Банковский счет - Уэстлейк Дональд Эдвин Страница 15

«Жена кассира терминала?»

«Что? Нет, слава Богу, я никогда ничего не писал ей. Это письмо … Ну, это не имеет значения. Расходы были высокими. Этот автомобильный бизнес стал последней каплей».

«Вы оставили в нем ключи?»

«Конечно, нет». Он выпрямился, чтобы показать, насколько он возмущен.

«Но вы застрахованы», - сказал Келп.

«Вы никогда не возместите все свои расходы», - сказал доктор. «Путешествуя на такси, делая телефонные звонки, получая оценки, я занятой человек. У меня нет времени на все это. А теперь еще и вы, люди. Что, если тебя поймают?»

«Мы сделаем все возможное, чтобы избежать этого».

«Но что, если это так? Тогда я выхожу из игры — сколько ты хочешь?»

«Мы считаем, что четыре тысячи».

Доктор поджал губы. Теперь он был похож на младенца, у которого только что отобрали соску. «Много денег», - сказал он.

«Восемь тысяч назад».

«Если это сработает».

«Это хороший снимок», - сказал Келп. «Ты знаешь, я не могу рассказать тебе подробности, но...».

Доктор вскинул руки, как будто защищаясь от лавины. «Не говорите мне. Я не хочу знать! Я не буду соучастником!»

«Конечно», - сказал Келп. «Я понимаю, что ты чувствуешь. В любом случае, мы считаем этот снимок действительно надежным. Можно сказать, деньги в банке».

Доктор положил ладони на свой зеленый блокнот. «Вы говорите, четыре тысячи».

«Возможно, их будет немного больше. Я так не думаю».

«Ты получаешь все это от меня?»

«Если сможем».

«Этот экономический спад…» Он покачал головой. «Люди больше не приходят по каждому пустяку. Когда я вижу пациента в приемной в эти дни, я знаю, что этот пациент болен. Фармацевтические компании тоже становятся немного скупее. Буквально на прошлой неделе им пришлось вложить капитал.».

«Это позор», - сказал Келп.

«Диетические продукты», - сказал врач. «Есть еще одна проблема. Раньше я мог рассчитывать на то, что гастрит от переедания составлял добрых тридцать процентов моего дохода. Сейчас все сидят на диетах. Как, по их мнению, врач сможет сводить концы с концами?»

«Все, конечно, может обернуться плохо», - сказал Келп.

«И теперь они отказываются от сигарет. Легкие были для меня золотой жилой в течение многих лет. Но не больше». Он покачал головой. «Я не знаю, к чему приводит лекарство», - сказал он. «Если бы сегодня мой сын поступил в колледж и он спросил меня, хочу ли я, чтобы он пошел по моим стопам, я бы ответил: ‘Нет, сынок. Я хочу, чтобы ты стал налоговым бухгалтером. Это волна будущего, ты оседлай ее. Для меня уже слишком поздно ’. Вот что я бы сказал ему».

«Хороший совет», - сказал Келп.

Доктор медленно покачал головой. «Четыре тысячи», - сказал он.

«Да, этого должно хватить».

«Хорошо». Он вздохнул и поднялся на ноги. «Подожди здесь. Я принесу это для тебя».

Он вышел из комнаты, и Келп повернулся к Виктору, чтобы сказать: «Он оставил в ней ключи».

11

Дортмундер в кино был как скала на пляже; история захлестывала его волна за волной, но так и не возымела никакого эффекта. Этот фильм под названием «Мадригал Мерфи» рекламировался как трагический фарс и давал зрителям возможность испытать все эмоции, известные человеческому мозгу. Несчастные случаи, дети-калеки, нацисты, обреченные любовники — никогда не знаешь, что произойдет дальше.

А Дортмундер просто сидел там. Рядом с ним Мэй покатывалась со смеху, она рыдала, она рычала от ярости, она схватила его за руку и воскликнула: «О!» А Дортмундер просто сидел там.

Когда они вышли из фильма, было без десяти восемь, так что у них было время найти героя. Они пошли на угощение «Блимпи и Мэй», и когда они сидели вместе за столом с бутербродами под ярким светом, она сказала: «Тебе это не понравилось».

«Конечно, видел», - сказал он. Он пальцем отправил в рот хлеб и квашеную капусту.

«Ты просто сидел там».

«Мне понравилось», - сказал он. Поход в кино был ее идеей; большую часть времени он провел в кинотеатре, думая о мобильном домашнем банке на Лонг-Айленде и о том, как его забрать.

«Расскажи мне, что тебе в нем понравилось».

Он напряженно думал, пытаясь вспомнить что-то, что видел. «Цвет», - сказал он.

«Часть фильма».

Теперь она действительно начинала раздражаться, чего он не хотел. Он боролся и вспомнил. «Немного о лифте», - сказал он. Режиссер фильма обвязал камеру прочной резинкой и опустил камеру в ярко освещенную шахту лифта. Существо отскочило непосредственно перед тем, как ударилось о дно, и довольно долго подпрыгивало вверх-вниз, прежде чем остановиться. В фильме весь эпизод, сорок три секунды, шел без перерыва, и было известно, что зрителей в этот момент массово тошнило. Все согласились, что это было здорово, высшая точка киноискусства на тот момент.

Мэй улыбнулась. «Хорошо», - сказала она. «Это было хорошо, не так ли?»

«Конечно», - сказал он. Он посмотрел на часы.

«У тебя есть время. Половина девятого, верно?»

«Правильно».

«Как это выглядит?»

Он пожал плечами. «Возможно. Безумие, но возможно». Затем, чтобы удержать ее от возвращения к теме фильма и расспросов о нем, он сказал: «Нам еще многое предстоит проработать. Но, возможно, у нас есть локман».

«Это хорошо».

«Нам по-прежнему негде его взять».

«Ты найдешь себе место».

«Он довольно большой», - сказал он.

«Так устроен мир».

Он посмотрел на нее, не уверенный, что она только что сказала что-то разумное, но решил оставить это без внимания. «Есть еще финансирование», - сказал он.

«Это будет проблемой?»

«Я так не думаю. Келп сегодня кое-кого видел». Он знал Мэй не очень долго, так что это был первый раз, когда она наблюдала, как он выполняет какую-то работу, но у него было ощущение, что она просто естественно понимает ситуацию. Он никогда не давал ей подробных пояснений, и она, похоже, в них не нуждалась. Это было очень расслабляюще. Забавным образом Мэй напомнила Дортмундеру его бывшую жену, не потому, что она была похожа, а потому, что она была совсем другой. Это был контраст. До того, как он начал встречаться с Мэй, Дортмундер годами даже не думал о своей бывшей жене, ее исполнительницей в шоу-бизнесе, то она была под профессиональным именем Honeybun Bazoom. Дортмундер женился на ней в Сан-Диего в 1952 году по пути в Корею — единственная полицейская акция, в которой он когда — либо участвовал на стороне полиции, — и снова развелся с ней в Рино в 1954 году по возвращении из армии. Honeybun в основном интересовалась Honeybun, но если что-то вне ее сделало привлек ее внимание, у нее сразу же возникло множество вопросов по этому поводу. Она могла задать больше вопросов, чем ребенок в зоопарке. Дортмундер ответил на первые несколько тысяч, пока не понял, что ни один из ответов никогда не остается в его круглой голове.

Мэй не могла быть более необычной; она никогда не задавала вопросов и всегда держалась за ответы.

Итак, они закончили своих героев и вышли из Блимпи, а на тротуаре Мэй сказала: «Я поеду на метро».

«Возьми такси».

В уголке рта у нее была свежая сигарета, которую она прикурила после того, как закончила есть.». Не-а, — сказала она. «Я поеду на метро. Такси после героя вызывает у меня изжогу».

«Не хочешь пойти с нами в 0. J?»

«Нет, ты продолжай».

«Прошлой ночью Марч привел свою маму».

«Я бы лучше пошла домой».

Дортмундер пожал плечами. «Ладно. Увидимся позже.»

«Увидимся позже».

Она зашлепала прочь по улице, а Дортмундер направился в другую сторону. У него еще было время, поэтому он решил пройтись пешком, что означало пройти через Центральный парк. Он шел по шлаковой дорожке один, и под уличным фонарем из ниоткуда появился коренастый парень с бегающими глазами в черном свитере с черепаховым вырезом и сказал: «Извините».

Дортмундер остановился. «Да?»

«Я провожу опрос», - сказал парень. В его глазах немного плясали огоньки, и казалось, что он ухмыляется и в то же время не улыбается. Такое же выражение лица было у большинства людей в фильме. Он сказал: «Вот ты здесь, ты гражданин, ты гуляешь ночью по парку. Что бы вы сделали, если бы кто-нибудь подошел и ограбил вас?»