Андрей Троицкий - Лобовое столкновение Страница 13

Рама прошел мимо продуктового магазина, вспомнив о куске хлеба, скатал мякиш в шарик и сунул его в рот. Возле сельпо приютились «Жигули» с проржавевшими крыльями, в соседнем переулке стояла занесенная снегом «Волга» без заднего бампера. Колеса с этих тачек не годятся. Рама решил дойти до околицы, а на обратном пути прохватить по другой улице. Авось там наткнется на что-то подходящее, хотя надежды мало.

Навстречу попался мордастый парень в камуфляжной форме, высоких солдатских ботинках на шнуровке и голубом берете десантника, косо сидящем на голове. Видно, солдатик уже крепко поддал, а теперь брел обратно в магазин, чтобы догнаться пивом или портвешком. Увидев Раму, он широко растопырил руки, ускорив шаг. Пете едва удалось выскользнуть из его объятий.

— О, земеля, здорово, — воскликнул солдат, разглядывая ссадины на физиономии Рамы. — У-у-у-у… Ты к кому тут приехал? Земеля, надо бухнуть. Пойдем, надо бухнуть. У меня праздник, земеля, дембельнулся я.

Рама сначала попятился, потом быстро шагнул вперед, обошел десантника обочиной.

— Да какой я тебе земеля? — оглянувшись, покачал головой Рама. — Ты чего-то попутал.

Но солдат не отставал, шел следом.

— Ну-ка, поди сюда, — сердито крикнул он. — Поди, я сказал. Ты что же, не узнал меня? Не рад?

Рама остановился в нерешительности, понимая, что просто так, с ходу, с веселым солдатиком будет трудно разминуться. Проще всего срубить его прицельным ударом в морду и пойти дальше. Судя по откормленной физиономии, этот тип не в спецназе ВДВ с парашютом прыгал, а всю дорогу на хлеборезке отирался. Короче, он легкая добыча. Но начинать на новом месте с драки, о которой завтра будет судачить вся деревня… Нет, это как-то стремно.

— Отстань, — сказал Рама. — Иди своей дорогой. У меня дела.

Солдатик засмеялся.

— Понятно… Видали мы таких. Знаешь где? Да ты представляешь себе, что я с такими, как ты, в армии делал? Они мне носки стирали. Понял?

Сжав кулаки, Рама шагнул назад, к солдатику. Похоже, без мордобоя все же не обойтись. Не хочется, но надо.

— Пашка, — неожиданно крикнул мужик, поправлявший покосившийся забор. — Опять нажрался?

Солдатик хмыкнул.

— А чего? Имею право. У меня праздник. Я за таких, как вот он… Я за таких тыловых крыс мешками кровь проливал.

— Чью ты кровь проливал? — рявкнул мужик. — Ты на пищеблоке два года просидел. Кишки набивал, сука. Паразит.

Солдатик покачнулся, как от удара, едва не упал. Его снова качнуло в сторону, но он удержался на ногах и, понимая, что базарить больше не о чем, медленно тронулся в сторону магазина. Рама побрел в противоположном направлении. Он слонялся по деревне до тех пор, пока не пошел снег, а с ним пришли первые сумерки. Кажется, он побывал везде, обошел все улицы и закоулки, но подходящей запаски для бумера так и не нашел. Пора поворачивать оглобли. Смеркается быстро, а ночью здесь заблудиться — раз плюнуть.

Рама свернул в узкий переулок между двумя дворами и неожиданно увидел старую иномарку, занесенную снегом. Тачка стояла неподалеку от сруба, в окнах которого не горел свет и печная труба не дымила.

Оценивая обстановку, Рама остановился. Снег на участке не утоптан, нет ни расчищенной тропинки, ни единого человеческого следа. Дом выглядит нежилым. На двери висячий замок, собачья конура пуста. Видно, хозяин бросил свою раритетную тачку уже давно и с той поры больше здесь не показывался.

Рама обошел дом сзади, легко перемахнул забор, слепленный из негодных досок. Нужно быть осторожным, не хватало только засветиться рядом с чужим домом и машиной. Пригнувшись, он подошел к тачке, присев перед передним скатом, стал тереть резину перчаткой, стараясь разглядеть маркировку покрышки. Отлично, диаметр колеса совпадает с диаметром колеса бумера.

— Теперь главное, чтобы дырки креплений совпали, — прошептал Рама. — Ничего, совпадут…

Окрыленный неожиданной удачей, он сорвался с места и тем же маршрутом, задами, через огород, выбрался на улицу. Очутившись по другую сторону забора, стряхнул снежную крошку со штанов и быстро зашагал в обратном направлении. Не заходя в дом Собачихи, вытащил из багажника бумера домкрат и кое-какой инструмент. Открутил заднее колесо. Что ж, кажется, крепления должны совпасть. Точно, совпадут. У Рамы глаз, как алмаз.

Он не успел поставить колесо на место, когда услышал тихое покашливание. Обернувшись, разглядел возле забора темный силуэт. Меховой воротник дубленки, гладкие волосы зачесаны на затылок и собраны в косу. Это же Катька. Рама встал, вышел на улицу через калитку, взял в свои руки Катькины ладони.

— Озябла?

— А ты погреть хочешь?

Катька взяла его за руку и, ни слова не говоря, повела за собой. Рама слышал, как скрипит снег под ногами, а в груди бешено колотится сердце. Минут через десять поднялись на крыльцо какой-то приземистой избы, Катька своим ключом открыла врезной замок, пропустила Раму вперед. Темнотища, хоть глаз коли. Рама стоял, боясь сделать шаг вперед или в сторону. Так продолжалось, пока Катька не засветила керосиновую лампу. Рама удивленно заморгал глазами. Впереди ряды стульев, сцена, заваленная пыльными транспарантами, стенными газетами и еще каким-то хламом. Пахнет мышами и пылью столетий. Рама, шагнув к девушке, расстегнул пуговицы ее дубленки.

— Не здесь, пойдем на сцену, — прошептала Катька. — Там можно лечь на газеты. Будет мягко, как на кровати. Тут был кинозал и красный уголок.

— Какой уголок? — не понял Рама.

— Красный уголок. Ты что, не знаешь, что это такое?

Рама пожал плечами. Он хотел рассказать, что у них в школе тоже был красный уголок. Был до тех пор, пока Рама не сжег его в отместку за то, что классный руководитель вывела ему двойку по поведению и грозилась оставить на второй год. Школу пришлось сменить, а Рама заработал первый привод в милицию. Впрочем, эту историю девушке знать не обязательно.

Катька вошла на сцену, поставила лампу, сбросила с себя дубленку, через голову стянула шерстяное платье. Рама, смущаясь, тоже стал раздеваться. Он спешил, срывая с себя вещи, не хотелось, чтобы девушка увидела его в этой позорной нательной рубахе и стариковской жилетке с мелкими пуговичками…

Через полчаса Катька, не стесняясь своей наготы, поднялась с измятых газет и стала одеваться. Рама, подложив руки под голову, разглядывал соблазнительные изгибы ее тела, гладкую кожу, на ощупь похожую на китайский шелк, и вьющиеся распущенные волосы. Не оставляло ощущение, будто на стульях в зале затаились какие-то неизвестные люди и во все глаза пялятся на него и Катьку.

Потом он вспомнил, что последний раз спал с женщиной пару недель назад. Это была бывшая шлюха, в свои лучшие времена работавшая в одном известном притоне, который посещали очень богатые люди. Рама подумал, что Катька не похожа ни на одну из московских лярв, с которыми он частенько делил постель. У тех одна мечта: залететь от крупного бизнесмена и всю жизнь, день за днем, год за годом, тянуть с него деньги. Катька мечтает о том, чтобы мать поправилась, хотя знает, что шансов почти нет.

— Нравишься ты мне очень, Катя, — тихо сказал Рама. — Слышишь?

Катька наклонилась и поцеловала его в раскрытую ладонь.

— Ладно, пойду я, — ответила она. — Мать, наверное, уже проснулась. Пойду.

— Катя, мы сейчас дела утрясем, и я вернусь, — пообещал Рама. — Поедешь со мной?

— Поеду, — кивнула Катька. — А ты вернешься?

Рама ничего не ответил. Он не знал ответа на этот совсем простой вопрос…

— От кого-то тут воняет женскими духами, — сказал Леха Килла, когда Рама возвратился в дом Собачихи и, вытянувшись на соломе, укрылся лоскутным одеялом. Килла снял с головы шапку, в которой спал, втянул в себя воздух. — Воняет… И уж точно не от меня. Ну, Рама, ты даешь.

Часть вторая. Молчание друзей

Глава первая

Эту ночь Виктор Ольшанский провел в дороге. До Смоленска докатили быстро. Тяжелый джип «сабурбан» с дизельным двигателем хорошо чувствовал себя и на трассе и на проселке. После Смоленска начались заморочки, в темноте проскочили нужный поворот на поселок «Сосны», где, по слухам, временно обретался кореш Кота Евдоким Вяткин. Прокатили по трассе десять километров, пока не поняли, что удаляются от цели своей поездки, а не приближаются к ней.

Сидевший за рулем шепелявый Генка Чудов по прозвищу Штанина съехал на обочину, разложив на коленях карту, долго водил по бумаге желтым от табака пальцем и шепотом поминал бога и мать. Ольшанский, открутив крышечку термоса, сделал пару глотков крепкого кофе.

— Промахнулись, — сказал Штанина. — Самую малошть. Вершт десять, не больше.

Развернув машину, он погнал ее по пустому шоссе в обратном направлении.

— Промахнулись, мать твою, — огрызнулся Толмач. — Штанина, ты совсем, что ли, горем убитый? Десять верст — это, по-твоему, самая ма-ло-ш-ть?