Федор Московцев - M&D Страница 13

«У тебя интимные взаимоотношения с памятниками, гораздо более доверительные, чем с людьми – насколько я понял из того, что ты мне говорила», – удивленно заметил Андрей. Она задала ему несколько наводящих вопросов, и выяснила, что к людям он относится хуже, чем к памятникам, и что у него тоже есть такие места, где ему чувствуется особенно комфортно, и где нужные решения сами собой приходят в голову. И они, блистая друг перед другом познаниями в области философии и психологии, пришли к выводу, что описанное явление – не что иное, как фетишизм. Конечно, это элемент низшей ступени религиозного развития или даже первобытной культуры, но в этом есть свои большие плюсы – первобытный накал страстей! Он рассказал, что его мама, наблюдая за тем, как он бесится с трёхлетней дочкой приятеля (которая при этом верещит от восторга, а вечером после этого её невозможно уложить спать); в общем, мама Андрея сделала вывод, что её 25-летний сын – одного уровня развития с этой девочкой. Имоджин пришла в восторг от этого сравнения, и расценила это как комплимент. Оставаться непосредственным, как ребенок, – это ли не счастье?! И сказала, что мечтает о дочери. Конечно, ей хотелось бы иметь нескольких разнополых детей, но когда она задумывается о потомстве, то неизменно видит девочку – красивую, в розовом платье, похожую на юную королеву Елизавету, какой её изображали на старинных картинах.

В один из дней, когда они прогуливались по острову Маргит, Имоджин призналась, что тоже играет перед Андреем, но совсем чуть-чуть, гораздо меньше, чем перед другими, и всё потому, что они так похожи своими характерами. Он тоже признался, что ведет себя почти естественно. «Я раньше не задумывался над этим, но в последнее время меня одолевают мысли – неужели у меня нет лица, нет характера, коль скоро я чувствую себя своим и в компании бизнесменов, и среди ботаников, и даже в окружении люмпенов. Я что, всеядная свинья? Теперь я думаю, что человек умирает умственно в тот самый момент, когда определяется в своей самоидентификации». Выслушав, Имоджин сказала, что если до знакомства с ним считала себя продвинутой интеллектуалкой, то теперь осознает свою отсталость: «Гораздо мельче рыба бьется у берегов моих забот, darling. Мне 25, так же, как и тебе, и мои потребности незатейливы. Ты должен знать, если ты такой умный». Отвечая ей, Андрей выразил благодарность Тимашевской, заставившей его улучшить его английский – ведь именно благодаря языку его взяли в хирургический отдел и отправили на трэйнинг, где он познакомился с Имоджин, и теперь так хорошо понимает свою венгерскую подругу. – «Я тоже выучила английский по работе, darling», – сказала она.

Они шли по газону, мимо парочек, отдыхающих прямо на траве.

– Они-то определились с отношениями, и со своей самоидентификацией, и уже умерли, по-твоему? – спросила Имоджин.

– А выглядят, как живые, – отшутился Андрей.

– Почему ты ничего не покупаешь для своей жены? Решил кислое лицо привезти в подарок?!

Уходя от ответа, он сказал:

– Тебе очень идёт это пальто. И вообще – у тебя отменный вкус.

Ему вспомнился грек по имени Костас, изнасиловавший всю группу вопросом: какой подарок привезти любимой девушке. Тому, кто воздерживался от ответов, он красочно расписывал прелести своей избранницы, считая, что когда собеседнику предстанет её лучезарный образ, легче будет что-нибудь придумать. С этим вопросом он приставал и к Злате, красивой полячке, которую безуспешно пытался соблазнить в продолжение всего трэйнинга. Костасу удалось собрать инициативную группу, и он повёл народ в торговый центр. Там, в отделе женского нижнего белья, всей группой выбирали подарок. Двухчасовые изыскания увенчались покупкой кроваво-красных трусов и в цвет им лифчика. Презент упаковали в красную же подарочную упаковку.

Андрей не стал рассказывать Имоджин про этого маньяка.

Они остановились, и некоторое время разглядывали друг друга. Имоджин пыталась высмотреть ответ на мучивший её вопрос: действительно ли Andrew женат, или придумал женитьбу, чтоб избежать серьезных отношений? Но ни «да», ни «нет» невозможно было прочесть на его суровом красивом лице. Пришлось верить на слово. Она взяла его под руку, и они продолжили прогулку.

– Странно, Andrew, что именно с тобой я чувствую себя сентиментальной дурой, и могу признаться кое в чем. В детстве я мечтала попасть в некую сказочную страну, и эта страна в моих мечтаниях представлялась как этот остров – но с дворцами, фонтанами, другими изысками; по дорожкам, посыпанным розовым песком, ездили кареты, и сказочные животные паслись на лужайках.

Она долго говорила, – и пока они шли по лужайке среди отдыхающих, и когда остановились напротив кафе, и стояли, обнявшись.

– Ты рядом, но мне кажется, что мыслями ты не со мной, – сказала она. – И вообще, я не видела ещё, чтобы твои глаза смеялись. Ты – хороший, но ты очень грустный герой.

– Нет же, я весь тут рядом, с тобой. Мне очень хорошо, поверь.

– Ты даришь удовольствие, но не всегда испытываешь его сам.

– Имоджин… я не знаю. Я, наверное, ходячая грусть. Просто не могу расслабиться, иногда… часто я чувствую сильное напряжение, с которым не могу справиться.

Она потянула его в кафе:

– А-а-а! Я знаю одно средство – тебя надо напоить как следует. В пьяном виде ты трезв и адекватен.

Это было уютное заведение с живой музыкой. На сцене буянил цыганский панк-оркестр. Звучали разбитные вариации на тему восточноевропейской музыки.

Имоджин сразу попросила официанта принести бутылку Tokaji Aszu и приступила к изучению меню. Андрей выбрал ягненка, тушеного с эстрагоном, она, поколебавшись – мясо по-татарски.

– На этот раз ты определилась очень быстро.

– Терпеть не могу шницель, – ответила она, как будто единственной альтернативой мясу по-татарски был венский шницель.

Андрей признался, что тоже ненавидит всё, что готовится в сухарях, да и вообще в любой панировке.

– Ну, не всё – у нас готовят paprikas csirke, рекомендую. Это курица, обжаренная в сметане с паприкой. Не понимаю вегетарианцев – разве можно обходиться без мяса.

– Гламур и Гоморра.

– Что? Ты всего лишь стакан вина выпил.

– Отказ от мяса – это поза, показуха, пропаганда, наебалово, или элемент имиджа. Всё, что угодно, только не реальный образ жизни. Так всегда и везде – если что-то громко говорят, значит, всё наоборот. Такой вот вегетарианец днём давится силосом перед телекамерой, а вечером лопает мясо от пуза. Или Дэвид Бэкхем, например: своей внешностью перепидорит любого пидора, хотя на самом деле он махровый гетеросексуал. У меня вообще такое мнение, что голубых в природе нет. Они существуют только на страницах журналов, в книгах, в телевизоре.

Так они болтали, смеялись, пили вино, а когда принесли горячее, Имоджин спохватилась:

– Я совсем забыла одну вещь! В тот день, когда мы познакомились – боже, мне кажется, прошла целая вечность! – помнишь, ты позвонил мне, а я смотрела фильм.

Андрей кивнул.

– Я готовилась к твоему приходу, и недосмотрела. Хотела позвонить Илоне, чтобы узнать, чем всё закончилось, и забыла.

– Так позвони, киношная твоя душа.

На некоторое время она сосредоточилась на еде, потом сказала:

– Я всё думала, думала, что же было у них там дальше.

Андрей застонал от удовольствия.

– Мясо – чумовое, обожаю венгерскую кухню, это моя подлинная страсть! Средоточие мяса, специй, тушеных овощей!

– Я хочу узнать концовку, darling, мне очень любопытно. Девочка-ангел целует маму в десны, а потом колбасит заправщиков – так, что мозги по углам; а её парень, с виду отморозок, пускает слюни до пола.

И она пересказала начало фильма. Выслушав, darling предложил позвонить Илоне и всё узнать. Затем допил вино, отодвинул пустую тарелку, и попросил Имоджин, чтобы она объяснила официанту про курицу в сметане и паприке.

– Это называется paprikas csirke.

– Да, пусть принесет паприкаш.

Когда она заказала ему это блюдо, а себе – лечо, Андрей показал официанту на пустую бутылку:

– Повторите ещё токайское.

– Нет, мы сделаем не так, – решила Имоджин, когда официант ушёл.

И замолчала.

– Открой мне страшную тайну – как?! – наблюдая за тем, как она расправляется с мясом, спросил Андрей. – Позвоним продюсеру?

– Нет, – ответила она, глядя на сцену. – Ты выскажешь свою версию, я – свою, потом мы позвоним и узнаем, у кого из нас лучше интуиция.

Когда принесли вино, Андрей попросил бальзам «Уникум».

– Заполировать, – объяснил он Имоджин.

– Не понимаю, как ты его пьёшь в чистом виде, в нём же градусов семьдесят. И ты что-то сказал про полироль – это какой-то русский жаргонизм или варваризм?

– Алкоголизм! Это когда для оттеночного послевкусия поверх одного напитка заливают другой, как правило, менее крепкий – вино после водки или коньяка, или же пиво после рома; количество этого второго напитка должно быть меньше, чем первого.