Геннадий Паркин - Кладбищенская благодать Страница 14

— Куда вам, мужики, — высунулась в опущенное окошко борода водителя.

— За водкой, — мы подошли к кабине. — Где она тут водится?

— А вы не шпионы? — подозрительно оглядел нас с ног до головы бородатый.

Мы поспешили заверить, что нет, не шпионы, а просто разведка в свободном поиске.

— Червонец пузырек, сколько вам?

— Пару давай, — я выудил из кармана две десятки, но Сашка успел меня опередить и уже сунул бородатому четвертной.

Откуда-то из-за поливалки вдруг выперлась четверка пролетарского вида парней. Они притормозили чуть поодаль, с интересом наблюдая, как Сашка принимает из кабины завернутые в газеты бутылки. Мы отошли уже метров на пять, когда послышался голос водителя.

— Все ребята, только что последние отдал. Себе не осталось.

Зиловский движок взревел, оставляя ребят ни с чем.

— Не повезло мужикам, — посочувствовал коллегам Сашка, прижимая к груди бутылки.

— Зато нам повезло, — засмеялся я, но резкий свист сзади тут же заставил меня в нашей везучести усомниться.

— Не оборачивайся, — ускорил Сашка шаг, чуть прихрамывая, — вообще-то нам сейчас следует рвануть по-борзовски метров на сто, да нога, будь она проклята.

Смешанный с польской водкой «Абсолют» и кастет в кармане воодушевляли меня на подвиги. Удивил только Сашкин пацифизм: уж ему-то не к лицу делать ноги в такой заурядной ситуации.

Между тем четверка уже агрессивно дышала нам в спины.

— Тормозите, мужики, — хрипло раздалось едва ли не над ухом. — Дело есть.

Мы остановились и развернулись.

— Закурить нету? — стандартное начало выглядело многообещающим.

— Пожалуйста, ребята, — Сашка выпростал из кармана пачку «Винстона», перехватив обе бутылки в одну руку.

— Кучеряво живете, — пачка обошла всех четверых, но к Сашке больше не вернулась.

Курносый здоровяк, примерно его ровесник, демонстративно воткнул сигареты в свой нагрудный карман.

— Ну, мы пойдем, — смиренным голосом монаха-отшельника продолжал удивлял» меня герой-интернационалист.

Я, кажется, начал понимать, почему от него ушла Верка. Она уважала мужиков, а не папиных детей.

— Водочку-то пришлите, — здоровяк, канавший за пахана этих махновцев, уверовал в полную безнаказанность.

— С какой стати? — словно проснулся Сашка, недоуменно распахивая здоровый глаз.

Как будто поведение этих лохмачей предугадать было невозможно? Я потянулся за кастетом, но Сашка вдруг сунул мне бутылки:

— Подержи-ка.

Поспешно зажав в кулаках горловины поллитровок, я примерился, с кого начать, а бугай уже тянул к Сашкиному вороту широченную лапу:

— Давай водку, Кутузов.

Дальше получилось совсем непонятно. Сашка неуловимым движением перехватил его кисть, что-то захрустело и здоровяк бесшумно осел на асфальт. Трое его друзей в недоумении застыли, как парализованные. Сашка присел, оттянул пальцем веко вмиг побелевшего любителя чужой водки и констатировал:

— Шок. Вы, ребята, звоните в «скорую», сами не откачаете. Сильно не горюйте, сам ведь напросился.

Он легонько подтолкнул меня в спину и мы направились к Веркиному дому. Деревянно вышагивая рядом, я никак не мог оправиться от потрясения.

— Что ты с ним сделал?

Мое недоумение породило на Сашкином лице какую-то жесткую улыбку.

— Славянские клещи. Если не обратится к хорошему костоправу, кисти у него, считай, нет. Было бы сердце послабее, он бы на месте скончался, но я смотрел, жить будет.

— А сигареты зачем отдал? И придуривался, как додолман?

— Понимаешь, — Сашка положил мне на плечо руку, — я ведь драться-то уже не умею. Это меня на ринге учили кулаками махать да перед девочками красоваться. Потом заставили все это забыть. Драки — удел безголовых пацанят, но не уважающих себя мужиков. Я теперь умею только убивать, в интересах дела, конечно. А за бутылку разве можно человека жизни лишать? Кабы нога не болела, рванули бы мы по кустам и вся недолга.

— Я бы все-таки остался, — возразил я Сашке. — Неприятно, когда тебя трусом считают.

— Трусость, это когда четверо пытаются навязать свое двоим. Запомни, ни один человек не нападает на другого, если не уверен в собственном превосходстве. Нормальный человек, разумеется. Бывают отклонения от нормы, состояние аффекта, стрессы и все такое. Но основной инстинкт — это инстинкт самосохранения, поэтому не надо боятся агрессора, он боится еще больше, чем ты. И убежать в подобной ситуации не трусость, а самый разумный выход. Особенно для меня. Очень не люблю, когда в рыло заезжают, аллергия еще с боксерских времен. А то, что девять лет в меня инструкторы вбивали, слишком опасное оружие. Мне теперь, чтобы пропуск в рай получить, надо еще сто лет жить и все сто лет из церкви не вылезать. На коленях грехи замаливать. Нет, — Сашкино лицо превратилось в стальную маску, — с кого-то за Афган еще ой как спросится. Ладно, когда я, специально обученный, из вертушки под пули выпрыгиваю, сам ведь профессию выбирал. Пацанов жалко. Лезут, дураки, напролом, а чему их в учебке за полгода научат. Уклониться толком не могут, романтики хреновы. Дай-ка сигарету, — неожиданно прервал он монолог, прикурил и молчал уже до самой Веркиной двери.

Музыка в квартире гремела по-прежнему, но отсутствие топлива сказывалось. Поэтому наше возвращение, а главное добытый с боем литр, были встречены Дружным ура.

От Сашкиной серьезности не осталось и следа, он тотчас ухватил за талию стройненькую медсестру Ирочку, усадил к себе на колени и воодушевленно принялся ей что-то нашептывать. Вторая медсестра, Надя, за время нашего похода успела найти общий язык с Вячиком, который тихо млел, прижавшись щекой к ее великолепному бюсту. Пора было готовиться к ночлегу, чем мы с Веркой и занялись.

Сашке с Ирой досталась тахта, Вячику пришлось довольствоваться раскладушкой на кухне, хотя Надя горячо пыталась оспорить подобную дележку.

— Ну чего спорить, — урезонила ее Верка, — все равно ведь ночью поменяетесь, знаю я вас, медперсонал.

Мы выпили все вместе за всепобеждающую силу любви и расползлись по норам.

— И зачем ты только с Сашкой разошлась? Не жилось вам вместе, — с наслаждением затягиваясь сигаретой после получаса безумной страсти зачем-то попенял я Верке.

— Непутевый он потому что — ответила путевая девушка Вера и, уткнувшись носом в мое плечо, мгновенно уснула.

Проснулся я около одиннадцати и с, огромным трудом. Верка раскинулась в сладком сне, никак не отреагировав на мое пробуждение. Осторожно убрав ее золотистую макушку со своей затекшей руки, я выбрался из постели, натянул джинсы и побрел опохмеляться.

Как Верка и предсказывала, на тахте рядом с Сашкой сопела Надя, изгнавшая подругу с шикарного ложа на раскладушку к Вячику. Я нашарил под столом нераспечатанную бутылку шампанского, пододвинул фужеры и, резко сорвав проволоку, бабахнул в потолок. Сашкина реакция полностью подтверждала эффективность спецназовской выучки. Не открывая единственного глаза, он мгновенно сгруппировался и, отлетев на добрых полтора метра от тахты, замер в боевой стойке.

— Врача вызывали, — заржал я, радуясь его идиотскому виду, — похметолога?

— Придурок, — Сашка встряхнул головой и тоже рассмеялся, — для тебя это могло очень нездорово кончиться. Больше так не делай, — протянул он руку и отхлебнул полфужера шампанского.

На шум из кухни притянулся заспаный, но очень довольный Вячик и мы занялись винотерапией.

Часом позже Вячик, Верка и я поджидали во дворе Боткинской больницы Викентия Павловича, который должен был проинформировать нас о Володином состоянии. Сашка спровадил медсестер и отправился по своим многочисленным делам, настояв, чтобы вечером мы обязательно ему позвонили.

Запущенный больничный двор был немноголюден. В углу разгружалась хлебовозка, иногда пробегали с деловым видом санитарки с помойными ведрами да гремели костями в полуразрушенной беседке четверо пациентов в синих больничных пижамах.

Совсем молоденькая лаборантка, рыженькая и веснушчатая, с трудом волокла огромную бутыль с дистиллированной водой, осторожно огибая разбросанные там и сям кучи строительного мусора.

— Спирт?! — рявкнул ей прямо в ухо кто-то из доминошников, едва она поравнялась с беседкой.

— Ой, — жалобно пискнула девчушка, выронив с перепугу бутыль.

Емкость ляпнулась о некстати подвернувшийся кирпич и чудом не разбилась. Беседка так и зашлась от хохота.

— Что вы ржете, жеребцы, — раздался с крыльца инфекционного корпуса знакомый голос. — Помогите лучше ребенку воду донести.

Невзрачный Веркин обожатель, оказывается, был моралистом, но сам перетаскивать тяжести почему-то своим подчиненным не помогал.

— Очнулся ваш приятель, — придав лицу торжественное выражение изрек лысый доктор, пожимая руки мне с Вячиком.