Лев Златкин - Место полного исчезновения: Эндекит Страница 15

В маленькой камере, куда привели Игоря, у стены на корточках сидел старик лет семидесяти в узбекском халате, с седой бородой и усами, редкими седыми волосами на голове, прикрытыми тюбетейкой.

«Какой яркий персонаж страшной пьесы! — подумал Игорь. — Наверное, это и есть старый басмач».

Он просто вспомнил обмен репликами двух «актеров второго плана»: надзирателя и дежурного офицера.

«Куда определить „мула“? — веселился надзиратель.

„А давай его к старому басмачу! — предложил дежурный офицер. — Собратья по профессии все-таки!“

Игорь чувствовал себя как на экскурсии в старом замке на острове Сааремаа, только вошедшим в роль, чтобы на собственной шкуре ощутить тот ужас и ту безысходность, которые испытывают из поколения в поколение узники всех стран и народов, все рас и континентов.

Пока кроме любопытства им не владело ничего. Где-то глубоко таилась обида на Лену, которая „подложила ему такую свинью“, но он гнал даже тень мысли о ее возможном предательстве. Трагично ощущать себя тем, кого использовали в чьих-то интересах. А когда интерес прикрывается любовью, обидно вдвойне.

Игорь твердо надеялся, что самый гуманный и человечный суд внимательно отнесется к его проблеме и сразу поймет, что он здесь ни при чем, а следователь получит „по мозгам“ за глупую и безответственную работу.

Он и не подозревал, что заржавелая судебная машина перемалывала своими безжалостными жерновами не одного невиновного, а миллионы, и судьба несостоявшегося коллеги ее также не волновала.

Ему бы вспомнить, что „спасение утопающих — дело рук самих утопающих“. Но в этом случае ему пришлось бы рассказать все о Лене, а этого он не мог сделать и не сделал бы даже под пытками.

А когда в деле лишь один виновный, то на него и вешают „всех собак“.

Узбек оторвался от своих дум о жизни и судьбе и внимательно всмотрелся в нового соседа по камере. Огонек интереса засветился в его глазах, но тут же погас.

— Здравствуйте! — улыбнулся Игорь и сел на деревянную массивную скамейку у стола. — Меня зовут Игорь!

Узбек молчал, смотрел на Игоря, смотрел, затем отвел взгляд в сторону, словно тот больше его и не интересовал.

Путь Игоря только начинался, а у старика уже заканчивался. Пятнадцатилетним парнишкой он успел побывать в басмаческой банде, повоевать с пограничниками, когда его помиловали из-за юного возраста, занялся контрабандой и торговлей наркотиков и успешно работал до преклонного возраста. А „погорел“ он по глупой случайности: вез в город очередную партию гашиша, самого лучшего, черного, как смола, липкого, как мед. В купе вагона ехал с ним случайный попутчик, тоже узбек, из молодых да ранних, из тех, кому палец в рот не клади. Вот этого молодого кто-то „сдал“, и его наружка вела от самого Ташкента, чтобы проследить конечный пункт назначения и всю цепочку распространения наркотиков. Молодой да ранний заметил за собой слежку лишь на вокзале и в наглую поменялся со стариком чемоданами без его ведома. Старик бросился за ним, чтобы задержать. В результате задержали обоих, и в обоих чемоданах нашли наркотики. Если бы не эта случайность, возил бы старик и возил наркотики до самой смерти, которая теперь была не за горами. И, старик размышлял о неисповедимых путях аллаха, которыми он ведет каждого человека, и о том, что если счастье изменяет человеку, то навсегда.

Игорь напрасно рассчитывал, что следствие быстро завершится и праведный суд оправдает его за явной невиновностью. Время шло, а он все сидел и сидел в одной камере со стариком-узбеком. Изредка его вызывали на допрос, предлагали покаяться и все рассказать следствию, но он упрямо стоял на своем, а следователи продолжали искать его сообщников и предлагать Игорю разные блага в обмен на его чистосердечное признание, которое так облегчит следователям жизнь.

Узбек пять раз в день молился на восток и молчал, не вступая ни в какие разговоры с Игорем. Он готовился предстать перед аллахом, мирские дела его больше не интересовали.

А Игорь раз за разом подписывал бумаги о продлении срока предварительного заключения в связи со сложностью расследования и в связи с огромной общественной значимостью дела.

Следователь поначалу принял его за „мула“-наркомана и ждал, когда у него начнется „ломка“, а при длительном содержании без наркотиков человек, привыкший к ним, оказавшийся в зависимости от них, готов отдать что угодно за дозу героина или морфия, таблетку-„колесо“ или кусочек „промокашки“, ЛСД, качественный наркотик голландского „Симеона“, который внешне выглядит как промокашка с изображением маленькой смешной физиономии. Такой примитивный прием всегда срабатывает, хотя и считается негуманным, но широко используется во многих странах мира для раскрутки „цепочек“ и дает превосходные результаты.

Но дни складывались в недели, недели в месяцы, а Игорь и не думал „ломаться“. И твердо стоял на своем: случайный попутчик попросил забросить подарок на юбилей. И все тут.

Следователи тоже были „не лыком шиты“ и мурыжили Игоря в надежде его дожать и расколоть.

Узбека быстрее „дернули“ на суд. Очевидно, следователи поняли, что ему „костер не страшен…“, и душа его уже беседует с аллахом, а для следователей слов не остается.

Игорь остался в одиночестве. Правда, он уже привык молчать, старик приучил его к этому. Поначалу это было невыносимо, и Игорь радовался общению со следователями, охотно беседовал, но твердо придерживался своих прежних показаний, не идя ни на какие увещевания и не веря самым выгодным посулам.

На воле осень сменила зима, зиму весна, весну лето, а Игорь все ждал и ждал суда.

Ждать — самое трудное в жизни.

Игорь, наконец, дождался суда и поймал срок, да такой, что ужаснулся: десять лет лагерей Строгого режима.

Правда, ужаснулся Игорь несколько раньше, когда прокурор в связи с огромной общественной опасностью содеянного и величиной партии наркотиков, а под медом действительно нашли „белую леди“ или кокаин, так что специалист по обыскам побаловал свою Манечку медком, потребовал приговорить Игоря к расстрелу.

Но судья, учитывая молодость задержанного, его первую „ходку“, решила, что десять лет будет в самый раз.

Игорь на суде рассказал свою версию происшедшего с самым невинным видом, на какой был способен. Однако он не смог дать убедительный ответ на вопрос: почему владелец крупной партии наркотиков на миллион долларов решил довериться первому встречному-поперечному?

Предположение Игоря, что его негласно сопровождал кто-то из владельцев наркопартии, было отвергнуто судом со смехом, хотя Игорь мог поклясться, что все время ощущал на себе чье-то пристальное внимание.

А у прокурора был выгодный и выигрышный материал обвинения. Он с таким трепетом живописал, сколько порций содержал груз, привезенный Игорем, что весь город мог получить смертельную дозу, а посему надо расстрелять подлеца, чтобы другим неповадно было возить „дурь“, калечащую людей.

Все его слова были правильными и замечательными, только к Игорю не имели никакого отношения.

Но понимал это, к сожалению, он один. Все были против него, а его отказ „сдать“ подельников только усугубил его вину. Отсутствие раскаяния судом всегда осуждалось и преследовалось. Судьи любят плачущих актеров, которые в состоянии были растрогать самые зачерствелые сердца, а женщин, коими были судьи в огромном большинстве, довести до слез жалости.

В деле Игоря судья понимала, что доказательств, мягко говоря, недостаточно, но громадность партии испугала все руководство, и отцы города решили устроить из дела Игоря Васильева показательный процесс, который в последний момент отчего-то сделали закрытым, так что присутствовали лишь представители общественности от заводов и фабрик, встретившие приговор с нескрываемым удовлетворением.

Когда Игорь садился в „воронок“, конвойный сказал ему:

— Легко отделался, пацан! Я бы таких расстреливал беспощадно!

— Но я же невиновен, — удивился его праведному гневу Игорь.

— Виновен — не виновен, не имеет значения! — отрезал конвойный. — Попался с „дурью“ — пуля в лоб. Сколько вы душ загубили. У меня младший братишка погиб от передозировки. Душить вас, гадов, надо!

С адвокатом Игорю тоже не повезло. Денег на опытного у него, естественно, не было, да и некому было хлопотать, поэтому ему и назначили дежурного адвоката, человека без совести и чести. Вместо того чтобы защищать Игоря, он стал уговаривать его во всем признаться и смеялся, когда Игорь начинал доказывать ему свою невиновность.

Игорь все ждал, когда ему принесут письмо от Лены и спросят, кто такая. Он уже тысячу раз отрепетировал, что будет говорить и как защищаться.

Но письма все не было и не было.

Лена и не собиралась ему писать. И в Ленинград она поехала не потому, что там жила, а исключительно по делу, а жила она в Москве и если и думала об Игоре, то как о еще одной победе в своей жизни. В любви она понимала и знала толк, ценила красивых мужчин, но ни одно увлечение не мешало ей трезво мыслить, она ждала мужчину, который избавит ее от житейских проблем, от необходимости зарабатывать грязные деньги продажей тела или совести или того и другого вместе.