Татьяна Степанова - Пир на закате солнца Страница 2

Но одно дело поддержка и сочувствие, другое – соучастие в преступлении. Тем более таком, какое расследуют (точнее, пытаются со скрипом расследовать) члены группы AF при международной миссии наблюдателей ООН.

Работа в группе AF была второй по счету командировкой полковника милиции Олега Приходько на Балканы. На этот раз не в Косово, а в Албанию, в город Шкодер.

«Любая попытка очернить мученический героический ореол чревата…» – эти слова майора КЕЙ ФОР Приходько вспомнил уже в машине – белом джипе с лейблом ООН, который вроде бы сам по себе должен вызывать у албанцев положительную реакцию. «Любая попытка чревата…» – этого самого бородача Гезима Печа, кантовавшегося в горах с автоматом и ватагой бойцов, действительно на севере почитали как героя. Партизан, участник боев с сербской армией и все такое прочее. После публикации книги швейцарского прокурора Карлы дель Понте, где она прямо говорила о похищениях сербских граждан с целью изъятия у них донорских органов и подпольной торговле таким вот «товаром», это имя всплыло вместе с другими именами албанских полевых командиров совсем уже в ином контексте.

В горах на севере на границе с Косовом располагались не только военные базы, но там же, по словам швейцарского прокурора, находились и места, где содержали похищенных людей. Сведения о «желтом доме» в горном селении, предоставленные прокурором, где проводились хирургические операции по изъятию у живых людей донорских почек, сердца, селезенки, печени, предназначавшихся для продажи в клиники и госпиталя, взорвали эфир, обошли все мировые информационные каналы.

«Желтый дом» был найден, осмотрен. Результатов по факту осмотра было получено ноль. Однако именно тогда при международной миссии наблюдателей и была образована специальная секретная следственная группа AF, сотрудники которой вели поиск настоящих мест, где во время войны подобные операции по изъятию органов проводились. Где потрошили людей, где работали настоящие «мясники», где должны были остаться следы, улики, пригодные для идентификации, для предоставления в качестве доказательств в суде.

Кроме этих «мест крови» должны были быть найдены и тайные лагеря, где держали похищенных. А также кладбища, где хоронили убитых.

Одно такое «место крови», по оперативной информации, полученной полицией КЕЙ ФОР, находилось в горах, в сорока минутах езды от границы с Косовом. Однако данные были расплывчаты, группе AF предстояло их уточнить.

Но, как предупредил майор Баерз, на жителей окрестных деревень полагаться в этих поисках и уточнениях не приходилось.

Олег Приходько был к этому готов, ничего другого он, собственно, и не ожидал.

А вот у хорвата Митри Сокола, формально являвшегося старшим группы, это вызывало злость и досаду. Садясь в джип, он не скрывал своего мрачного настроения. Даже не улыбнулся привычно эксперту – криминалисту группы Рае Чистяковой. Она загрузила в багажник свою походную «лабораторию» – что-что, а техника была выдана группе первоклассная. Зато не было, увы, никакой охраны. Как объявили в миссии наблюдения – на автоматчиков просто не хватило средств, бюджет миссии и так был урезан наполовину в связи с мировым кризисом.

Митри Сокол и Олег Приходько получили от майора Баерза фамилию и адрес информатора КЕЙ ФОР в селе Требиште, которое они должны были проезжать. Информатор был из сельской интеллигенции – учитель. Приходько, опытный в таких делах, предпочел бы, чтобы агент был кабатчиком – хозяином придорожного кафе, – эти типы знают много, а видят и подмечают еще больше. А какой информацией мог располагать школьный учитель? Хорошо еще, что он по-английски болтает и на славянских языках тоже, а иначе всей его информации грош цена – ведь шкиптарского (то есть албанского) языка в группе все равно никто не понимает, кроме коренного албанца – водителя по имени Небойша.

Этому самому Небойше за сотрудничество полагался гонорар. Перед отъездом секретарь миссии наблюдателей вручил старшему группы Соколу тысячу долларов – это был бюджет на расходы группы: оплату работы водителя, оплату его же как переводчика с албанского в общении с местными жителями, оплату за бензин, за еду, за ночлег, если бы обстоятельства потребовали ночевки в сельской гостинице. Тысячу баксов работающий албанец из Шкодера мог скопить в лучшем случае за год ударного труда. В горах на севере убивали во время войны и за пятую часть этой суммы.

И при таком раскладе у миссии наблюдателей не хватило бюджета на конвой!

Балканский драйв…

Олег Приходько хлопнул дверью джипа, перехватил взгляд Раи Чистяковой. Соотечественница, боевая подруга… эх, мать моя женщина, и какого черта родное МВД посылает сюда в командировку баб?!

Считается, видимо, не такой уж и «горячей точкой» – не то что, например, Чечня, Кавказ. Как же – заграница… Курица не птица, Албания не заграница. Албания – это вообще и не страна даже, это образ мыслей, способ существования – другой, настолько другой, что и представить трудно.

Албания…

Такого синего неба нет, наверное, нигде в мире.

И такой пыли на дорогах при прозрачности небес – тоже нет.

И такой вот музыки, что льется из магнитолы шофера Небойши – в три голоса, они то сливаются, то вдруг расходятся на верхах, то вновь звучат в унисон – мелодично, варварски, нежно и дико, – и все это вместе под аккомпанемент волынки-гайды, флейты-зурны и барабана.

Там, на скалистом холме над Шкодером, сторожит врагов средневековая крепость Розафа. На ее стенах четыре века назад били турецкие барабаны – до сих пор рассказывают в Шкодере: божественный ритм, неповторимое звучание им придавала человеческая кожа, содранная с пленных, высушенная, выдубленная на жарком солнце.

– Небойша, о чем поют? – спросила Рая Чистякова шофера.

Тот оглянулся, улыбнулся широко, потом посмотрел на Сокола, страдавшего аллергией на пыль, приглушил звук.

– Один раз живем.

– Об этом поют?

– Все вокруг умирает, только Балканы остаются. – Небойша улыбнулся еще шире. Его русский, а также сербскохорватский были вполне адекватны, по-английски же он в основном оперировал словцом «fack!».

Загрузились, уселись, тронулись. «Помогай бог!» – Митри Сокол, капитан уголовной полиции из Загреба, произносил это здесь, на улицах Шкодера, с разными интонациями – и как просьбу, и как команду «даешь!», и как приказ.

Улицы, улицы – город кончился быстро, точно декорации мгновенно переменили.

Рая Чистякова достала из сумки косметичку. Пудреница – солнечный зайчик заплясал по салону, слепящим пластырем лег на глаза.

– Олег Иванович…

– Что?

– Письмо.

– Какое еще письмо?

– Я подруге хотела отправить, думала, почту будем проезжать. Да вот в номере забыла, растяпа.

– Возвращаться – хуже нет дела, – объявил шофер Небойша.

– У вас тут тоже такая примета? – Рая Чистякова спрашивала шофера, а смотрела на Приходько.

– У нас тут в приметы не верят.

– А во что верят?

– В дурной глаз. В имена. В автомат «калаш», хорошо, когда есть он, все сразу просто. – Шофер Небойша явно кокетничал с экспертом-криминалистом группы AF.

Молодость!

– А как это – в имена?

– Ну что не зря даются. Вот куда едем – Проклятые горы называются.

– Отчего же они Проклятые?

Голос Раи Чистяковой журчал как ручей. Ей хотелось поболтать. Олег Приходько подозревал, что ей хотелось поболтать именно с ним. Но он не ловился больше на эти наживки. Чесать языком – это все, что они умеют, эти самые боевые подруги, коллеги по службе. А как только заводишься сам, делают невинные глаза: что такое? Ты меня неправильно понял. Ведь сама же была не против того, чтобы он пришел к ней в номер. Сама же слушала, смеялась, глазами стреляла. А едва он проявил инициативу – сразу на попятный: завтра трудный день, нужна свежая голова, спасибо за приятный вечер, спокойной ночи.

Вот дрянь!

И не так уж она хороша. Блондинка… Подумаешь, крашеная. Или все-таки натуральная? Фигура аппетитная, говорила, что плаванием занимается, что у них с подругой в Москве абонемент в бассейн. Подруга якобы медик, на вечернем… А этот шоферюга-албанец так и пялится на нее, так и пяли…

– Данные абсолютно точные – в этих самых горах, в районе Крумского ущелья пропали сербские военнопленные и еще две женщины, этих привезли в Крум из Призрени, – сказал Митри Сокол Приходько. Данные, правда, были не первой свежести, еще времен военного конфликта, но предоставила их международной миссии хорватская разведка, у которой были свои надежные источники. – Одна из женщин была замужем за албанцем, казначеем в отряде Гезима Печа. И тем не менее она пропала – так же как и остальные. Странный факт.

– Ты говорил, они все были примерно одного возраста – около тридцати лет? – спросил Приходько. – Самый подходящий возраст для того, чтобы забрать у них органы, не находишь, Митри?