Татьяна Гармаш-Роффе - Роль грешницы на бис Страница 20

– Алексеем, если вы не возражаете, – ответил он. – Видите ли, я…

Уменьшительное имя Алеша было зарезервировано только для Александры. Так вышло само по себе – близкие друзья звали его Кис, неблизкие – Алексеем, а то и по отчеству, а вот Алеша – это обращение было привилегией любимой женщины. И Кис эту привилегию рьяно охранял.

Алла, не дослушав его фразу, кивнула:

– Не стоит труда объяснять, Алексей так Алексей, ваше право. Так вот, Алексей, я беру дневник – из сейфа и запираю его – в сейф. Это годами сложившаяся привычка, я веду дневник с юности и уже тогда завела себе сейф, еще на первой своей квартире, потому что… Его содержание никоим образом не должно было быть известно посторонним. И посему эта привычка у меня доведена до автоматизма. Это как ключи в своей двери повернуть: вы же не думаете, в какую сторону, верно? Так и я: беру из сейфа и кладу в сейф лет эдак сорок. Думаю, что проблемы с памятью можно исключить.

– Спасибо за развернутый комментарий. Ваш сейф закрывается на ключ. Он не пропал?

Ключ не пропал. Он лежал по-прежнему на своем месте, в ящичке ее бюро, и Алла показала его детективу, помотав колечко вокруг пальца. По ее словам, в гостиную были вхожи всего несколько человек: Ирочка, секретарша Катя и домработница Жанна на время уборки. Остальные обычно заходят, только если что-то нужно спросить, и не дальше порога… Когда Алла выходит из дома, она запирает свою комнату.

– Однако вряд ли вы закрываете ее на ключ, когда ходите в ванную, в туалет, на кухню, верно? Следовательно, в это время в нее можно зайти! Ирочке вы доверяете. А Кате?

– Если доверять рекомендациям Ирочки, то следует доверять и Кате: это Ирочка ее ко мне привела. Ее отец с детства дружен с Ирочкой, жили в одном дворе. Известный писатель, между прочим: Павел Витебский, слыхали?

Кис не слыхал.

– Он из «почвенников», – подсказала Измайлова. Но Кис все равно не слыхал.

– Неважно, – деликатно закрыла тему Алла, – он теперь совсем мало пишет, насколько мне известно. Уже не попадает в струю. Собственно, я к тому, что Катя из хорошей семьи. Сама я пока ничего толком сказать об этой девушке не могу: я ее мало знаю. Компьютером владеет превосходно, даже меня научила немного. Она совсем другая – другое поколение, почти как с другой планеты, тем более для такой затворницы, как я. Даже рост – понимаете, она слишком большая, она принадлежит к другой расе homo sapiens. Но, если вынести за скобки эту разницу, немного шокирующую, эту странную одежду, странный язык… Я даже немного научилась его понимать. Вот вы знаете, что такое «комп»?

– Компьютер, – ответил Алексей, вспомнив Ванькину тарабарщину.

– Браво. Так вот, за вычетом этих внешних, не совсем понятных мне атрибутов нынешнего времени, Катя мне кажется очень милым человечком. Вежливая – но без излишеств, без фальши; держится уверенно – но не нагло; проста в поведении – но не развязна… Я люблю в людях чувство собственного достоинства, знаете, всю жизнь ненавижу лесть и заискивания, хотя всю жизнь была ими окружена… В Кате оно есть.

– Что представляет собой дневник?

– Тетради в толстом переплете, при советской власти их продавали за 44 копейки. Я по мере написания переплетала эти тетради по четыре штуки, получилось шесть томов в твердых коленкоровых переплетах.

– Все пропали?

– Пять. Третий том был не в сейфе, он лежал среди бумаг на письменном столе.

– Выходит, Катю можно исключить: она знала, где лежит третий том.

– Нет, не знала: мы с Катей работали над первым. Более того, я ей в руки дневник никогда не давала, только наговаривала текст и иногда зачитывала кусочки из дневника. После работы убирала его в сейф, и Катя это видела. А над третьим я как раз работала, обдумывая, как подать материал… И он остался в груде бумаг на письменном столе.

– Объем каждого тома должен быть внушительным. – Кис измерил пальцами воздух, показав примерную толщину четырех тетрадей за 44 копейки. – Из квартиры легко вынести незаметно пять таких томов? Или довольно объемную сумку с ними?

– Конечно. У нас ведь нет вахтера при входе.

– Мне придется переговорить со всеми.

– Естественно. Только я бы предпочла обойти молчанием тот факт, что пропавшие тетради являются моим дневником.

– Попробую. Могли бы вы предупредить ваших… э-э… ваш персонал о том, что вопросы будут задаваться не слишком приятные, чтобы не обижались и отвечали подробно? Обычно люди не любят, когда им задают вопросы, а особенно женщины в определенном возрасте… Они часто бывают…

– В маразме?

– Ну что вы, я хотел сказать, часто бывают излишне ранимы…

Измайлова усмехнулась и невесомо, одними пальцами, похлопала его по плечу.

– Вы очень милый молодой человек, вы это знаете?

– Почему вы так решили? – опешил Кис.

– Вы бережны к людям. Это многое говорит о вас, о вашем восприятии мира.

Кис издал невнятное «хм-м», не найдясь.

– В моем возрасте уже читают по лицам и по двум первым фразам, юноша, – словно ответила на его невысказанный вопрос Алла. – У вас жена есть?

– Мы не расписаны…

– Неважно, я имею в виду, женщина, которая вас любит, которая с вами живет, близкая, одним словом?

– Есть…

– Передайте, что ей повезло. Передайте ей это лично от меня! Жаль, что я не встретила вас раньше…

Алексей не удержался от удивленного взгляда. Что она имеет в виду? Все-таки она лет на пятнадцать его старше, Алла Измайлова…

Она поймала его взгляд и пояснила:

– Не ищите двусмысленности. Просто ваше существование примиряет меня с действительностью.

Кис смутился окончательно, о чем очень быстро пожалел, так как момент для расспросов был упущен безвозвратно. Что значит «примиряет с действительностью»? Но поезд ушел: Алла уже резко сменила тему:

– Ну что, приступим? Я предлагаю вам начать с Ирочки, согласны? Отлично. Ирочка, Ира! Пойдите к нам сюда, будьте любезны.

Закончив собеседования с «персоналом», Кис поинтересовался, упомянуты ли в ее дневнике все пятеро жертв.

– Упомянуты, – скорбно и сухо ответила Алла.

– А кто еще?

– Множество других.

– Назовите мне всех.

Кис видел, что она почему-то колебалась. Снова подступило ощущение какой-то связи. Она что-то скрывает? Почему?

– Мне начинает казаться, что это возмездие судьбы, – вдруг произнесла она.

Кис ухватился за фразу: почему возмездие? Что они такого сделали, все эти люди, с которыми Алла состояла в отношениях?

– Только то, что обычно делают мужчины, – грустно улыбнулась она, – а они всего лишь хотят спать с женщиной. Не более.

– В этом было что-то дурное? Эти отношения, они были против вашей воли? – все еще пытался нащупать почву Кис.

– Ну что вы, все было по обоюдному согласию, – отвечала актриса. – Зачем вам их имена? Мне бы не хотелось без крайней необходимости…

– Они могут оказаться следующими жертвами.

– Вы отдаете себе отчет, что влезаете в ботинках в мою интимную жизнь?!

Он едва сдержался, чтобы не нагрубить:

– Речь идет о жизнях. И о вашей тоже, между прочим. Смена замка еще не гарантирует вам безопасности. Не говоря о том, что кто-то уже вовсю гуляет «в ботинках» по страницам вашего дневника. Вас это уже не смущает? Вы не желаете мне помочь?

Она выдержала паузу, закинув голову и прикусив губу, словно пытаясь сдержать приступ гнева. После чего сказала вполне спокойно:

– Я подготовлю для вас список завтра. Приходите к двум часам, если вам удобно. Катя тоже будет здесь.

Кис суховато откланялся и уже повернулся, чтобы идти к выходу.

– Постойте, Алексей! – догнал его голос актрисы. – Вернитесь, пожалуйста.

Кис снова вошел в гостиную. Актриса притянула за ним дверь.

– У меня к вам просьба… – Она подала ему большой толстый конверт из плотной бумаги. – Здесь третий том моего дневника. Возьмите его на сохранение к себе. Я не хочу, чтобы и он пропал.

Кис взял протянутый пакет.

– Он заклеен, – добавила актриса. – Надеюсь, у вас хватит такта не вскрывать его и не читать…

Кис молча взял протянутый пакет. Актриса вглядывалась в его лицо, ища ответа на свой вопрос.

– Не вскрою. Не прочитаю.

– Спасибо, Алексей. Не сердитесь на меня… – Она вдруг коснулась его руки. – Я понимаю, вы надеялись, что я принесу вам разгадку дела, которым вы занимаетесь… Сожалею, поверьте.

Алексей даже оттаял: любил в людях проявление тонкости мышления.

В подобные тупиковые дни Киса все раздражало. Раздражал светлый, медленный майский вечер, где воздух был так туг от сладости, что его можно было резать ножом и вприкуску пить с чаем; раздражала Юля, которая уже закончила работу, но тихо и счастливо сидела в углу кухни, ожидая, пока Ванька, недавно прилетевший с занятий, соберется на какую-то вечеринку, куда они намеревались пойти дружной парочкой; раздражал Ванька, вылетевший из ванной, едва не снеся Алексея с ног крепким облаком убойного парфюма. Раздражало отсутствие ужина, мыслей в голове и Александры.