе с Угловым понес Стригалева под укрытие сопки. Держал за ноги, и Сашка смотрел на него пристально, ожидающе: то ли приговора, то ли успокаивающих слов, то ли сам хотел что-то сказать, но не подкатывала решимость. Когда Сергей спотыкался или поудобней перехватывал раненую ногу, Сашка кривил алые, словно напомаженные, губы на побелевшем, заострившемся лице. Потом Гринченко сбегал за коробками с лентами, а вернувшись, увидел, что санитар забинтовывает Стригалеву ногу. Левая штанина была распорота до голенища сапога, бедро и колено были залиты кровью. И создавалось впечатление, что разрез – и есть рана. Белоснежный бинт казался слишком чистым, поэтому кровь и пропитывала его мгновенно и старалась промочить каждое волоконце растрепанных краев. Сашкино лицо постарело, губы потускнели и выглядели не такими уж и пухлыми. Он безучастно смотрел на руки санитара и не морщился. Наверное. Подействовал промедол: рядом валялся использованный разовый шприц.

– Тимрук, останешься, поможешь отнести Стригалева, а потом к Зинатуллову вторым номером... А ты, – Архипов повернулся к Гринченко, – отнеси коробки Рашиду – и ко мне. Бегом!

Зинатуллов обстреливал сопку, расположенную впереди и чуть правее. Пулемет дергался на сошках, плюясь гильзами, казалось, норовил вырваться из человеческих рук. Но руки цепкие, просто так не отпустят – и Рашид улыбался хищно, словно наслаждался судорогами пойманной жертвы. Заметив, что Гринченко уползает, рявкнул:

– Куда?!

– Архипов! – крикнул Сергей в ответ и энергичнее заработал локтями и коленями, опасаясь, что пулеметчик силой оставит возле себя.

Сопку, на которой засели пуштуны, атаковали впятером. Гринченко бежал рядом с командиром взвода. Голова самопроизвольно вжималась в плечи, хотя свист пуль не слышал, и вообще ничего не слышал, кроме собственного дыхания, сиплого, надсадного.

– Не жмись! – отгонял взводный.

Гринченко не понимал слов, но интуитивно шарахался от него, а через десяток метров опять оказывался чуть ли плечом к плечу. И часто спотыкался, потому что смотрел не вперед и вверх, а на ноги Архипова: каска сползала на глаза, и, чем поправлять ее постоянно, лучше уж бежать с повернутой вбок головой.

Примерно на середине сопки старший сержант Архипов сбавил темп и лягнул Гринченко, чуть не сбив с ног.

– Сказал, не жмись, сынок, – спокойно произнес взводный.

На вершине сопки был неглубокий окопчик, еще хранивший чужие запахи. На дне валялись гильзы и пачка из-под сигарет «Camel». Архипов встал на нее коленом, пристроил автомат на бруствере и открыл огонь по следующей сопке. Целился долго, а стрелял короткими очередями. Только непонятно было, по кому он палит, вроде бы там ни души, и мины рвутся на дальних сопках.

– Стрелять надо, – меняя рожок, посоветовал старший сержант. – Автомат тебе зачем дали?

Лучше бы показал, по кому стрелять. Всё вокруг как будто двигалось и в то же время было неподвижным, а душманов не видно совсем. Но если надо стрелять – пожалуйста.

Вскоре к ним присоединились Зинатуллов и Тимрук.

– Вон там, правее вершины, видишь? – показал Архипов цель пулеметчику.

– Ну, – ответил Рашид.

– Соли! – и взводный повернулся к солдатам. – За мной!

На этот раз душманы сопротивлялись дольше, даже прижали атакующих плотным огнем к земле. Несколько пуль цвиркнули об камень рядом с Сергеевой головой, обдали щеку колючими брызгами. А ведь могут попасть не только в ногу, как Стригалеву, но и в голову...

– Вперёд!

На вершине сопки Гринченко упал рядом со взводным и сразу открыл огонь. Внизу была база – вырытые в склоне пещеры, рядом с которыми метались люди в полосатых халатах, похожие на больших колорадских жуков. Стрелял по человеку, бежавшему к тугаям. Длинная, почти на весь магазин, очередь догнала душмана – отбегался полосатый! Хотел поделиться радостью с Архиповым, но тот по кому-то долго целился, а потом коротко выстрелил.