Агата Кристи - Детективные романы и повести Страница 2

Эркюль Пуаро встал и погладил усы.

— Благодарю вас за честь, мадемуазель. Я постараюсь оправдать ваше доверие. Я займусь вашим делом и выясню правду.

У Карлы просияли глаза. Она встала и сказала только одно слово:

— Хорошо.

Эркюль Пуаро красноречиво поднял палец.

— Одну минуту. Я сказал, что выясню правду. Но знайте, что я буду беспристрастен. Я не приму во внимание вашей уверенности в том, что ваша мать не виновна. А если она все же виновна — что тогда?

Карла гордо подняла голову.

— Я ее дочь. И я хочу знать правду.

— В таком случае — вперед! — сказал Эркюль Пуаро. — Впрочем, это не совсем верно. Следует сказать наоборот: назад!

— Помню ли я дело Крэль? — спросил сэр Монтегью Деплич. — Конечно, помню. Даже очень хорошо помню. Исключительно привлекательная женщина. Но неуравновешенная, никакого самообладания. Но почему вы меня об этом спрашиваете?

— Да так. Просто мне интересно.

— Не очень-то вы тактичны, старина, — проговорил адвокат, оскалив зубы в своей знаменитой «волчьей улыбке», которая, как известно, действовала на свидетелей обвинения устрашающе. — Это была зашита не из блестящих. Мне не удалось добиться оправдания.

— Я знаю.

Сэр Монтегью пожал плечами.

— Конечно, в то время я еще не обладал таким опытом, как теперь. И все же мне кажется, я сделал то, что было в человеческих силах. В одиночку многого не достигнешь. Нам удалось добиться замены высшей меры пожизненным заключением. Мы сыграли на общественном мнении: за нее просило множество уважаемых матерей семейств. Они были на ее стороне.

— К чему сводилась защита? — спросил Пуаро. Он все прекрасно знал, так как успел прочесть подшивки газет, но считал правильным разыгрывать перед сэром Монтегью полное неведение.

— К самоубийству, — сказал Деплич, откинувшись в кресле и вытянув свои длинные ноги. — Это — единственное, что можно было сделать. Но получилось не блестяще, потому что Крэль был человеком совсем не того типа. Вы никогда его не встречали? Нет? Это был рослый, подвижный и шумный парень. Пил много пина. Любил радости плоти и наслаждался ими в полной мере. Ведь невозможно убедить присяжных, что человек такого сорта спокойно лишит себя жизни. Это неправдоподобно. Да, я помню, я предвидел, что проиграю дело. И она мне не помогала. Как только она встала и открыла рот, я понял, что дело проиграно. Она совсем не боролась.

— Вы это имели в виду, когда говорили, что в одиночку ничего не достигнешь?

— Да, именно это, дружище. Мы ведь не волшебники. Победа на пятьдесят процентов зависит от впечатления, которое обвиняемый производит на присяжных. А Каролина Крэль даже не пыталась бороться.

— Почему же?

Деплич пожал плечами.

— Почем я знаю. Она, конечно, очень любила этого парня. Его поступок совсем ее подкосил. Она, кажется, так и не оправилась от потрясения.

— Так вы считаете ее виновной?

Деплич даже опешил:

— Ну, само собой разумеется.

— Она призналась вам в своем поступке?

— Что вы! — удивился Деплич. — Конечно, нет. У нас ведь определенный кодекс. Презумпция невиновности. Если это дело вас интересует, вам следовало бы поговорить со старым Мейхью. Как раз их фирма поручила мне вести защиту. Старый Мейхью мог бы рассказать вам гораздо больше, чем я. Но — увы! — он уже присоединился к подавляющему большинству. Правда, есть еще Джордж Мейхью. Он в то время был юнцом — ведь это произошло очень давно.

— Да, конечно. Мне повезло, что вы помните эту историю. У вас удивительная память.

Деплич был польщен.

— Ну, громкие дела запоминаются. А дело Крэль вызвало большую сенсацию в прессе. Сексуальный вопрос и тому подобное.

— Простите мою настойчивость, но я опять хочу спросить вас: вы действительно не сомневались в виновности Каролины Крэль?

Деплич пожал плечами.

— Конечно. Вряд ли можно было сомневаться.

— А каковы были улики?

— Сокрушительные. Во-первых, был повод: она жила с Крэлем, как кошка с собакой. У них не прекращались скандалы из-за его вечных любовных связей. Она, в общем, выдерживала их довольно стойко: делала скидку на его творческий темперамент — он ведь был действительно первоклассным художником. Его мазня колоссально поднялась в цене, колоссально! Я-то не любитель живописи такого рода но что на нее большой спрос — это несомненно.

Так вот — у него были вечные истории с женщинами. Миссис Крэль была не из кротких и терпеливых жен. Происходили грандиозные скандалы, но он в конце концов всегда возвращался к ней. Но последняя его история была несколько в ином роде. Замешана была девушка, и очень молоденькая. Ее звали Эльза Грир. Она была единственной дочерью какого-то фабриканта. Богатая, самоуверенная и умела добиться всего, что ей вздумается. На этот раз ей вздумалось добиться Эмиса Крэля. Она заставила его писать ее портрет. Вообще-то он не делал светских портретов. Но девочку Грир он написать согласился. Ему было в то время под сорок, и он был давно женат. То есть он как раз созрел для того, чтобы его одурачила какая-нибудь девчонка. И такой девчонкой оказалась Эльза Грир. Он совсем ошалел и готов был развестись с женой, чтобы жениться на Эльзе.

Каролина Крэль на это не шла. Два свидетеля показали, что она грозилась убить его, если он не перестанет встречаться с девушкой. И угрозы звучали вполне серьезно. Накануне все они были в гостях у соседа. Он — большой любитель собирать разные травы и делать лекарства. Среди запатентованных снадобий у него был кониин — настой крапчатого болиголова. Это смертельный яд, и в то время о нем говорили и писали очень много. На другой день сосед обнаружил, что бутылка с кониином наполовину пуста. И при обыске в комнате миссис Крэль в ящике шкафа был найден почти пустой флакончик из-под кониина.

Эркюль Пуаро поморщился.

— Его могли ей подложить.

— Нет, она призналась полиции. Вообще неблагоразумно было не советоваться с юристом с самого начала. На вопрос о кониине она сразу откровенно ответила, что взяла его в лаборатории соседа.

— С какой целью?

— Она сказала, что взяла его для себя, но не сумела объяснить, почему флакончик оказался пустым, а также, почему на нем остались отпечатки пальцев только ее одной. Она утверждала, что Эмис Крэль совершил самоубийство. Но если бы это было так, если бы он действительно взял кониин из флакончика, который она

спрятала в своей комнате, то на нем были бы отпечатки и его пальцев.

— Яд был дан ему в пиве, кажется?

— Да. Она вынула бутылку из холодильника и сама отнесла ее в сад, где он писал портрет. Она налила ему пива в стакан и смотрела, как он пил. Потом все, кроме него, пошли завтракать, — он часто не являлся к общему столу, — а после завтрака его нашли мертвым. Защита выдвинула предположение, что Крэль был так подавлен угрызениями совести, что сам влил яд в стакан. Но это все чушь, не такой он был человек. А улики с отпечатками пальцев — самые каверзные из всех.

— А на пивной бутылке были обнаружены отпечатки ее пальцев?

— Нет, только его. Да и то какие-то странные. Она ведь первая подошла к трупу и оставалась около него одна. И, вероятно, она вытерла и бутылку и стакан, а потом прижала к ним его пальцы. Но из этого ничего не вышло. Обвинитель, старик Рудольф, очень потешался, демонстрируя на суде, что человек никак не может держать в руке бутылку этим способом. И мы, конечно, из кожи лезли, чтобы доказать, что, напротив, может, тем более, что у умирающего были сведены пальцы. Но, откровенно говоря, чепуха, которую мы старались внушить, была совсем не убедительной.

— Значит, кониин был влит в бутылку до того, как она понесла ее в сад?

— Нет, в бутылке кониина не оказалось вовсе. Он был только в стакане.

Деплич помолчал. И вдруг его большое красивое лицо выразило удивление.

— Послушайте, Пуаро, а, собственно, куда вы гнете?

— Так ведь если Каролина Крэль была нс виновна, — сказал Пуаро, — то каким образом мог очутиться этот кониин в пиве? Защита утверждала, что Эмис Крэль сам влил его туда. Но ведь вы же говорите, что такой поступок был бы для него совершенно невероятным, Следовательно, если Каролина Крэль не сделала этого — значит, это сделал кто-то другой.

Деплич даже подскочил.

— Ну, знаете, Пуаро, от вас я этого не ожидал! Какой смысл ворошить дело, с которым покончено давным-давно? Безусловно, виновата она. Вы поняли бы это сразу, если бы видели ее в то время. Все было написано у нее на лице! Мне даже показалось, что она обрадовалась приговору. У нее не было ни страха, ни подавленности. Ей хотелось только, чтобы процесс поскорее кончился. Удивительная женщина!

— И все же, — протянул Пуаро, — она, умирая, оставила для дочери письмо, в котором клянется, что не виновата. И теперь ее дочь доискивается правды.