Ральф Макинерни - Третье откровение Страница 14

Однажды перед домом Ханнанов остановился роскошный лимузин. Дверь открыл Нат. Гостю было лет тридцать, он носил потертые джинсы, футболку с Микки-Маусом и сандалии. Нат удивленно уставился на роскошный автомобиль.

— Твой отец дома?

— На работе.

Незнакомец протянул Нату визитку.

— Передай ему, что я по вопросу компьютерных программ.

— Он в них ничего не смыслит.

— А разве не здесь живет Игнатий Ханнан? — недоуменно почесал голову мужчина.

— Это я.

Смерив взглядом шестнадцатилетнего паренька, пришелец улыбнулся.

— Ты?

— Да.

— Мы можем поговорить?

Фамилия гостя была Леопарди, и он возглавлял компанию «Электра».

— Как ты думаешь, сколько мне лет?

Нат задумался.

— Не знаю.

— Неважно. Я был ненамного старше тебя, когда меня пригласил на работу Билл Гейтс. Невыносимый человек, но гений. Я подумал, что хватит ему на мне богатеть, и открыл свое дело.

Затем Леопарди поведал Нату, что тот, несмотря на юные годы, был лучшим консультантом «Электры». В заключение он предложил ему работу на лето.

— Где?

— Я устроился неподалеку от Бостона.

— Спрошу у родителей.

— Конечно.

Родители не поверили. Леопарди вернулся вечером, в той же одежде, и мистер Ханнан решил, что этот человек — псих, о чем немедленно сказал.

— Наверное, так и есть.

Леопарди озвучил сумму, которую выручит за лето Нат. Больше, чем зарабатывал Ханнан-старший.

Однако Ната заинтересовали не деньги, а суть будущей работы.

— Разумеется, все конфиденциально.

— Я не понял ни слова, — признался отец Ната.

По его просьбе Леопарди взял у миссис Ханнан блокнот и вкратце набросал, что он предлагает Нату. Они ударили по рукам, и Леопарди уехал.

— Все это полная ерунда, — проворчал Ханнан-старший.

— Ты только посмотри, какая у него машина, — благоговейно заметила миссис Ханнан.

— Скорее всего, он ее угнал.

На следующий день, хотя и были будни, мать отвела Ната на мессу и приказала поблагодарить Господа за то, что произошло. В детстве Нат прислуживал в алтаре, но вскоре место мальчиков заняли девочки, и родители забрали его. Они ворчали, что месса меняется, все меняется.

— Мир рушится, — брюзжал отец.

Все лето Нат трудился у Леопарди, остановившись у тетки, которая жила недалеко от офиса «Электры». Новые знакомые — сотрудники фирмы, одетые так же просто, как и Леопарди, — похлопали Ната по плечу:

— Ты здесь совсем как Христос, окруженный старейшинами в храме.

Нату эти слова показались святотатством.

Ему до сих пор регулярно поступали отчисления от использования программы, написанной в то лето, однако с Леопарди они вскоре расстались. Нат создал свою страницу в Интернете и основал компанию, президентом которой стал его отец, вице-президентом — мать, а сам он занял должность исполнительного директора. Следующие несколько лет гонорары за консультации текли рекой.

По настоянию родителей Нат поступил в Бостонский колледж. На лекциях он скучал, от сокурсников, которые были старше его на год, а то и на два и только пили да говорили гадости о женщинах, держался особняком. Название своей будущей компании Нат впервые услышал на лекции по философии. Эмпедокл. Ему просто понравилось, как звучит это имя; учение философа о четырех основополагающих элементах — огне, воздухе, земле и воде, а также любви и ненависти, движущих началах, — показалось ему странным. Он перестал посещать занятия, а потом и вовсе бросил колледж.

— Нужно чем-то зарабатывать на жизнь, — возразил отец.

— Так я зарабатываю.

На самом деле к тому времени Нат полностью содержал своих родителей.

— А вдруг все это рухнет?

— Ничто не вечно.

Последняя фраза оказалась пророческой. Полгода спустя отец, споривший с телевизором, вдруг встал, удивленно оглянулся и упал как подкошенный. Его смерть в одночасье состарила мать. Она проводила почти все время в церкви, переживая о судьбе мужа. Смысл ее жизни теперь заключался в том, чтобы освободить его из чистилища.

Ната захватила идея беспроводного доступа в Интернет. Он разработал оборудование, арендовал частоты на спутнике связи, однако какое-то время казалось, будто он бежит впереди паровоза и поплатится за это. По уши в долгах, Нат уже настолько беспокоился за успех своего предприятия, что поделился тревогами с матерью. Но затем, когда катастрофа казалась неминуемой, небеса открылись, и его подняло на самый гребень. Мать это нисколько не удивило.

— Я прочитала новенну.

— Что ж, это сработало.

— Разумеется. Иначе и быть не могло.

Нат полностью ушел в работу — особенно после того, как у его матери диагностировали болезнь Альцгеймера и он поместил ее в роскошную лечебницу. Казалось, вера оставила его вместе с памятью, покинувшей мать. Никакого серьезного кризиса не было. Нат никогда не сомневался, что, если сядет и хорошенько поразмыслит, все прояснится. Он просто перестал думать о религии, совершать обряды, постоянно находясь в круговороте, особенно теперь, когда «Эмпедокл» зарабатывал астрономические суммы. Нат взял на работу Рея Синклера — они вместе прислуживали в алтаре, а потом Рей прозябал в отделе кадров Бостонского колледжа. Лора Берк пришла по объявлению.

— Где вы учились? — спросил Ханнан.

— В Бостонском колледже.

— И вы тоже? И какая у вас специальность?

— Философия.

— Вот как!

— Если не верите, спросите что-нибудь.

— Кто такой Эмпедокл?

Лора бойко ответила. Это был единственный вопрос по философии, в котором Ханнан хоть что-то смыслил.

— Теперь этот городок называется Агридженто.

Она была права. Ханнан смотрел по карте. И обратил внимание на название расположенного рядом порта. Порто-Эмпедокле.

— Какой у вас опыт работы?

— Никакого.

— Отлично.

Ханнану понравилось, как Лора себя держала, понравился ее склад ума, понравилась откровенность. Он взял ее на работу. И, как и в случае с Реем, это был один из самых умных его ходов.

— А здесь все католики?

Ханнан задумался.

— Я не спрашивал.

Есть ли потолок для роста? Обогатившись Реем и Лорой, «Эмпедокл» устремился к новым высотам. На свой тридцатый день рождения Нат задумался над тем, сколько он стоит — прикидка, кто мог знать точно? — и полученная цифра его ужаснула. Не в силах заснуть, он включил телевизор и наткнулся на какую-то монашку, которая смотрела на него так, словно знала о нем все. Нат собрался было переключить на другой канал, но монашка начала рассказывать про Богородицу. Она говорила так, как говорила его мать. Зачарованный, Нат смотрел канал И-даблью-ти-эн несколько часов подряд и выключил телевизор, только когда в окно уже светило солнце. Он позвонил Лоре и сказал, что его не будет на работе.

— Ты шутишь? Я расписала тебе весь день.

— Отмени и перенеси все.

Пауза.

— Ты заболел?

— Нет, ничего такого. Просто хочу устроить себе выходной.

— Ты заболел.

Нат навестил мать, не просто заскочил на минутку, как раньше, а посидел с ней, жалея о том, что они не могут поговорить. Принесли обед, и Нат накормил ее. Эта высохшая маленькая женщина с перепуганным лицом, казалось, олицетворяла бренность бытия. Что хорошего, если человек завладеет целым миром, но потеряет душу? Подобные мысли не приходили Нату в голову уже много лет. Внезапно собственное богатство показалось ему проклятием.

Склонившись к матери, он прошептал ей на ухо:

— Я буду хорошим мальчиком.

Ему хотелось верить, что она его поняла. Но понимал ли он себя?

— Я схожу на мессу, — прошептал Нат. — И покаюсь.

На следующее утро он отправился на службу. Нат смотрел, как люди идут исповедоваться. На смену кабинкам, оставшимся в его памяти, пришли комнаты примирения, где верующие сидели лицом к лицу со священником и непринужденно болтали о своих грехах. Они выходили просветленными, а вовсе не подавленными, каким помнил себя Нат после обряда. Он подумал о жалобах родителей на перемены в католической церкви. Как можно вернуться к тому, чего больше не существовало?

Нат вылетел в Бирмингем, штат Алабама, в церковь Матери Ангелики, и отстоял сорокапятиминутную очередь в исповедальню. Здесь все уже походило на то, что нужно.

— Преподобный, уже много лет…

— Очень хорошо. Хотите, я помогу вам разобраться с вашей совестью?

— Будьте добры.

Он начал с плотских грехов.

— Ничего такого не было.

— Хорошо.

Священник двинулся дальше по списку смертных грехов, и Нату захотелось повиниться во всех, но лишь когда они добрались до жадности, он ощутил под ногами твердую почву. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю он зарабатывал деньги.