Сергей Ковальчук - Новая версия Страница 14

— Да, в полном.

Сказать правду Камушкин не мог, хотя и был предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Если бы он ответил отрицательно, то его действия могли быть расценены судом как грубейшее нарушение уголовно-процессуального кодекса и суд мог бы вынести в адрес прокуратуры частное определение, требовавшее его наказать пусть и за давнишнее, но грубое нарушение закона, а это неминуемо сказалось бы на его дальнейшей карьере.

— В материалах дела, — продолжил Василий, — имеется требование о выводе к Вам для ознакомления с делом подследственного Минка. Так вот, в этом требовании Вами собственноручно указано, что Вы находились в СИЗО сорок минут. Как Вы это объясните?

— Ну, так и объясню, — занервничал свидетель, — он прочитал первые несколько страниц, а потом отказался читать дело, никак это не мотивируя.

— Скажите, каким образом Вы один за сорок минут сумели внести в СИЗО, на третий этаж, 460 томов дела Минка, предъявить ему совсем не маленькое по объему обвинение, начать знакомить его с делом, а потом вынести дело из СИЗО? Кстати, а на чем Вы привезли дело в «Матросскую Тишину»?

Побагровев от злости, Камушкин с ненавистью посмотрел на Кравчука.

— Ну, очень просто, э-э, у меня были помощники… да, студенты-практиканты, их было человек пять, они мне помогали.

— А везли на чем?

— Не помню, кажется, на моей «девятке».

— Вам самому-то не смешно, — с язвительной усмешкой спросил Василий, — может, проведем следственный эксперимент? Посадим вас и пятерых человек в «девятку», а предварительно попытаемся поместить в ее багажник 460 томов дела и посмотрим, как это у нас получится?

— Адвокат, прекратите паясничать, — возмущенно одернула Кравчука судья, — или я напишу на Вас «телегу» в Адвокатскую палату, ведите себя корректно!

— Ваша Честь, — обратился Василий к судье, — у меня письменное ходатайство. Я прошу в целях устранения допущенных нарушений направить данное уголовное дело прокурору для решения вопроса о предъявлении моему подзащитному обвинения и предъявлении ему для ознакомления всех материалов дела.

— Обойдетесь. Суд, совещаясь на месте, определил — в ходатайстве отказать.

— Тогда еще одно письменное ходатайство. Прошу назначить по делу повторную судебно-бухгалтерскую экспертизу, поскольку при проведении той экспертизы, заключение которой имеется в деле, следствием были грубо нарушены…

— Суд считает Ваше ходатайство необоснованным и преждевременным, — на полуслове прервала его судья, — в ходатайстве отказано.

— Я обращаю внимание суда на то, что в постановлении Президиума Мосгорсуда указано на необходимость…

— Адвокат, Вы что, меня не слышите? По-моему, я предельно ясно выражаюсь: Вам отказано. Если у Вас нет больше вопросов к этому свидетелю, суд переходит к допросу следующего…

На другой день, в обеденный перерыв, Василий постучал в дверь кабинета судьи Спициной.

Открывшая на стук помощница с неудовольствием поинтересовалась:

— Вы что, не видите, сейчас обед, приходите после 14 часов.

— Мне очень срочно нужно переговорить с Ольгой Ивановной!

— Ольга Ивановна, — крикнула помощница, — Вас хочет видеть адвокат по делу Минка. Говорит, что ему некогда ждать, у него к Вам срочное дело!

— Проходите.

Разговор в таком тоне, да еще и с федеральным судьей, Василию предстояло вести впервые, но интересы клиента, да и, честно говоря, правосудия этого требовали. Только бы не переборщить.

После вчерашнего судебного заседания Федор Петрович попросил его поговорить с судьей и поставить ей ультиматум: или она исполняет предписания, данные ей в постановлении Президиума Мосгорсуда, без которых законного и справедливого приговора вынести невозможно, или… лишается судейской мантии. Да, именно так и не иначе.

Согласно российскому законодательству, федеральный судья назначается на должность Президентом и наделяется полномочиями сначала на трехлетний срок. По их истечении, если он сам желает продолжить карьеру судьи и его рекомендует председатель суда — Президент наделяет его полномочиями уже бессрочно. Так вот, по имеющимся у Минка сведениям, у Спициной через три месяца истекали полномочия судьи, и она должна была переназначаться. Со слов Федора Петровича следовало, что один из его друзей руководил Судебным Департаментом при Верховном суде. Есть также влиятельные знакомые и в самом Верховном суде. Эти люди легко могут сделать так, чтобы Спицина не попала в список кандидатов для наделения полномочиями судьи, представляемых Президенту Председателем Верховного суда.

— Ольга Ивановна, добрый день, — вежливо поздоровался Василий.

— Лена, будь так добра, закрой дверь с той стороны. Я Вас слушаю, только недолго, что Вы хотели?

Он медленно, с чувством, с толком и с расстановкой выдвинул судье ультиматум, прося удовлетворить его ходатайства, в чем вчера ему было отказано.

— Ольга Ивановна, поймите меня правильно, я не требую чего-либо незаконного — но ведь в своем постановлении суд надзорной инстанции, отменяя предыдущие судебные решения, обязал Вас сделать то, о чем я прошу сейчас и просил вчера, — вежливо, но с нажимом сказал он. — Вот оно, это Постановление, смотрите. Более того, я уполномочен своим подзащитным довести до Вашего сведения, что в противном случае… — Василий знал, что в залах судебных заседаний московских судов ведется аудио, а иногда и видеофиксация всего, что там происходит. Вполне возможно, что такая фиксация могла вестись и здесь, хотя вряд ли. Окончив свой монолог, Василий, в упор глядя на судью, ожидал всего чего угодно: предложения немедленно выйти вон, обещания довести до сведения Адвокатской палаты сведения о порочащем высокий статус адвоката его поведении, но только не этого.

Спицина вдруг заплакала. Она плакала навзрыд, горько и безутешно, размазывая по лицу тушь и губную помаду. Сейчас перед Василием сидела не грозная и неприступная представительница российской судебной системы, а слабая женщина, по воле обстоятельств оказавшаяся в очень непростой для себя ситуации. В первый момент он даже инстинктивно потянулся, чтобы погладить ее по голове и утешить, как утешают маленького расплакавшегося ребенка, — не горюй мол, прорвемся, — однако вовремя спохватился.

Немного успокоившись, не глядя на него, Ольга Ивановна молча пододвинула к нему какую-то бумагу. Пробежав по ней глазами, Василий за последние пару минут удивился уже во второй раз. Это было заявление Спициной на имя председателя суда с просьбой не продлевать ей судейские полномочия.

— Буду откровенна. Я прекрасно понимаю, что Вы правы. Но сейчас я оказалась как между крокодилом и львом. Вы мне угрожаете, что те, кто стоит за Минком, «зарубят» мою кандидатуру наверху, а председатель суда сказала, что если я не буду исполнять ее требования, то она меня к переназначению просто не представит. Как Вам такой расклад?

Василий был озадачен и не знал, что ответить. Она продолжала.

— Вы вот Постановление Мосгорсуда как знамя над своей головой расправляете — мол, предписано мне сделать то-то и то-то. А Вы видите, кто был председательствующим при его вынесении? Не видите? А я Вам скажу, что это был заместитель председателя суда. А председатель Мосгорсуда дал моему председателю негласное распоряжение не выполнять это Постановление!

— Как это не исполнять? — Василий озадаченно поскреб подбородок.

— Молодой человек, я уже жалею, что говорю с Вами откровенно, но я надеюсь, что Вы не растреплете содержание нашего с Вами разговора. Так вот, перестаньте быть наивным, откройте свои глаза и поймите: Минк все равно будет признан виновным, это лишь дело времени, и неважно, буду ли я к тому времени судьей, а Вы его защитником. Если Вы этого не знали, то я Вам скажу — в нашей судебной системе негласные указания руководства имеют гораздо большую силу, чем постановления и определения на бумаге.

— Я, конечно, дико извиняюсь, — перебил ее Василий, — но, Ольга Ивановна, Вы хоть сами понимаете, что указания указаниями, а если что, то Вас всегда могут обвинить в неисполнении официального документа, вынесенного судом вышестоящей инстанции, причем это могут сделать те же, кто отдает Вам исподтишка через третьи руки такие указания. Я Вам больше скажу — чисто по-человечески мне Вас жаль, но если Вы человек честный и принципиальный, то должны сделать то, о чем я прошу, а уходить Вам из судей или оставаться — это только Ваш выбор и Ваше право. Простите меня за то, что я Вам тут наговорил, но я при приеме в адвокатуру давал присягу: честно и добросовестно, всеми законными способами защищать своего клиента, и поверьте, для меня это не пустые слова. До свидания и удачи Вам!..

Обосновавшись в Праге, Мыльников вспомнил о дяде своей жены. Вернее, вспоминал-то он его минимум раз в месяц, когда отправлял на его банковский счет круглую сумму в валюте за посреднические услуги по сведению его с Минком, ну и, пожалуй, еще, когда интересовался, как обстоят дела Федора Петровича в Северово. Алексей Гаврилович, надо сказать, вовсе не был альтруистом. Деньги он любил, а еще был очень тщеславен и крайне самолюбив. Также он считал себя тонким политиком и всегда держал нос по ветру, стараясь всегда быть в обойме. Неважно в чьей. Главное, чтобы эта обойма была у власти. Именно поэтому, когда губернатором стал Смирнов, он решил, что карта Минка бита и переметнулся к его политическим противникам.