Татьяна Степанова - Все оттенки черного Страница 14

Народу собралось много. Приехали из Москвы, из соседних областей. Как оказалось, предприятие, возглавляемое Ачкасовым, имело самые обширные связи в разных регионах. Похороны вышли какие-то странные. Вместе с вполне уместной скорбью по усопшему и на кладбище, и на поминках царило всеобщее недоумение и растерянность. И здесь, как и везде в эти дни в городе, шепотом передавали друг другу самые противоречивые слухи. А у бывших компаньонов Ачкасова по бизнесу сам собой всплывал один и тот же вопрос: что же станет теперь с заводом, с контрактами, с дальнейшими перспективами сотрудничества и производства?

Колосов вспомнил похороны прокурора Полунина. Его и семью хоронили куда как скромнее. Однако оба этих траурных мероприятия и атмосфера, их окружавшая, имели целый ряд сходных черт. Колосов снова начал просматривать снимки. Лица, лица — кажется, весь город здесь, на кладбище, венки, разверстая могила, вот гроб опускают на лентах, а вот уже и могильный холмик. И снова лица присутствующих, сфотографированные при помощи специальных камер крупным планом. Все более или менее заметные люди города здесь. Кроме…

На похоронах Ачкасова, как и на похоронах прокурора, не присутствовал священник. Колосову сказали, что настоятель церкви наотрез отказался участвовать в похоронах самоубийцы.

Сотрудники оперативно-технического отдела вели и видеосъемку похорон. Кассета с записью тоже лежала на столе! Колосова. Но смотреть ее начальник отдела убийств не спешил. Закончив с фотографиями, он погрузился в чтение рапортов оперативно-поискового управления, которое в течение прошедших с момента похорон дней вело негласное наблюдение за вдовой Ачкасова, его «близким другом и компаньоном», фамилия которого оказалась Модин, а также за заместителем директора завода Петровым.

На заводе работала комплексная проверочная комиссия, куда вошли сотрудники налоговой и торговой инспекций и ревизоры. Городские власти Старо-Павловска были крайне обеспокоены тем, что же будет теперь с предприятием, оставшимся без своего главы и фактического владельца? Ведь именно этот единственный действующий завод и давал основные налоговые поступления в городской бюджет.

Начальник отдела убийств читал рапорт негласных суточных наблюдений. Он сам выбрал в качестве объектов вдову, друга и делового заместителя. И сейчас с раздражением убеждался, что ни один из детальнейших, обстоятельно составленных рапортов не несет в себе никакой позитивной информации.

Например, вдова Елена Львовна, забрав ребенка, сразу же после похорон уехала в Москву к матери и не покидала квартиру под номером 483, расположенную по адресу: Сиреневым бульвар, 52. Рапорт наблюдения за Модиным Станиславом Сергеевичем, 1944 года рождения, тем самым незнакомцем на «Вольво», взявшим на себя организацию похорон от лица вдовы, напротив, так и пестрел энергичными глаголами «прибыл, убыл, встретился, вернулся». Модин казался чрезвычайно занятым человеком, успевавшим, словно Юлий Цезарь, делать одновременно тысячу дел.

Из полученной на него информации выяснилось, что он владелец сети торговых павильонов по продаже сантехники, стройматериалов и лакокрасочных изделий, разбросанных по всей Москве и области. Модин являлся также одним из главных торговых партнеров Старо-Павловского завода, занимавшимся сбытом его продукции.

График его рабочего дня — и рапорты это всецело подтверждали — был чрезвычайно насыщен. Читая и подсчитывая то, в скольких местах успевал за день побывать этот на вид вроде бы такой флегматичный толстяк, со сколькими людьми встретиться, Колосов все больше и больше убеждался, что он хоть и из «новых», но по сути своей неизлечимый трудоголик. Судя по собранным о нем отзывам, он пользовался доверием и уважением своих партнеров. Чем больше Колосов узнавал сведений о Модине, тем решительней менялось его отношение к этому, как ему сначала показалось, «деляге».

А о Петрове рапорты вообще ничего интересного не сообщали. Дом — завод — это были единственные места, которые посещал замдиректора, ошарашенный внезапной и беспричинной гибелью своего «патрона» и напуганный крупномасштабной ревизией, нагрянувшей на предприятие.

Когда Колосов покончил с бумагами, в кабинет заглянул коллега — начальник оперативно-поискового отдела.

— Ну как, Никита Михалыч, отчет о проделанной работе впечатляет?

— Да. Спасибо. Выручили. — Впрочем, в голосе Колосова не слышалось ни малейшего энтузиазма.

— Туфта. — сыщик-коллега бегло проглядел рапорты своих сотрудников. — Все дни ничего путного. С нашей точки зрения, самый из них любопытный этот торгаш Модин. Но и по нему ничего интересного. Впрочем, я вообще сомневаюсь, что…

Он не договорил. А что тут скажешь? Непонятно вообще, что хочет раскопать начальник отдела убийств в этом происшествии, которое даже и не уголовное преступление, а всего лишь — трагический несчастный случай».

— Ну и что? На выходные еще оставим или сегодня будем снимать наблюдение? — спросил он чуть погодя. — А то у меня. Никита, сам знаешь, и сроки, и лимит бензина.

Колосов кивнул: можешь не продолжать. Сам знаю, в какую копеечку влетают все эти «оперативные мероприятия». Лишние два дня все равно мало что изменят в такой ситуации. Колосов уже хотел было дать коллеге вольную, но тут позвонили из дежурной части розыска. Ленивую расслабленность, скуку словно ветром сдуло — Колосов слушал дежурного внимательно и настороженно.

— Никита Михалыч, вы просили вам лично докладывать о всех происшествиях в Старо-Павловском районе. — Дежурный зашуршал сводкой. — Вот, только что сообщение к нам из местного отдела поступило. Труп. Вроде без внешних признаков насильственной, но раз вы просили докладывать о любых случаях, я и… Да, личность установили уже. Кто обнаружил? Да дачники местные. Только это не в самом городе. Там в пятнадцати километрах поселок есть дачный. Май-Гора называется. Да-да, тот самый. Подмосковной Швейцарией еще зовут в шутку. Обнаружили утром в половине девятого у местной церкви. Там вот какое дело…

Катю разбудил солнечный свет, бьющий прямо в лицо. Вчера ночью она намеренно не задернула шторы. Лежала, смотрела на луну. Луна казалась незнакомкой из космоса: ее бледно-зеленый диск завораживал взор. Она совсем не походила на тускло-серый блин, видимый порой в задымленном, задушенном смогом городском небе.

Вчера они с Ниной возвратились домой в половине одиннадцатого. И потом долго еще не спали, обсуждая увиденное. Нина без конца твердила «бедный Костя», словно это с Сорокиным, а не с его сестрой произошел чудовищный припадок, так напугавший всех. Катю удивило то, что для Леры так и не; вызвали «Скорую».

— Почему ты, как врач, не настояла? — спросила она, когда они уже сидели в ночных рубашках на диване на террасе и, как водится у женщин, все никак не могли наговориться. — Она что, эпилептичка?

— Скорее это было похоже на истерию. Я сказала Косте, а, он только руками замахал: «Я такие представления по десять раз на день переживаю, когда на нее накатывает дурь». Он такой злой был, такой расстроенный. — Нина и сама выглядела расстроенной. — Там так все кричали, суетились. Мои советы никто и слушать не стал. Лере надо было укол успокоительный сделать, чтобы она хоть немножко поспала. А то ведь у нее нервное истощение. Костя рассказывал, что она бессонницей страдает и есть не может. Какая худющая — видела? Как мощи! Я ее не узнала даже сначала, так она изменилась за; эти годы… Жаль, конечно, что все так произошло с ней. Костька очень перед всеми извинялся.

Катя вспомнила: всю дорогу домой Нина жалела именно Сорокина, а не его больную сестру: вот ведь как у парня жизнь несчастливо сложилась! Ну, была бы жена — глядишь бы, с такой и развелся. А родную сестру куда денешь? Только и остается терпеть, нести свой крест.

Они покинули дачу Чебукиани, когда и остальные гости начали прощаться. Вечеринка, хотя Лере несколько полегчало, была испорчена. Однако кто, с кем и когда точно покинул дачу (хотя именно об этом Колосов спрашивал ее весьма настойчиво), Катя сказать не могла: ведь они с Ниной ушли одними из первых…

Катя соскочила с кровати и, как была, босиком, в ночной рубашке, на цыпочках пробежала на террасу, распахнула дверь. Дощатый пол приятно холодил ступни. А из сада, несмотря на ранний час (старый будильник на столе показывал всего-то половину седьмого), уже дышало предвестием будущего зноя.

— Если мы не хотим тащиться на гору по самому пеклу, то надо выходить максимум через двадцать минут. Без завтрака выдержим, а? В качестве спортивной нагрузки? А еды с собой наберем и устроим пикник на вершине, идет?

Нина выползла на террасу тоже в ночнушке и уже была переполнена идеями о том, как лучше провести день.

— Хорошо спала? — спросила Катя.

— Отвратительно. — Нина потянулась. — Этот мерзкий диван, одни колдобины, точно камнями набит. И луна еще… Я в полнолуние глаз не смыкаю, как лунатик. В пять без четверти проснулась, читала, лежала. Ну, я не слышу шумного одобрения своему предложению. Ты за поход или против?