Станислав Родионов - Расследование мотива Страница 2

Рябинин встал на колени, вытащил из портфеля лупу и нацелился на угол бара, что надо было сделать ещё раньше, до осмотра трупа. Угол сразу сделался громадным, и на нём отчётливо забурели мазки. Впрочем, их было видно при косом освещении и без лупы.

Он поднялся — версия о несчастном случае подтверждалась на сто один процент.

— Едем скоро? — спросила Тронникова.

Рябинин ещё не встречал медицинского эксперта, который не спешил бы покинуть место происшествия.

— Минут через десять. Пойду поговорю с мужем.

Просторная кухня белела кафелем и пластиком.

У плиты стоял Петельников со скучающим лицом — верный признак, что он не видит криминала. За столом, cгорбившись, сидел мужчина в прекрасном модном костюме. Рукой он держался за подоконник, словно боялся упасть со стула. Пышные жёсткие волосы спустились на лоб, загородив лицо. На шаги Рябинина он слегка поднял голову, и свет лёг на прямой чёткий нос, крупные полные губы, заметный подбородок и большие серые глаза…

— Вы? — удивлённо спросил Рябинин.

Мужчина только кивнул.

Это был Максим Васильевич Ватунский, главный инженер самого крупного комбината города. Рябинин не раз встречал его на хозяйственных активах, бывал на его лекциях по кибернетике, а Ватунский как-то слушал рябининскую лекцию о причинах преступности. Раза два Рябинин видел его на праздничных вечерах с женой, той высокой строгой красавицей, которая сейчас лежала в комнате у бара. Ватунский слыл хорошим организатором, человеком удивительной собранности, целеустремлённости и логичного, хваткого ума. Рябинин дня три назад слышал по радио передачу о его стиле работы и тайно позавидовал воле этого человека.

— Разрешите воды, — хрипло сказал Ватунский и залпом выпил стакан, протянутый Петельниковым.

Рябинин сел за стол и не знал, что сказать и что сделать. Срочной необходимости в допросе не было — не убийство. Ватунский смотрел в кафельный квадратик стены, и, видимо, ему было всё равно, сидит перед ним следователь или министр.

— Что ж, — сказал Рябинин, закрывая портфель, — мы с вами завтра поговорим. Понимаю ваше состояние…

Ватунский молчал, не отрывая взгляда от плиточки. Давно замечено, что чем сильней человек, тем сильнее его горе.

— Мы вам полностью сочувствуем, — промямлил Рябинин.

— Ну, Сергей Георгиевич, я в машину, — сказал Петельников и направился в переднюю.

Щёлкнул замок — все ушли, кроме участкового инспектора, который был где-то там, в большой комнате.

— Сейчас придут с комбината. Вы уж мужайтесь, — поднялся следователь. — Жаль такую женщину…

— Мне не жаль её, — вдруг сказал Ватунский хриплым голосом.

— Как… не жаль? — опешил Рябинин.

— Так, — буркнул Ватунский и замолчал.

— Тогда, может быть, расскажете, как она упала? — насторожился Рябинин.

— Она не упала.

— Не упала? А что?

Ватунский посмотрел следователю в глаза, выпрямился и чётко сказал:

— Я убил её.

Рябинин тяжело сел и механически расстегнул портфель. Он не поверил, — видимо, Максим Васильевич выражался иносказательно.

— Да, убил, — повторил Ватунский, — и могу сейчас рассказать. Что вас интересует?

Крупными ладонями он потёр лицо, будто умылся без воды, и перед Рябининым оказался главный инженер Ватунский — собранный, сурово-внимательный. Только в глазах, в самой глубине, притихла тоска, такая тоска, на которую не хватило бы никакой воли.

Рябинин достал бланк протокола допроса и решил тут же допросить подозреваемого, потому что первое объяснение, будь оно правдивое или ложное, всё-таки самое непосредственное.

Но так ещё интуиция его не подводила.

— Слушаю вас.

— Мне и говорить нечего. Утром всё было в порядке, а потом мы поссорились. Я вспылил… Сам не знаю как, первый раз в жизни ударил женщину. Она упала, ударилась головой об угол. Вот и всё. А про стул я по телефону соврал.

Рябинин молчал, — таких коротких показаний ему записывать ещё не приходилось.

— Из-за чего поссорились?

Ватунский на секунду отвёл взгляд от кафеля, глянул в лицо следователя и твёрдо ответил, словно ждал этого вопроса и был к нему готов:

— Неважно, чисто семейная ссора.

— Всё-таки хотелось бы услышать.

— Это касается интимных отношений. Она меня оскорбила. Я не удержался. Но убить не хотел.

— Максим Васильевич, но всему городу известно, что вы с ней прекрасно жили.

— Городу видней, — коротко ответил он, чуть слышно прерывисто вздохнул и окончательно уставился на кафель, позабыв про следователя.

Говорить с ним сейчас было бесполезно. Люди действовали на него, как яркий свет на тяжелобольного. Перед Рябининым совершалось таинство смерти и рождения, которое не требовало врачей. Умирал главный инженер Ватунский, тот Ватунский, у которого до сих пор каждое новое качественное состояние было связано только с движением вперёд. Рождался убийца Ватунский. Потребуется время, пока он осознает своё новое состояние и захочет говорить, если только вообще захочет.

— Хорошо, — сказал Рябинин, — о причине ссоры поговорим после. Скажите, как вы её ударили — на лице нет следов?

— Вот так… Основанием ладони, в подбородок, снизу.

— Сильно? — И Рябинин подумал, что сейчас Ватунский заявит, что не сильно, а слегка. Сколько он ни вёл неосторожных убийств, все обвиняемые говорили так.

— Сильно, — подумав, ответил Ватунский. — Я же боксёр.

— Мне придётся вас обыскать.

Ватунский вздрогнул, как от пощёчины.

— Можете сами показать карманы, — мягко добавил следователь и не стал приглашать понятых.

Содержание карманов оказалось обычным: бумажник, две записные книжки, три авторучки, разная мелочь… У заурядного убийцы Рябинин изъял бы записные книжки, но здесь не решился. Между бумажником и паспортом придавился жёваный клочок бумаги, который показался ему каким-то лишним, как потрёпанный детектив среди томов классики. На клочке был нацарапан номер телефона. Рябинин на всякий случай его изъял, потому что всякое аномальное явление настораживает, каким бы ни было оно ничтожным. В конце концов, преступление — это тоже аномальное явление, которое ещё раньше обрастает мелкими аномалиями, как загнивающее дерево ядовитыми грибами.

Рябинин составил короткие протоколы и послал участкового за ушедшими в машину понятыми и опергруппой.

Ворчание Тронниковой послышалось уже с лестницы.

— Ну что, забыли что-нибудь записать? — иронически спросила она из-за петельниковской спины.

— Клара Борисовна, здесь убийство.

Петельников присвистнул и, как гончая за зайцем, бросился на кухню. Рябинин на ходу схватил его за рукав:

— Вадим, не очень-то приставай. Он сам признался, и, вообще, человек…

— А чего не хватает? — Петельников взметнул брови.

— Мотив непонятен, но сейчас он вряд ли заговорит.

Тронникова моментально перестала ворчать и надела свои перчатки. Понятые опять притихли в углу.

— Клара Борисовна, осмотрите ещё раз лицо, — попросил Рябинин и теперь сам склонился над телом.

Сколько раз он собирался детально осматривать повреждения на трупах, как это предусматривал закон, а не описывать их автоматически под диктовку Тронниковой. Но как-то стеснялся экспертов: вот, скажут, специалисту с высшим медицинским образованием не доверяет. И всё-таки надо, потому что следователь отвечает за дело.

На подбородке, чуть правее, синело едва заметное пятно, довольно-таки широкое, с нечёткими границами, которые можно было найти, только присмотревшись.

— Прозевали, — сказала Тронникова, измеряя пятно.

Рябинин внёс дополнительную запись в протокол и приготовил направление в морг. Теперь Тронникова не уходила, словно ожидая чего-то ещё. Из кухни вышел Петельников:

— Нет, Сергей Георгиевич, у меня с ним не получается.

— Проведи оперативную работу среди соседей. Кто что знает, что слышали… Сам знаешь.

— Завтра в десять ноль-ноль список жильцов будет на столе, — заверил Петельников.

Рябинин собрал портфель, передал копию протокола осмотра и паспорт потерпевшей участковому инспектору и прошёл на кухню. Ватунский сидел не шелохнувшись.

— Максим Васильевич, я вас не арестовываю. Прошу никуда не уезжать и вообще… чтобы всё было в порядке.

Ватунский только пожал плечами.

Рябинин пошёл к выходу, но в комнате остановился и ещё раз взглянул на пол, где лежала красивая молодая женщина в модном платье. Не хотелось называть её трупом, как и Ватунского преступником. Рябинину в детстве слово «труп» казалось страшноватым, страшнее, чем «покойник», а теперь казалось и неточным. Человек только умер, ещё тёплый… Какой же это труп? Это ещё человек, мёртвый, но человек. А трупом он ещё будет — потом. Рябинин вспомнил, как однажды она вошла с мужем в зал перед самым началом концерта — нарядная, гордая и такая счастливая, что казалось, её счастья хватит на весь зал. Люди зашептались — восхищённо и завистливо. И его тогда что-то кольнуло — может, забытая мечта, может, то, чего не сознаёшь, а только предчувствуешь…