Евгений Сухов - Короли блефа Страница 19

– Восемьдесят тысяч…

Снова повисла тишина. Которую теперь нарушил Долгоруков, который тихо и с каким-то надрывом произнес:

– Господа, вы меня ставите в невыносимо неловкое положение.

Свешников снова бросил на Севу быстрый взгляд, и, наконец, взоры их встретились. «На этом все», – прочитал актер во взгляде нанимателя.

– Ну, знаете, – Докучевич был вне себя. – И вы, князь… Кроме того, что вам неловко, вам больше нечего сказать?

«Князь» молчал.

Дормидонт Савельевич торжествовал победу.

– Вы… Вы… – Арнольд Витальевич повернулся на каблуках и, не прощаясь, вышел из гостиной.

Долгоруков поник головой. Ему явно было стыдно из-за такого торга. Но восемьдесят тысяч за дом, который стоит от силы пятнадцать…

– Поздравляю вас, князь, – внутренне усмехаясь, произнес Дормидонт Савельевич. – Весьма и весьма удачная продажа.

– Да уж, – только и нашелся, что ответить, Долгоруков.

– Да вы не тушуйтесь, вы-то здесь при чем? – успокаивающим тоном произнес Тучков, совершенно не ведая, что через пару часов придется успокаивать его самого. – Торг сей не вы завели, не вам, стало быть, за него и переживать. Ну а нам с Арнольдом Витальевичем… бог простит.

– Вы так думаете? – приободренный, поднял голову Сева.

– Конечно, – легко ответил Тучков. – Зато теперь ваше финансовое положение прекрасно.

«Да, теперь мое финансовое положение неплохое», – подумал Сева и улыбнулся. Для афериста – весело, по роли недалекого князя – немного смущенно.

– Право, не знаю, что вам и ответить…

– Знаете, князь, – заспешил Тучков, – мне бы хотелось поскорее оформить нашу сделку. Не подскажете, где тут ближайшая контора нотариуса?

Через три четверти часа на руках графа Тучкова была гербовая бумага, удостоверяющая, что он является действительным и единственным владельцем дома с садом и службами на Покровской улице.

Долгоруков съехал, и Дормидонт Савельевич вошел в дом его владельцем. Он прошел анфиладою комнат и спустился в винный подвал. Десять раритетных бутылок лежали в своих ячейках нетронутыми.

Снимая с лица паутину, он прошел к ним. Потрогал. Потом достал одну. Стекло ее было гладким, как будто она только что была изготовлена и совсем недавно успела остыть. Наклейка тоже была совсем свежей.

Он протер бутылку ладонью, и у него сильно кольнуло под левой лопаткой.

Это был никакой не «Кло`д Крайфер».

Это был обычный французский «Бурбон».

Тучков достал из ячейки еще одну бутылку. «Бурбон»…

Еще бутылку. Опять обыкновенный «Бурбон».

Еще…

Десятую бутылку из ячейки он запустил в угол. Толстое стекло не разбилось, и бутылка, отскочив от стены, покатилась по полу с отвратительно-издевательским звуком.

– Восемьдесят тысяч, – произнес Дормидонт Савельевич шепотом. – Восемьдесят тысяч!

Интонация слов была такой, будто граф оплакивал покойника. Оно так примерно и было: восемьдесят тысяч можно вполне определенно считать невосполнимой потерей. Ведь не пойдешь же в полицию жаловаться, что тебя обвел вокруг пальца молодой мошенник, коего граф посчитал придурком. А придурком оказался сам Дормидонт Савельевич.

Да и с чем идти жаловаться? Купчая составлена по всем правилам. Долгоруков покупать дом за такие деньги совершенно не принуждал – граф сам, добровольно выложил их.

Конечно, на этого «князя» полиция, что называется, «положит глаз». Но не более того. Ибо никакого криминала со стороны Долгорукова здесь нет. Репутация же самого графа Тучкова настолько упадет, что каждый уличный мальчишка будет показывать на него пальцем и кричать:

– Надули, надули!

И что за жизнь такая пошла! Махинаторы на каждом шагу… Худо. Нет, не то слово. Просто ужасно. А уж как жаль, господа, пропавшие восемьдесят тысяч, вы бы только знали. Одним словом, э-эх…

Всеволоду Аркадьевичу же, напротив, было очень хорошо.

Часть II

Ленчик

Глава 7

Сын льва

Ленчик был, как говорится, из молодых, да ранних.

Начал и правда рано. Годков с одиннадцати, научившись играть в «горку», он стал просиживать дни и вечера с картишками в руках, придумывая фортели и плутовства, которые могли бы гарантировать ему непременный выигрыш. А как еще заиметь деньжат на проживание, коли вы родились на Суконке, то бишь в Суконной слободе? Где, окромя суконной фабрики и рабочих казарм, только пара продуктовых лавок, с десяток трактиров и кабаков да три развеселых дома с мамзельками? А из родителев у вас одна только старая подслеповатая бабка, которая, к слову сказать, тоже хочет кушать. И чем еще заняться после трех классов начальной школы? Не на фабрику же идти работать… Ведь это тяжело и скучно. Не, пусть на Суконке работают лошади. Они – двужильные!

К пятнадцати годкам никто, даже из взрослых сильных картежников, каковые знали Ленчика, не решался садиться с ним за карточный стол. Потому как на собственном примере ведали – обдерет, как липку! Ленчик, как его звали все на Суконке, знал практически все карточные шулерства и еще с пяток хитроумных неприметных со стороны фортелей, которые придумал сам и которые были неведомы даже шулерам-профессионалам.

Один раз он попробовал поиграть на пароходе и прокатился до Нижнего Новгорода. Слышал, что так делают профессиональные шулера. Привез рублей двадцать. Понравилось. Решил прокатиться до Нижнего еще раз. Снова напросился играть, когда в третьем классе затеялась игра. На сей раз выиграл свыше тридцати рублей, после чего двое разъяренных проигрышем мужиков избили его до полусмерти, отобрали деньги и едва не выбросили с парохода в Волгу. После этого случая Ленчик зарекся играть на пароходах (по крайней мере в третьем классе) и стал придумывать ходы-выходы к тому, как бы ему заработать деньжат каким-нибудь иным способом. Как раз в это время – была середина семидесятых годов – до Казани докатились слухи, что в Москве существует «Клуб «червонных валетов», члены которого весьма изобретательны в различного рода надувательствах и мошенничествах и при этом совершенно неуловимы. Словосочетание «червонные валеты» до того импонировало Ленчику, что он решил использовать его в одной задумке, до чрезвычайности простой и крайне эффективной.

Задумка Ленчика, весьма граничащая с вымогательством и шантажом, приносила приличные плоды. Уже через месяц он отъелся, купил себе синюю атласную рубаху, похожую на казачий бешмет, картуз с лаковым козырьком, полосатые штаны и такую же жилетку и смазные сапоги. Обедал и ужинал он решительнейшим образом лишь в трактирах, перестав покупать калачи и разную съедобную и не очень требуху в обжорном ряду на рынке Суконной слободы или Рыбном базаре. Более того, он позволил себе снять на целые сутки «апартаменты» в лучшем публичном доме Суконки, что держала мадам Серебрякова, и ангажировать себе лучшую мамзельку по имени Муся. В этих апартаментах с Мусей он стал мужчиной и в них же первый раз поймал триппер, излечившись от него посредством французских пилюль от насморка.

А потом он допустил ошибку.

Дело в том, что поначалу Ленчик шантажировал граждан, у которых рыльце, как говорится, было в пушку. Затем он стал вымогать деньги и у прочих богатых граждан. Основная его ошибка заключалась в том, что в своей задумке он пошел по второму кругу: стал шантажировать и вымогать деньги у тех, кто уже заплатил ему, чем просто их разозлил.

После очередной «акции» Ленчика в кабинет пристава третьей полицейской части города уже с самого утра выстроились в очередь две дюжины возмущенных горожан. У многих из них на руках были конверты с письмами, представлявшими вырванный тетрадный лист в линейку. Содержание писем тоже было почти одинаковым. Весьма бесхитростным, только середина второй фразы была иной:

«Миластивый государь.

Ежли вы не пазнее как сего дня до обеда не изволите полажить в вазу у фотографическова павильона Шматовскова в Державинском саду («дупло дуба что стаит на входе в Собачий переулок»; «под сломанную перилу Горбатова моста» и т. п.) 250 руб. вам грозит не минуемая смерть.

Мы не шутим.

Суммы же в письмах чаще всего варьировались: злоумышленник-шантажист где-то просил пятьдесят рублей, а где-то триста, пятьсот и даже доходило до тысячи.

– А где я им тыщу-то наберу? – возмущался господин в котелке из очереди, потрясая письмом. – Может, эти «червонные валеты» думают, что я миллионщик?!

Пристав, обескураженный таким наплывом жалобщиков, тем не менее принял всех. Причем двоим из них впоследствии пришлось наливать из графина воды, а почтенную даму, похожую телосложением на циркового атлета Бартоломео Бертолуччи (в миру Сосипатра Трофимыча), даже пришлось приводить в чувство посредством вдыхания нашатырного спирта, причем спирта понадобилось такое огромное количество, что после этого в кабинете пристава целый день пахло то ли кошачьей мочой, то ли общественным нужником.