Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков] Страница 2

Поняв, что она была несправедлива, Лиза быстро и как-то умоляюще протянула ему руку.

— Извините, — прошептала она, — я слишком зла.

Паоло пожал плечами.

— Нет, мне это не нравится, — продолжил он. — Мне это вовсе не нравится, Лиза. Я тоже сейчас вместе с Франком.

То, что он ощущал, было похоже на притупившееся горе. Как старая, но не забытая боль. На сердце у него кошки скребли, и ему было трудно дышать.

— Скажите, Паоло, вы считаете, что все получится?

Лиза задала этот вопрос жалобным голоском маленькой девочки, и это взволновало собеседника до глубины души.

— О! Если вы будете так вести себя, — взорвался Паоло, яростно меряя шагами офис, — вы принесете нам несчастье!

Он остановился перед ней, сунул руки в карманы, чтобы придать себе более серьезный вид, и медленно, едко произнес:

— Если вы будете постоянно подносить к уху часы, Лиза, они в конце концов остановятся. Они остановятся, потому что вы сомневаетесь в них. Часы — это как люди: нужно уметь доверять им. У нас великолепные часы. Они так здорово отлажены, что в Швейцарии сдохнут от зависти. Значит, оставим их в покое, и пусть они работают.

Он прищелкнул языком, как дегустатор.

— Дайте мне сигарету.

Протянув ему пачку, она с благодарностью улыбнулась. Паоло вытащил сигарету.

— А вы будете? — спросил он.

Лиза бездумно взяла сигарету, и Паоло поднес ей огонек. Порывы ветра временами доносили до них отголоски немецкой песни. Паоло открыл стеклянную дверь, выходящую наружу, и песня зазвучала громче. Какое-то время он слушал ее, но капли дождя заставили его отступить и приоткрыть дверь.

— Это морячки в баре, там, на таможне.

— Что сказал Гесслер, в котором часу он придет? — спросила Лиза.

— В шесть часов с четвертью.

— Но его нет.

— Потому что сейчас десять минут седьмого!

Большим и указательным пальцем Лиза потерла себе глаза. Она провела бессонную ночь, и сейчас веки жгли ей глаза раскаленным железом.

— Как вы думаете, он придет? — спросила Лиза.

— Что за мысли приходят вам в голову!

— Я боюсь, как бы он не сдрейфил! Гесслер всегда вел такую идеально правильную жизнь!

— Именно, — хохотнул Паоло, — не так часто добропорядочному человеку предоставляется возможность свернуть с правильного пути! Тем более, — добавил он, — Гесслер всегда все завершает самым тщательным образом, особенно зло!

Паоло замолчал, увидев за стеклянной дверью, ведущей наружу, силуэт. Он не слышал шума шагов на железной лестнице, и это появление застало его врасплох. А Паоло ненавидел, когда его заставали врасплох.

Дверь открылась, и на пороге появился Гесслер. Ему было около сорока лет, светлые волосы уже начали седеть, он был классическим воплощением германского типа мужчины. У него были светские манеры и несколько грустная — из-за старомодности — элегантность. В руках он держал дешевый чемодан, резко контрастировавший с его обликом. При виде Гесслера Лиза обрадовалась. Его приход казался ей хорошим предзнаменованием.

— А мы как раз говорили о вас, месье Гесслер, — сказал Паоло, выказав при этом чувство юмора.

Гесслер бросил на него такой ледяной взгляд, что даже природная вежливость не в силах была растопить его.

Он слабо улыбнулся.

— Об этом деле, — сказал он, — чем меньше говоришь, тем будет лучше.

Затем немец подошел к Лизе и поклонился ей, слегка щелкнув каблуками.

— Добрый вечер, Лиза.

Она так и не вынула рук из карманов.

— Какие новости? — спросила молодая женщина с явным беспокойством.

Гесслер положил чемодан на стол.

— Новости, на которые вы намекаете, еще не новости, — сказал он, посмотрев на часы. — По крайней мере, я так не думаю. В эту минуту фургон только выезжает из тюрьмы.

Он изъяснялся на безупречном французском языке, хотя и с сильным акцентом, слегка сглаженным его мягким голосом.

— А если в последнюю минуту приказ будет отменен? — прошептала Лиза.

— У нас, — тихо сказал Гесслер, — никогда не отменяют приказы в последнюю минуту.

— Я боюсь, — сказала она.

Все ее отчаяние выразилось в этой фразе. Паоло и Гесслер двинулись было к Лизе, но затем оба смутились и оставили при себе свое сочувствие.

— Если предположить, что все сорвется… — начала Лиза, безучастно глядя на старый стол.

— Последние дни я часто думал над этой возможностью, — уверил ее Гесслер.

— И что же? — спросила она голосом больного, обращающегося к врачу после осмотра.

— Дело в том, — сказал Гесслер, — что я предпочитаю не думать об этом в тот момент, когда… все происходит!

Показав на чемодан, он добавил:

— Здесь форма.

Заинтересовавшись, Лиза и Паоло подошли к чемодану. Паоло открыл хлипкие замки и поднял крышку. Вытащив из чемодана матросскую куртку с позолоченными пуговицами, он вытянул ее перед собой, как продавец из большого магазина, предлагающий свой товар.

— Что это? — спросил он.

— Форма матроса торгового флота, — небрежно ответил Гесслер.

— Немецкого? — настаивал Паоло.

— Это вас шокирует? — спросил Гесслер с натянутой улыбкой.

Паоло пожал плечами, положил куртку и выудил из чемодана плоскую фуражку, которую чисто по-детски нахлобучил себе на голову. Потом подошел к стеклянной двери. В стеклах уморительно отразилось его лицо.

— Есть такие парни, — вздохнул он, — стоит им нахлобучить себе на башку фуражку, как они тут же становятся похожими на корсаров… Я же похож на почтальона.

Он снял фуражку и ловко бросил ее в открытый чемодан.

— У каждого своя рожа, — вздохнул Паоло, — такова жизнь.

Гесслер вытащил из кармана книжечку, похожую на записную, с оттиснутыми на обложке золочеными буквами.

— Кроме того, вот паспорт на имя Карла Людриха, — заявил он.

Лиза взяла паспорт и открыла его на первой странице. Гесслер грустно улыбнулся.

В этом человеке все было грустно и серьезно: голос, лицо, манеры, одежда.

— Я позаботился, чтобы печать немного заехала на фотографию, — объяснил он.

Лиза рассматривала изображение, что-то волновало ее.

— Этой фотографии пять лет, — вздохнула молодая женщина. — Он очень изменился?

Гесслер пожал плечами.

— За пять лет любой человек изменится!

— А он? — настаивала Лиза.

— Я слишком часто вижу его, чтобы понять, изменился он или нет.

Она с сожалением закрыла паспорт и положила его в чемодан.

— Пять лет тюремного заключения… для такого человека, как Франк…

— Да уж, — проворчал Паоло, — он наверняка стены грыз, это я уж вам точно говорю!

Гесслер удивленно посмотрел на него.

— Каждый раз, когда мы встречались, он был совершенно спокоен, — уверенно сказал немец.

— Бомбы тоже ведут себя спокойно, прежде чем взорваться! — усмехнулся Паоло.

Гесслер отвернулся, чтобы взглянуть на часы, но Лиза перехватила его взгляд.

— Где они сейчас? — спросила она.

Большой черный тюремный фургон, быстро ехавший по Штреземанштрассе, притормозил перед перекрестком. И это как будто заставило сработать какое-то хитроумное устройство: красные огни исчезли, поглощенные темнотой, уступив место зеленому свету. Фургон снова набрал скорость.

Шофером был толстый блондин с красным лицом. Ведя машину, он что-то напевал. Сидевший рядом с ним вооруженный охранник грыз спичку и смотрел на проезжавшие мимо машины. Внезапно зажглись уличные фонари. И сразу же все водители включили фары. Это произошло совершенно автоматически. Так же поступил и шофер фургона. В три секунды на Штреземанштрассе умирающий день сменился ночью. Правда, небо еще светилось большими фиолетовыми огнями, но, благодаря общему решению людей, их присутствие стало вовсе не обязательным.

Фургон, описав дугу, выехал на Будапештерштрассе, затем резко повернул направо, в сторону Эльбы. Показались здания, построенные в стиле рококо, — это было начало Эльбтуннеля. Когда появилась тюремная перевозка, два полицейских на мотоциклах, стоявшие перед Ландунгсбрюккеном, включили моторы и приблизились к фургону.

Их черные прорезиненные плащи, намокшие от дождя, блестели при свете уличных фонарей, как панцири насекомых.

Не переставая петь, шофер подмигнул им. Кортеж въехал внутрь здания и двинулся по направлению к лифту. Перед его решеткой вытянулась очередь из автомобилистов, велосипедистов и мотоциклистов. Внезапно снизу показалась громадная стальная кабина, и лифтер в куртке с галунами бесшумно раздвинул ее двери. Автомобили и мотоциклы ринулись в лифт, но все не смогли там поместиться, и полудюжина мотоциклистов и велосипедистов осталась ждать своей очереди. Лифт скрылся, чтобы выгрузить свое содержимое под рекой. Вращение хорошо смазанных катушек, по которым скользили громадной толщины кабели, позволяло судить о глубине шахты. Спуск длился довольно долго, затем катушки остановились и принялись вращаться в обратную сторону. Когда клеть снова появилась, мотоциклисты рванулись к ней, но полицейские загородили им проход и сделали фургону знак подъехать поближе. Мотоциклисты покорно выстроились на деревянных тротуарах. Они так же не возражали, когда полицейские запретили им въехать в лифт после тюремного фургона, хотя в лифте оставалось достаточно места. Никто не произнес ни слова Лифтер закрыл за полицейскими решетку и равнодушным жестом взялся за рычаг спуска.