Андрей Щупов - Мы из спецназа. Бумеранг Страница 19

Увы, Дрэм не видел своего противника, зато видел Мариночку. Грохот выстрел заставил ее прийти в себя, и она продолжала взирать на него с немым ужасом, каждую секунду немо открывая рот, то ли собираясь завизжать, то ли желая предупредить о чем-то противника. Со значением покачав головой, киллер прижал ствол «Ругера» к губам, советуя девочке помалкивать. Между тем, безмолвствовал и его противник. Судя по всему был уверен в себе на все сто - потому и не предлагал никаких сделок. Да и предложил бы, Дрэм ничего бы не принял. Словом, ситуация была абсолютно патовая, и потому, не спуская с девицы глаз, киллер осторожно попятился. Он мог бы убить ее одним выстрелом, но решил этого не делать. Сегодня тропу Дрэма пересек настоящий профессионал, и этот профессионал заслуживал своего маленького приза. Вот и пусть смазливая курочка станет таким призом.

Продолжая отступать, киллер чуть улыбнулся. В иные жизненные моменты он умел быть великодушным и даже получал от этого определенное удовольствие. Он уже поднялся на третью ступень, когда Мариночка наконец-то пробудилась. Дыхание близкой смерти совершило невозможное, в считанные секунды заставив ее протрезветь от наркотиков. Рот девушки распахнулся, и, набрав в легкие добрую порцию воздуха, она оглушительно завизжала.

- Не трогай ее, мачо! - рявкнул переполошившийся Зимин, и, услышав его голос, Дрэм трижды нажал на спуск. Он стрелял быстро, посылая пули чуть ли не со скоростью автомата. При этом по-прежнему глядел не на девушку, а на кирпичную переборку, из-за которой в любой момент мог высунуться его лихой оппонент. Но, увы, на удочку «кандагаровец» не попался и носа наружу не высунул. Значит, действительно, был мужиком неглупым. Можно было, конечно, ему что-нибудь ответить, но стоило ли светиться раньше времени? Все-таки голос это тоже улика - и улика немаловажная. А потому, продолжая молчать, киллер беспрепятственно поднялся до самого верха и неторопливо выскользнул за дверь.

И тотчас из-за переборки высунул голову Стас. Лестница была пуста, и, продолжая сжимать по пистолету в каждой руке, он осторожно приблизился к девушке.

- Как ты тут?

Она вяло мотнула головой. Поглядев на старую фанеру, которые в стародавние времена пытались укрепить стол, Зимин вздрогнул. Три выстрела, сделанные убийцей, не пропали даром. Стрелял при этом киллер не в него, а в Мариночку. Две дырочки красовались в опасной близости от ее ушей, третья чернела прямо над головой. Ясно было, что этот пижон снова давал понять, с кем именно они связались. Мог бы изнасиловать, но не изнасиловал, мог бы убить, но только чуточку напугал - и еще неизвестно кого больше - ее или Стаса.

- У тебя кровь на голове, - тихо пробормотала девушка.

- Ерунда! - он скривился. - Вот куртку, действительно, жаль. Классная была куртень. Друзья на день рождения подарили.

- Я куплю тебе новую. Еще лучше. - Мариночка устало прикрыла глаза. - И тоже на день рождения. Ведь ты сегодня еще раз родился…

Смысл ее слов дошел до Зимина с запозданием. Отерев стекающую по щеке кровь, он извлек из кармана сотовый телефон.

- Димон, это я. Где вы?

- Минут через семь-восемь будем у тебя. Девушка жива?

- Жива не волнуйся, так что можете не спешить.

- Его там не было?

Стас понял, про кого спрашивает Харитонов и ответил в той же лаконичной манере:

- Он был здесь. Судя по почерку - тот самый, что пугал Мишаню в парке.

- Почему ты так решил?

- Приезжай сюда, сам все увидишь. - Стас чуть помедлил. - А Мариночку я пока отвезу на нашу представительскую квартиру.

- Ты с ума сошел! Что ей там делать?

- Не ори, Димыч, так будет лучше, поверь мне. Пусть отсидится, от наркотиков оклемается. Нельзя ей сейчас выходить на улицу.

Какое-то время Харитонов молчал, обдумывая сказанное Стасом.

- Что ж, - наконец отозвался он, - тебе виднее. Но все-таки не забывай, кто у нее отец.

- Я не забываю, - Стас невесело улыбнулся. - Ни на одно мгновение…

Глава 15

Дрэм отлично помнил, как напугал его первый паук, свалившийся в яму. Второму и третьему он был уже рад, поскольку наступили холода, и терзавший нутро голод заставлял ночи напролет стучать зубами, выковыривая из стен малейшие корешки, отлавливая червей и жуков. Змей с пауками подбрасывали в зиндан местные сорванцы. Желали, должно быть, напугать грязного гяура, а получалось наоборот - подкармливали. Странное это было состояние - нечто, чему трудно подобрать название в обычной гражданской жизни. Тело страстно желало жизни, а дух его то взмывал вверх, то опускался к самой земле. Большую часть дня Дрэм страдал от голода и пытался отвлечь себя мыслями о скором побеге. Только это поддерживало его на плаву, позволяло блюсти себя в форме.

Чтобы не раскиснуть вконец, он соскребал со стен глину, лепил фигурки неземных монстров. Не для себя - все для тех же сорванцов. И сумел таки привлечь их внимание. К зиндану стали приходить чаще, а в дополнение к воде и черствым, как камень, лепешкам стали спускать на веревке козье молоко и куски, завернутого в листья вяленого творога. Так он и выживал в те времена, радуясь любым пустякам, часами глядя на крохотный кусочек вольного неба. Дни же, когда хозяева выпускали его наверх, заставляя рубить дрова и перекапывать комковатую землю, превращались для Дрэма в настоящий праздник. Он никогда не выглядел атлетом, но лишние тренировки мог только приветствовать. Его мышцы, способные без особых усилий в жиме «лежа» поднимать штангу в сто тридцать и сто сорок килограммов, по-прежнему оставались подростковыми. Когда-то его это злило, заставляло комплексовать, но после, угодив в армейскую разведку, он понял, что должен благодарить природу за экономное строение тела. В Японии, говорят, именно с такими мышцами когда-то набирали в рекруты ниндзя. Бывалые воины понимали, что мясо, обладающее видимой мощью, мало способно к настоящей работе, иное дело - сухие мышечные волокна, дарящие взрывную силу, не боящиеся даже затяжного голода. Позже Дрэм и сам определил разницу, сравнивая окорока диких оленей и домашних коров, горных косуль и раскормленных свиней. Дикое мясо отличалось от привычной говядины, как древесина рыхлого тополя от той же лиственницы или яблони. И яснее ясного становилось, отчего сила одного орангутанга приравнивалась к силе восьмерых взрослых мужчин, а та же рысь одним ударом в состоянии была переломить хребет иному бычку.

Хорошо запомнил Дрэм и свой первый побег, когда, выбравшись на окраину села, он вдохнул полную грудь вольного воздуха и чуть было не потерял сознание. Совсем как девица, впервые ощутившая поцелуй сверстника. Очень уж сладостным показался этот первый момент. Ощущение свободы вскружило голову, и оттого, видимо, не получилось грамотно рассчитать направление. Всего и успел добраться до первой сосновой рощицы. Мыслил, верно, что в похожих на родной лес кущах сумеет сориентироваться и укрыться, а вышло хуже не придумаешь, поскольку именно в рощице его и поджидали пятеро бородатых всадников. Они и искать-то его не пытались, отлично знали, куда ринется сбежавший шурави. Не слезая с коней, в том же пролеске отхлестали его плетьми, а после, связав веревкой руки, заставили бежать за лошадьми весь обратный путь. Если пленник падал, волочили какое-то время по дороге, потом позволяли подняться и охаживали все теми же плетками.

После побега отношение к нему стало хуже. Приехавшие в гости к хозяину двое рослых сыновей чуть ли не каждый вечер выволакивали пленного шурави из зиндана, отрабатывая на нем неуклюжие, подсмотренные, должно быть, с экрана удары. Когда Дрэм пробовал прикрываться, приходили в ярость и набрасывались на него уже вдвоем. Дрэм закрывал голову руками и сжимался в позе эмбриона. И ведь все равно успевал замечать, как стоявший неподалеку седобородый старик-отец, недовольно хмурился. Видно, почтенному горцу забавы разъярившихся отпрысков тоже не доставляли особой радости. Однако терпел и молчал - должно быть, понимал, что новое время диктует новые правила. Поколение, выросшее под грохот российских снарядов, знать не знало никаких кодексов чести. За доллары шли на смерть, за доллары соглашались лить чужую кровь, за доллары переписывали Коран, сочиняя для легковерной молодежи фетвы с искаженными выдержками из священного писания. Все срабатывало и давало нужный результат, если за это вовремя платили. И хорошо, что старик не видел, как в один из вечеров, достав на свет видеокамеру, сыновья взялись снимать кавказские «страшилки». Такие, говорят, хорошо шли на просвещенном западе - покупались даже намного дороже, нежели ролики с побоищами английских футбольных фанатов. Вот и эти бородатые молодцы явно знали, как зарабатывать себе на жизнь. По очереди избивая Дрэма, они скрупулезно запечатлевали сцены истязания на камеру. Особенно старался старший - по имени Рафаэль. Симпатичное лицо и чудесное имя ничуть не умаляли силу его ударов, а полыхающее в глазах плечистого боевика пламя не утихало ни на секунду. Его и агитировать было давно не нужно, - смысл этой жизни Рафаэль познал в полной мере и, вероятно, вне войны себя уже просто не мыслил. Младшего из братьев звали Мухамад, и этот, судя по всему, еще не вошел в нужный раж. Пока еще только присматривался и примерялся, но можно было не сомневаться, что под умелым руководством брата уже через полгодика парень дозреет, став тем, кого спецназ издавна прозывал зверьми.