Гелий Рябов - Alter ego Страница 16

Через несколько минут она принесла шкворчащую сковородку с яичницей, и Хожанов проглотил тугую слюну: не ел почти сутки… Но надо было держать фасон, и он принялся элегантно ковырять вилкой. Она рассмеялась: «Миленький, вы же умираете, я вижу. Ешьте по-человечески!» И содержимое сковородки исчезло в долю секунды. «Извините, я в самом деле… того. Зачем вы звонили?» — «Дело в том, что сегодня утром Георгий Иванович разыскивал вас…» — «Зачем?» — «Ему удалось…» — «Найти пластинку, которую я просил? — почти взвизгнул Хожанов, перебивая ее. — Чубчик. Аникуша. Дымок от папиросы. Да? Вы прелесть, Настенька, это такая удача, вы даже не представляете!» Он покачал головой и постучал себе по лбу, давая понять, что нельзя быть столь легкомысленной, а она смотрела на него испуганно и сочувственно одновременно, наверное, ей показалось, что он сошел с ума… Между тем, поискав глазами по столу и полке, обнаружил он блокнот и планшет с фломастерами и, выбрав темно-синий, написал на чистом листе: «Что выяснил Г. И.?» Видимо, она догадалась, чем вызваны его странные действия.

«Боитесь, что нас подслушают? У вас мания величия». — «Нет, — написал он в ответ. — Мы имеем дело с организованными людьми, и эти люди многое могут… Ставка велика: понимаете? Итак?..» — «В Теевке — это шестьдесят километров от города, есть школа, их школа, это ясно?» — «Вполне». — «Там есть инструктор Володя, он владеет „точкой“, поняли?» Он отодвинул листок, — ведь следует и разговаривать тоже, иначе затянувшаяся пауза может вызвать подозрение. Вряд ли, конечно, они установили наблюдение, а уж тем более — за Настей, но — береженого Бог бережет, а не береженого — конвой стережет… Дурацкая поговорка… «Настя, вы когда-нибудь слышали Петра Лещенко?» — «Лещенко? Конечно! „За тебя и за того парня!“ Румяный певец комсомола?» — «Я не про него. „Встретились мы в баре ресторана, как мне знакомы твои черты…“» — запел он приятным баритоном, а когда прозвучали слова о любви и ушедших мечтах, вдруг заметил, как Настя ошеломленно покачивает головой: «Странно… Такие песни всегда называли пошлыми. Он белогвардеец?» — «Он русский, и он любил и понимал Россию». — «Где он теперь?» — «Погиб в пятидесятых, в Бухаресте. В концлагере…»

Она написала: «Сегодня после обеда Георгий Иванович отпросился в горздрав по делам, а на самом деле уехал в Теевку. Вы должны ждать его звонка здесь, у меня, я поэтому и разыскивала вас».

Только этого не хватало… Втянул человека Бог знает во что, а сам, получается, устранился.

— Настя, мне можно пожить у вас? Несколько дней хотя бы… я потом найду квартиру.

— Выгнала? У нее ужасно неприятный голос. Хорошо, живите…

Вот ведь как просто…

— А… ваш друг?

— А это пусть вас не беспокоит.

— Хорошо, коли так… — Его мысли приняли другое направление. Мальчишество, глупость, тоже мне аналитик, элементарный алгоритм и тот провалился в трясину неразберихи и какой-то немыслимой суеты…

Ну, неужели нельзя было договориться, действовать последовательно и четко, и уж если по дурости своей (а почему, собственно, по своей? По всеобщей нашей дурости, по отсутствию учета и контроля, расхлябанности вселенской — вот они, истинные причины, в коих он — только частица ничтожная, не более…) он дал мерзавцам самое современное, мощное, самое перспективное оружие, а они обратили его в свою корыстную и алчную пользу (догадывается, догадывается он об этом, и весьма скоро исчезнут догадки и наступит великое прозрение), то сколь же серьезным и собранным надо быть теперь, вот с этой самой минуты…

Строев, Изабелла, а вот еще и Георгий Иванович прибавится к ним, не дай Бог… Впрочем, откуда и почему, на какой почве вызрел сей неприличный здравомыслящему человеку фатализм, слабость, неверие в собственные силы? И зачем было браться за дело, которое надобно оплачивать столь дорогой ценой? Зачем фанфаронить, бравировать, строить из себя рыцаря?.. Зачем, зачем, зачем?.. Глупые вопросы. Ведь есть у каждого некий странный долг на этой земле, вексель, который вроде бы и не существует и по которому тем не менее надобно платить. В одном-единственном, конечно, случае. Если ты полагаешь себя порядочным человеком. Порядочным… Слово-то какое странное… Из ушедшего прошлого слово. Не в моде и не в почете дно сегодня. «Передовик», «ударник», «советский человек», «интернационалист», «общественник», «преданный» и Бог весть что еще в этом современном лексиконе имиджей и пустоты, но этого звонкого и мощного слова — нет… Везде и во всем одна только видимость, поверхность, скольжение…

Он вспомнил, какое ошеломляющее впечатление произвела на него первая и давняя серьезная публикация о преступлениях, совершенных группой офицеров милиции. Позже такие публикации участились, к ним прибавились преступники судьи и прокуроры, потом и министры пошли, в один из своих выходных он засел в библиотеке и просмотрел центральные и местные газеты за год. Удивительная возникла картина: по нарастающей представители закона нарушали основные заповеди, отправляли в тюрьмы, на скамью подсудимых, а то и к стенке ни в чем не повинных, били, пытали, издевались и… посмеивались. Максимальным наказанием за все был только выговор или увольнение — но это уже в самом крайнем случае.

И словно в насмешку одновременно выносились правильные постановления, и в обличительных речах и самоуничижительных признаниях не было недостатка, а воз не только не двигался к закономерному и справедливому финалу, но оставался на месте и сладострастно разбухал, раздувался, становясь все более и более неподвластным, неподсудным, неуправляемым…

Потом отвлекли дела, стало не до газет, и он постепенно забыл о своем ужасном впечатлении, стерлось оно.

…Словно из ваты пробился к нему ее голос: «Бытие, лишенное сущности, — видимость, Алексей Николаевич… Это романтическая классика, Гегель. А как вы считаете — лишено наше бытие сущности?» — «Не знаю… Философские категории и реальность — разные вещи…» — «Да? Странно… А вот Гегель утверждает, что бытие, или реальность, как называете вы, есть ничто, но истина — не в бытии и не в ничто, а в том, что бытие перешло в ничто, а ничто стало бытием. Понятно?» — «Я все же предпочитаю исчезнуть в своей противоположности как можно позже… И меня беспокоит, почему он так долго не звонит».

Скрытая закономерность есть случайность или совпадение, как любили называть это пропагандисты атеизма в недавнем еще прошлом. Совпадение… Вот, подумал о Георгии Ивановиче, а тот в это мгновение взял да и вошел в телефонную будку и позвонил. Но ведь совсем не потому, что его по беспроволочной или еще какой-нибудь связи попросили об этом? Совпадение…

Раздался звонок, Настя схватила трубку, по ее лицу и первым же невнятным междометиям Хожанов понял, что на другом конце Георгий Иванович. Прислонил ухо к трубке, слышно было отчетливо:

— Я в будке автомата, напротив дом 22, улица Энгельса, я сфотографировал… Все!

Короткие гудки ударили похоронным звоном, Настя — белая, вымазанная сметаной, лица нет, одни глаза и одними губами: «Не может быть… Нет. Алексей Николаевич?» Он взял ее за руку: «Я все понимаю, и вы поймите: слезы, истерика ничему не помогут». — «Чему — „ничему“?» Он пожал плечами: «Нам нужно немедленно ехать в Теевку». — «Надеетесь изловить… убийц? Да-да, убийц, я не оговорилась, ведь Георгий Иванович… — Она заплакала. — Господи, ведь почти на глазах, средь бела дня…» — «Теперь уже вечер, Настя…» — «Оставьте ваши дурацкие уточнения, кого мы там поймаем, кого? Ждут вас там…» Он соскреб со сковородки остатки яичницы и неторопливо начал жевать, она смотрела на него в ужасе. «Убийцы — потом. Нужен его фотоаппарат». — «Фото… — она сжала голову ладонями. — А вы действительно компьютер… Впрочем, я понимаю. Что вам наш доктор… Мавр сделал свое дело». — «Поехали». Этот бессмысленный разговор можно было продолжать до бесконечности, ведь Настя еще надеялась на чудо, не примирилась с тем, что с первой же секунды стало ясно ему…

Вышли, моросил дождь, такси по проспекту двигались уверенным пунктиром (тоже совпадение, обыкновенно днем с огнем не найти!), один подрулил, узнав, что в Теевку, обрадовался, но тут же подозрительно нахмурился: «А обратно?» — «Порожняк — оплачу». — «Вот это друг, товарищ и брат, и я соответственно!» — «За две цены». — «А ты бы хотел бесплатно?» — «Я бы хотел побыстрее». — «Родственник помирает, что ли? — всмотрелся таксист. — Ладно…».

Гнал он от души, по городу — под сто, а за городом, когда пошло двухрядное в одну сторону шоссе, стрелка спидометра прыгнула к отметке «140». «Не расшибемся? Нам надо живыми». «Не боись, — подмигнул шофер, — это тебе с непривычки страшно». И в самом деле, уже через несколько минут Хожанов перестал обращать внимание на спидометр, да и впечатление от скорости притупилось. Удивляла Настя: вдавившись в спинку сиденья, она превратилась в каменное изваяние. Ни слова, ни жеста, ни звука…