Светлана Воинская - Стервятница Страница 19

Затвердевшие мышцы Вацлава сопротивлялись ей, пришлось наклониться совсем низко. Со стороны казалось, что она распласталась на теле. Наконец, она увидела пятно на коже. Полумрак костела затруднял осмотр. Следовало отличить лишь оттенки. Фиолетовый?… Малиновый?…Вишневый? В нетерпении она схватила с канделябра свечу и поднесла к изучаемому месту. По храму разнесся гул голосов. Она слышала шаги у себя за спиной, чьи-то испуганные возгласы, шепот детей.

Пятно было вишневого цвета. Вацлава сгубил не приступ. Отнюдь! Друг ее детства, первый любовник, Герман оказался предателем, но надо отдать ему должное — он преподнес ей несколько прекрасных уроков. И вот настал момент воспользоваться его знаниями. Моника обернулась, и толпа, окружившая ее, отшатнулась. Ее глаза обратились к Кларе, и та прочла обвинение, пошатнулась, задрожала. Горящий взор молодой женщины будто выжег на ее лбу клеймо убийцы. Люди обернулись к Кларе, смотрели на нее, и их назойливое внимание придало ей сил.

— Она! — вырвался из ее горла хрип. — Это она спаивала Вацлава каким-то зельем и отравила его! Полицию! Скорее полицию! Хватайте ее, убийцу!

Рука священника сжала запястье Моники.

— Пустите! — прошипела та, и священник отпрянул, заметив зажатый в ее ладони нож.

Моника кинулась в толпу. Почувствовав в своих объятьях жертву, людей обуяло безумие. Они рвали волосы, сбрасывая вуаль и шляпу, неумолимые кулаки рушились на ее хрупкие плечи. Те, что начали с тычков, уже нацеливали удар в лицо, оплеванное, исцарапанное. Кто-то замахнулся тростью, стараясь ударить Монику по голове. В тот момент она упала, и трость огрела ее по спине.

— Стойте! Вы убьете моего ребенка! — закричала она, уворачиваясь от новых пинков. Ее голос вдруг обрел небывалую силу, благодаря отчаянию, благодаря звериной решимости выжить. — Всем застыть и слушать! Один шаг и… — Моника не знала, что сказать. Нож в ее руке казался бесполезной игрушкой, она не могла воспользоваться им.

Священник, стоя позади толпы, шевелил губами и крестился:

— Вон из дома Божьего… Ведьме здесь не место…

Моника усмехнулась и бросила нож на каменный пол.

— Этот нож — черта! Кто зайдет за нее, погибнет сегодня же…в полдень… мучительной кровавой смертью! На этом ноже заклятье. А проклятия моего не избежит ни один из вас! — гаркнула она оцепеневшим людям. — А я напьюсь вашей крови, как выпила холодную кровь Вацлава!

Ее голос дребезжал, скулил и скрипел, затрагивая самую чувствительную струну каждого — суеверный страх перед немыслимым.

— Вампирша, боже! — женщина, которая рвала ее волосы, упала без чувств.

— Умри! — прошипела Моника, указывая на поверженную пальцем.

Люди окаменели. Суеверия воспитывались в чехах веками, их город жил легендами, детей пугали оборотнями. В стенах костела, куда смогла проникнуть нечистая сила, они перестали чувствовать себя в безопасности.

Моника открыла тяжелую дверь. Порыв холодного ветра поднял с пола ее черную вуаль и бросил на канделябр у гроба. Ткань вспыхнула, огонь перекинулся на сухое дерево ящика, и вскоре мертвец исчез в огромном костре, пылающем на алтаре.

По храму разнесся зловещий смех, и дубовая дверь с грохотом захлопнулась.

Глава 7

Неделю спустя по беспроволочному радиотелеграфу в полицию Вены поступила информация об убийстве, совершенном в Праге. Убийцей была женщина, имеющая отпечатки пальцев, соответствующие отпечаткам Моники Каттнер, разыскиваемой за серию преступлений. Отпечатки пальцев были сняты с оставленного ею ножа и оказались идентичны имеющимся в картотеке. По заключению экспертов убийство было совершено путем отравления цианистым калием. В качестве доказательства имелась бутыль настоя, в котором был обнаружен яд. Преступница не поймана.

В кабинете начальника полиции прогремел голос:

— Позовите Германа!

Среди его сотрудников еще не было более умного, более расчетливого и трезвого, чем Герман, ведь побороть преступность способен только преступник. А за полгода Герман прошел хорошую школу: перевоплощения, тайные проникновения в притоны, «подсадка» в тюремные камеры. Но никогда он не примерял полицейскую форму, не показывался на улице с ротвейлером[7]. Вот и сейчас Герман появился в твидовом костюме и производил впечатление молодого денди. Образ так не вязался с местом, где он очутился.

Нельзя было назвать Германа расторопным, он никогда не делал более того, о чем его просили, и выполнял задание точно в указанные сроки, но не ранее. Он никогда не требовал увеличить жалование, не просил новых должностей. Герман оставался равнодушным к славе и ни разу не допустил, чтобы его имя украшало страницы газет.

— Ты едешь в Прагу. Я знаю, город тебе знаком. Ты жил там с отцом два года. Тем легче тебе будет найти Монику Каттнер.

Начальник знал, Герман не откажется. Он никогда не отказывался. Но теперь не торопился с ответом. Будто что-то шевельнулось в душе, похожее на утерянную честь.

— Распорядитесь заказать билет, — был ответ, и через минуту кабинет опустел.

Герман спустился по лестнице, забрал у слуги длинное пальто с каракулевым воротником и манжетами и вышел на мороз улицы. Но холодно ему стало еще там, в кабинете. Быстрым шагом он зашел в ближайшее кафе, надеясь согреть душу чашкой дымящегося кофе.

Быть может, все это время он и стремился именно к этому, к встрече с Моникой. К встрече необычной, где последнее слово останется за ним, где он получит над ней полную власть и сможет распоряжаться ее жизнью по своему усмотрению. Он никогда не рассчитывал, что мечта его сбудется так скоро. Он готовился к долгому ожиданию, но не бесполезному. Готовился к ее приезду сюда, ее возвращению. Здесь его власть росла. Быть может, он не был в глазах начальства идеальным полицейским, радеющим за правое дело. Он стоял выше этой идейки, он стремился стать тайным королем города. Образ Вегетарианца его вдохновлял, Герман хотел переплюнуть любые его замыслы.

Преступления, злодеяния — каждый день, каждый час. Он досконально изучал преступный мир, его членов, их привычки и методы, у него была цепкая зрительная память и потребность быть в курсе каждого дела, дабы никогда не потерять чутья. В его доме был создан тайный архив, где собирались материалы, ему необходимые.

Чашка опустела в тот самый момент, когда в кафе вошел Вегетарианец. Он шел впереди своей немногочисленной свиты и направлялся именно к нему. Герман не верил в совпадения. Он тут же вычислил путь бегства. Но… Встретиться решил сам Монти, значит, его люди не собираются его убивать. Они убили бы его, но не в присутствии «папочки». Что Вегетарианцу надо?

— Привет, Герман! — Вегетарианец сел напротив, излучая уверенность, силу, но в его черных глазах таилась угроза. — Слышал, ты едешь в Прагу.

Когда-нибудь он, Герман, так же явится к нему, дрожащему, и будет разговаривать таким небрежным тоном, будто они старые приятели. Когда-нибудь… Когда-нибудь и жизнь Вегетарианца будет в руках Германа. И он сможет позволить себе оставить его в живых, как не заслуживающую внимания пешку в собственной игре.

— Еду.

— За тобой будут присматривать.

— Я поеду один, господин Монти.

— Нет, дружок. Я опасаюсь за твою жизнь, ты ведь едешь к Монике. А говорят, она научилась убивать…

Герман взбесился.

— Неужели тебе до сих пор не дает покоя родинка на ее попке?

Выражение глаз Монти не обмануло его. Бандиты прижали Германа к стулу, нож Монти просвистел у его груди, срезав подтяжки. Брюки поползли вниз, и вот Вегетарианец стоит над ним с дымящейся чашкой в руке, намереваясь выплеснуть кипяток ему в кальсоны.

— Боже! — пролепетал Герман.

По кивку Монти его отпустили, и в изнеможении Герман закрыл глаза.

— Я знаю о тебе все. Что не докладываешь начальству о раскрытых тобою «загадках следствия», что шантажируешь преступников, получая от этого единственное наслаждение, какое тебе доступно. Отчего же ты испугался кипятка? Ведь наслаждение тебе доставляет не то, что ты мужчина, а то, что ты мог бы сделать, если бы твоя жертва была не послушна… — его ядовитый смех обжег его.

Все началось с той повешенной родней мертвой девочки, что неудачно избавилась от плода. Ее друг до сих пор выполнял для Германа мелкие поручения, а вся семья находилась под его игом. Они стали его рабами, первыми рабами. Сейчас ему прислуживали более ста человек, число их с каждым месяцем росло. Дабы избавиться от его власти, они продавали тайны друзей, знакомых, родственников.

Вегетарианец знал о влиянии Германа, о созданной им сети осведомителей. Почему же взирал на него, словно на червя? Ни уважения, ни страха, ни зависти не читалось в его черных глазах.

— Ты привезешь мне Монику.