Линчевский Дмитрий - Солнечный удар Страница 13

  Полынцев, закурив, уныло поплелся в сторону пансионата. Есть категория граждан, которым хоть красную стрелку компаса показывай, хоть синюю - все едино. У них внутренняя установка: кругом враги - обороняйся. Все правильно тетка сказала, и возразить нечего. Видно, бита жизнью, старая подушка. Грамотно поступила, оборвала ниточку, и делай теперь что хочешь. В расследовании обычно как - побеседовал с одним, вышел на другого, от того - к третьему, и так дальше. А здесь - хлоп, и конец. Неглупый ход. Ведь, начнись разговор о фотоаппарате, пришлось бы рассказывать и о полотенце: зачем взяла, кому отдала и т.д. Вполне вероятно, всплыла бы какая-то неточность, и вот он, след. А так - полный вакуум. Не от чего плясать, ноль.

  - Дура бабка, - по-своему рассудила Юля. - Сама себя выдала. Ей бы надо с нами вежливо беседовать, хоть бы и врать, а она, вон, как взбеленилась. Теперь-то мы точно за нее уцепимся. Да?

  - Угу. Только, с какого бока?

  - Ну, как, с какого? Ну... в общем, тебе видней.

  - Вот, именно. На дураков, как раз, мы с вами больше похожи.

  - Это почему это? Она же сама себя выдала таким хамским поведением.

  - Таким поведением она наоборот сказала - 'Ни в чем не виновата, никого не боюсь, и плевала я на вас, курортников, с высокой колокольни'.

  - Неправильно ты рассуждаешь. Ее надо колоть.

  - Может и неправильно, только на клубке, который мы начали разматывать, она завязала крепкий узелок. А задерживать и колоть человека из-за Юлиных подозрений никто не позволит. За такое можно крупные неприятности по службе схлопотать. Это вам не кино и не книга. Кстати, не посмотреть ли нам какой-нибудь фильмец?

  - Не хочу, - обиженно фыркнула красавица. - По-моему, ты просто ищешь для себя оправдания. Надоел уже. Выламываешься, как мятный пряник, сколько можно!

  - Ничего я не выламываюсь, говорю, как есть.

  - Достал! Не хочешь - не надо, мы с Викой сами справимся. Можешь считать, что наш договор расторгнут. Прощай. - Она развернулась на каблучках и зашагала в сторону набережной.

  Полынцев окончательно сник. Он ведь не собирался останавливаться на достигнутом. Наоборот, хотел обсудить все детали происшествия, найти новую зацепку. Были и другие варианты, не единственная спичка в коробке эта злобная вахтерша. Но услышал - 'прощай'. Как же плохо все получилось. Как грустно.

  Юля разыграла партию, как по нотам. Каждому известно, что слово 'прощай' обладает притягательной силой. Оно ставит человека в положение жертвы, у которой что-то отобрали. Отсюда стремление последней исправить ситуацию. На том и строился весь расчет. Время было выбрано самое подходящее: Полынцева только что облаяла тетка - это служебная неприятность - и тут же бросила любимая девушка (уже личная). При таком раскладе он должен был почувствовать себя побитой собакой и превратиться в безропотного раба, готового выполнять любые пожелания хозяйки. Тогда и кончились бы все отговорки: 'не могу, не хочу, не положено', а началось бы настоящее детективное приключение. Только не работала, почему-то, схема: никто не бежал следом, не просил прощения, не сулил золотые горы. Странно. Неужели не подействовало? Ну да, Бог с ним, не очень-то и хотелось.

  Юля вышла на набережную. Здесь было, как всегда, весело и оживленно. Народ гулял, развлекался, уплетая за обе щеки сладкие южные яства, попивая соки, щелкая жареные орешки. А она, свободная, красивая девушка, лишь грустила и расстраивалась. Не так ей представлялся отпуск, совершенно не так. Казалось, толпы поклонников будут одолевать сутками напролет, петь серенады под окнами, забрасывать номер цветами. А получилось наоборот - вынуждена сама бегать за неотесанным болваном. Как же красиво показывают в фильмах. Молодые люди вместе расследуют преступление, он ее защищает, она ему платит благодарностью. Море, солнце, экзотика. А в жизни - одно недоразуменье. Все, казалось бы, есть для настоящего приключения. Убийства - целых два, профессионал - рядом, атмосфера - лучше не придумаешь. Даже ниточка к тайне потянулась. Ясно же, что крючконосая связана с бандой. Но, нет. Оказывается, расследовать самостоятельно нельзя, могут быть неприятности по службе. Кажется, легче другого героя найти, чем этого дальше воспитывать, вон их сколько вокруг бродит. Да вот, хоть бы тот, с усиками, что из джипа выходит. А что, очень даже неплохой экземпляр.

  - Простите, девушка, - мурлыкнул усатый приятным баритоном. - Вы случайно не здесь проживаете?

  Юля не заметила, как подошла к дверям родного пансионата.

  - И что? - ответила она, улыбнувшись.

  - А вы не могли бы в 315 номер букет цветов занести.

  - Давайте, нетрудно.

  Вот, что значит, настоящий кавалер: цветы, посыльные, завеса таинственности. Есть, чему позавидовать. А предмет обожания, наверное, мымра какая-нибудь. В жизни всегда так бывает: то, что нужно тебе, обязательно достается другим. Несправедливая она тетка, вредная.

  Мужчина открыл заднюю дверцу автомобиля, наполнив воздух коктейлем чудесных ароматов. На сиденье лежало три шикарных букета, упакованных в белоснежные целлофановые рубашки.

  - Всю охапку? - восхищенно захлопала ресницами красавица.

  - Нет, выберите, пожалуйста, на свой вкус. И один, прошу не обижать отказом, для себя.

  Предложение было заманчивым. Юля с любопытством подошла к машине. Вернуться в номер с цветами было бы очень даже кстати. Пусть некоторые посмотрит, какие ей подарки незнакомые мужчины делают.

  - Ой, я и не знаю, - невольно смутилась она, глядя на яркое великолепие, - здесь каждая композиция хороша по-своему.

  - Возьмите сначала себе, так легче будет ориентироваться.

  Красавица потянулась за букетом...

  В тот же миг усатый неожиданно подхватил ее под живот и, толкнув в зад коленом, лихо забросил в кабину. Следом заскочил сам. Со стороны это выглядело так, будто девушка, увидела в салоне родную мамочку и радостно прыгнула в ее объятья. Машина сорвалась с места.

  Развернувшись на сиденье, Юля вцепилась в морду негодяя. Вернее, попыталась. Удалось только сорвать усики. Приклеенные, мелькнуло в голове. И тут же подбородок сотряс короткий удар кулаком. Сознание не было к нему готово, сразу отключилось.

  Андрей черной тучей ввалился в свой номер. Соседа Попова не было на месте. Уже легче, не нужно поддерживать бестолковых разговоров, можно спокойно погрустить. Сняв футболку, и, взяв со стола какую-то книгу (для виду, будто делом занят), он плюхнулся в кровать.

  Итак, что у нас хорошего? Ничего. А плохого? Все. Да здравствует мыло душистое и веревка пушистая. Где самое больное место? На личном фронте. Значит, нужно думать о другом. Он раскрыл книгу. Может, она хоть немного отвлечет...

  Строчки крохотными вагончиками побежали перед глазами.

  'Воинский эшелон, ощетинившись пушками БМПэ, автоматами часовых и хмурыми взглядами командиров, без остановок шел на юг. Навстречу ему попадались веселые электрички, жирные товарняки, разукрашенные фирменные экспрессы, и никому из них не было дела до того, куда мчался служивый. Никто не махал ему вслед платочком, никто не крестил его на дорожку, никому он был не нужен... Никому... Кроме родных и близких, да тех братишек, которые сейчас сидели в окопах и обреченно прощались с жизнью'.

  Андрей потянулся к тумбочке за сигаретами. Сюжет был явно невеселый.

  'Их бросили в дикий лес стайкой домашних кутят, не умеющих драться, не знающих страшных законов чужого мира. Волки рвали их в клочья, вспарывали животы, вытряхивали кишки, отгрызали головы. А щенки скулили и плакали, и некому было их поддержать... Некому... Кроме тех братишек, которые сейчас во весь опор мчались на юг...

  Какой-то старик на перроне отдал эшелону честь.

  Скромная девушка на полустанке проводила его грустным задумчивым взглядом.

  Шумные женщины у дороги тихонечко охнули и перестали смеяться.

  Спасибо им.

  И презренье тем, кто плевал в наши спины! Мое - русского солдата, безногого, однорукого, с неизвлекаемым осколком под сердцем - презренье!'

  Полынцев сглотнул загустевшую слюну. Это ему-то, курортнику, плохо? Это у него-то, здорового мужика, горе?

  'Но не о стенаньях мой рассказ. А о тех щенках, что скулили, но огрызались, плакали, но дрались, умирали, но не сдавали позиций.

  Мы подходили к Грозному стройной колонной. На бортах наших БТРов еще не было мешков с песком, на дверцах 'Уралов' не висели бронежилеты, оружие стояло по мирному, на предохранителях. Нам не рассказывали о страшной картине новогоднего штурма. Мы ее увидели сами. И это был кромешный... Впрочем, обо всем по порядку.

  В ожидании группы сопровождения колонна остановилась на подъезде к городу, из которого доносился жуткий грохот орудийной канонады. Мы, пришибленными кутятами, выбрались из машин и молча закурили. Грозный издали напоминал рожу черта с черными глазищами, огромной шевелюрой смоляного дыма, раскрытой пастью-топкой, в которой изломанными клыками торчали высотные здания, огненными языками извивались едкие пожарища. Ветер постоянно сбривал чертовы кудри, не давая им вырасти до неба, но они упрямой копной вздымались вновь и вновь. Нам казалось, что мы подошли к дверям Ада, которые открывались только в одну сторону.