Сергей Ильвовский - Шесть шестых Страница 14

— А вот между тем, как съемка кончилась, и этим моментом вы с ней нигде не встречались?

— На втором этаже — видел, у нас там балкон такой? Вот там и столкнулись. Налетела на меня, как ведьма на помеле…

Галя спокойно шла по галерее, опоясывающей второй этаж Дома телевизионных игр вокруг центральной студии, когда с ней неожиданно столкнулась запыхавшаяся, растрепанная, с безумными глазами Жанна.

— Жанка, ты что?! Чуть с ног меня не сшибла! — испуганно отшатнулась Галя.

— Ты Бориса нигде не видела?! — не слушая Галю, быстро спросила Жанна.

— Нет, после съемки не видела. — Галя внимательно посмотрела на Жанну. — Слушай, что с тобой такое?

— Ничего со мной! Где он может быть?!

— Понятия не имею. Ты вообще себя в зеркале видела?

— Какое зеркало — мне Борис срочно нужен!

— Никуда ты в таком виде не пойдешь! — решительно заявила Галя, крепко хватая Жанну под руку и доставая другой рукой из кармана джинсов носовой платок. — Вот тебе платок, немедленно иди в туалет, умойся и причешись! Ты что, с ума сошла? Тут же народу полно! Корреспонденты еще набежали какие-то! Хочешь в таком виде в какую-нибудь бульварную газету попасть? Приводи себя в порядок и дуй в кабинет! Сиди там и не выходи — найдется твой Борис.

Решительно втолкнув Жанну в дверь женского туалета и захлопнув за ней дверь, Галя повернулась и пошла вверх по лестнице на третий этаж.

Глава 15

В кабинете Жанны продолжался обстоятельный разговор. Колапушин пытался разобраться во всех подробностях и хитросплетениях съемки телевизионных игр.

Без этого, как он инстинктивно чувствовал, убийство Троекурова раскрыть будет просто невозможно.

— Жанна! Вот вы искали Троекурова. А с какой целью? Вы ведь, кажется, сильно поругались?

— Да, поругались, Арсений Петрович. И по моей вине. Хотела извиниться перед ним за это и поговорить о том, как нам всем из этого положения выкручиваться. А положение очень серьезное, поверьте…

— И только об этом? — спросил Колапушин, внимательно вглядываясь в Жанну.

— Нет, не только, — поколебавшись, ответила она. — Я хотела поговорить о том, что произошло на сегодняшней записи.

— Хорошо, что вы сами первая заговорили об этом. У меня ведь тоже возникли кое-какие подозрения. Понимаете… Как нам рассказали, вы начали волноваться несколько раньше, чем выигрыш Ребрикова достиг серьезной величины. Вы что-то заметили? Или заподозрили?

— Заметить я ничего не могла, а вот заподозрить… Ну никак не мог он сегодня выиграть! Я ведь опытный редактор, могу заранее представить, как поведет себя игрок на съемочной площадке. Конечно, определенный плюс-минус существует, но общее представление всегда есть. И что-то в его игре было не то!

— А вы не могли бы поконкретнее, Жанна?

— Не могу сейчас, Арсений Петрович! Сама никак не могу понять. Как-то не так он себя вел… Не так, как я могла бы от него ожидать. Он же игрок среднего уровня. Да, участвовал давно в каких-то телевизионных играх, я даже и видела что-то, по-моему, но… Серенький, в общем. Единственное… Если конкретнее — он производил впечатление… Ну, зомбированного, что ли? Не знаю даже, как это назвать. Взгляд какой-то остановившийся, губы шевелятся, как будто молитву читает…

— «Как будто молитву читает…» — задумчиво повторил Колапушин, разглядывая на противоположной стене огромную красивую цветную фотографию с взлетающей с воды стаей лебедей. — А он не мог знать правильные ответы заранее, перед игрой? Кто вообще составляет эти вопросы и как они попадают к вам?

— Вопросы составляют в специальной редакторской группе, но эти люди к игрокам никакого отношения не имеют. Они вообще либо дома за компьютерами сидят и по Интернету путешествуют, либо в библиотеках пропадают. Ну и привлеченные авторы нам тоже вопросы приносят. Чаще всего тем же редакторам приходится их дополнительно править. Но окончательно утверждаю список вопросов только я, и только я знаю, какие конкретно вопросы пойдут в той или иной игре. Даже старшие редакторы, набирающие команды игроков, до съемки этих вопросов не знают.

— А где хранятся эти вопросы?

— Вон в том сейфе. — Жанна показала на сейф, стоящий на подставке в углу кабинета. — Но это не имеет особого значения. Я же говорила — вопросы и ответы составляет специальная редакторская группа и они им известны. Важно точно знать, какие именно вопросы попадутся именно в этой игре, а вот к этому редакторы по вопросам никакого отношения не имеют — они даже на съемках не присутствуют. Вопросов десятки тысяч, ответов в шесть раз больше. Запомнить правильные ответы вообще на все вопросы просто физически невозможно. А в нашей игре первый же неправильный ответ влечет за собой автоматическое выбывание из игры.

— И когда вы что-то заподозрили, то сменили вопросы?

— Да, Арсений Петрович, и совершенно неожиданно для всех. Причем самые сложные, для шестого тура. А Ребриков и на них ответил!

— Троекуров не мог знать ответы на вопросы перед игрой?

— Нет, зачем ему? И потом… Мы же снимаем четыре передачи в день. Просто умножьте количество вопросов и ответов за одну игру на четыре. Да еще все это на четыре съемочных дня! А он артист — у него масса своих проблем. На площадку — да, на площадку мы ему правильный ответ передавали. Но это же ему было нужно для работы, чтобы запутывать игроков. Он и сам был в душе игрок — очень любил такие моментальные импровизации прямо во время съемки.

— А вам не кажется, что он заигрался? Почти наверняка он как-то подсказывал Ребрикову во время игры.

— Об этом я тоже думала. Но любой звук, который он произносил на площадке, отлично был слышен в аппаратной — запись же идет, а на нем радиомикрофон. Ни одного постороннего звука, Арсений Петрович, он не произнес, ни малейшего!

— Не обязательно звук, Жанна. Можно — ну я не знаю — головой там покивать или ногой как-то подвигать. Подмигнуть, наверное, тоже можно. Такая мысль вам в голову не приходила?

— Приходила. Но Борис ведь не только с Ребриковым разговаривал — он же по всей площадке перемещался. То к одному игроку подойдет, то к другому. Часто к Ребрикову вообще спиной оказывался. И этот постамент с деньгами и автоматчики его иногда, наверное, от Ребрикова полностью отгораживали. Да и Ребриков почти глаз от монитора не отрывал. Я уж не говорю о том, что Троекурова мы в аппаратной одновременно минимум с двух камер видели. Нет-нет, никаких знаков он подать ему не мог.

— Поэтому вы и отстранили от работы компьютерщика?

— Я просто уже не знала, что думать. Да, отстранила, а что толку? Ничего от этого не изменилось.

— И получается, Жанна, это все-таки Троекуров. Вы же сами сказали, что, кроме него, знать правильный ответ на площадке никто не мог. Не случайно он пошел туда, куда никто никогда не ходит. Он должен был с кем-то встретиться там, а этот кто-то заткнул ему рот. И навсегда!

— Я тоже, Арсений Петрович, сначала думала то же самое. Но пока сидела здесь, мне в голову пришла одна сумасшедшая мысль. Можно, я ее озвучу?

— Не только можно, но и нужно, Жанна! Вы знаете местные условия значительно лучше нас. Я внимательно вас слушаю.

— Я подумала, что Борис мог заметить что-то необычное. Не знаю где — на декорации или там на осветительных приборах, например. Операторы этого вполне могли и не увидеть — они прикованы к видоискателям камер. Игрокам вообще ни до чего, кроме вопросов и ответов, дела нет. Автоматчики, как вы понимаете, простые статисты, которые должны делать вид, что внимательно смотрят за деньгами. А Борис во время съемки передвигался по всей площадке, смотрел в разные стороны. Он мог заметить на декорации что-то такое, чего раньше никогда не видел, и решил зайти и проверить сам.

Колапушин от досады даже хлопнул себя руками по бокам.

— Ну где же вы раньше были, Жанна?! Там уже давно декорации разбирают! Скажите, ваши рабочие быстро работают?

— Очень быстро, Арсений Петрович. А сегодня будут работать еще быстрее — с утра по плану в студии должны начаться съемки совсем другой программы. А я… я была здесь — сидела и ждала, когда вы за мной придете.

Глава 16

Разговор в двадцать девятом кабинете между Егором Немигайло и Галей Вавиловой протекал совсем в иной тональности…

Нет-нет, внешне все выглядело вполне благопристойно — старший оперуполномоченный уголовного розыска задает вопросы, а свидетельница по делу на них отвечает.

Но взгляды, улыбки, повороты головы, мимика…

Одно то, как Галя якобы невзначай теребила на груди тонкую золотую цепочку с небольшим кулоном, а потом медленно опускала этот кулон вниз, в соблазнительную ложбинку, хорошо проглядывающуюся в глубоком вырезе кокетливой блузки…

Дело слаживалось, оба это прекрасно понимали и с удовольствием доводили старую как мир нехитрую игру до конца.