Федор Московцев - Темные изумрудные волны Страница 21

– Ты считаешь, что деньги – это главное?

– Нет, я считаю, что деньги – это ответственность. Спускаешь ты их, или тратишь с умом – все это ответственность.

Он рассказал, как трудно ему приходилось, как дважды нападали на него – это только на основной работе. Были и другие дела, но про них было упомянуто вскользь. Катя заинтересовалась, он это понял по её вопросам и замечаниям. До этого она немного играла. Ему было легко рассказывать – так, будто семь лет готовился к этому разговору. Речь лилась сама собой, непринужденно. Он узнавал Катю. Это была та самая девчонка, с которой было интересно поговорить – понимающая, глубокая, остроумная. Подруга школьных лет. Но она повзрослела, и теперь стала интересна еще и как девушка.

Катя не могла не заметить его откровенный интерес, почувствовать обращённый к ней зов, скрытый обычной дружеской беседой, – сценой без репетиций и заученных слов.

– Ты возмужал, – вдруг сказала она. – У тебя хорошая осанка, нордические внешние черты, голубые глаза. Настоящий ариец. У тебя какая группа крови?

– Первая.

– Я так и думала. Стопроцентный норманн. У тебя красивая фигура. Ты занимаешься спортом?

– Да, рукопашным боем. Но… перестань меня смущать! Ты слишком привлекательна, чтобы делать комплименты мужчинам.

– Я не хочу выглядеть ледышкой и капризной недотрогой. И если я испытываю симпатии, то почему должна их скрывать?

Немного наклонившись вперед, она порывистым движением взяла бокал. Веточка жасмина вновь качнулась. Катя устроилась на диване более непринужденно. Она заговорила, и её грудной голос разлился стремительно, отрывисто, стаккато. Она спросила:

– Так ты считаешь, что деньги – не главное. Что же, по-твоему, главное?

Пригубив, она поставила бокал на столик. Потом взглянула на Андрея; она ждала.

– Деньги многое определяют, но не все. Я, например, заинтересован в деньгах, особенно в их количестве. Деньги нужны для того, чтобы наиболее полно ощутить вкус жизни. Это пошлый взгляд, у тех, кто так считает, деньги обычно не водятся. Обычно деньги водятся у тех, кто на первое место ставит выгоду, а всё остальное как-то размещает в этой рублёво-долларовой системе координат. Что лучше – об этом можно говорить вечно, и ничего не выяснить. Какое мировоззрение выбрать, не знаю; знаю только, что в деньгах нуждается человек. Вот я приложил все усилия к тому, чтобы уволиться с работы, которая приносила неплохой доход. Ушел, не обеспечив отступления. Пусть это неразумный шаг, но так было надо. То было не решение – ведь решение можно менять. То было нечто более серьезное – особое состояние души. Я иду своей дорогой с уверенностью лунатика.

Какое-то время Катя хранила молчание, не отрывая от него взгляда своих проникновенных глаз, и её ресницы трепетали. Потом спросила:

– В чем ты видишь главное, если не в деньгах?

И он, не побоявшись показаться нелепым и смешным, сказал так естественно, как было сказано все остальное:

– В любви.

Она встретила смехом эти слова. Тогда он, заявив, что хочет воспользоваться своим шансом, привлек её к себе и поцеловал долгим поцелуем. Она замерла, откинув голову, закрыв глаза. Ободок соскользнул, волосы рассыпались. Она прошептала:

– Мне не нравится то, что мне все это очень нравится.

Мягко отстранившись, продолжила:

– Может, я эгоистка. Я повела себя кокетливо. Я сделала все, чтобы ты пришел ко мне и повел себя так, как ты себя сейчас ведешь. Мое поведение внушило тебе мысли, которых иначе бы не было. Но… не знаю, может, это было слишком неосторожно с моей стороны.

Катя стала рассуждать. Она сомневалась, правильно ли поступает, и пыталась доказать сама себе свою правоту.

– Моя жизнь – сплошной мятеж. Я всегда бросаю вызов, всегда все испытываю на прочность. Наверное, нельзя достичь гармонии и порядка, не подобравшись к самому краю. Я многого добивалась, а, получив своё, тут же отказывалась. Вот этим летом: мой друг, с которым у меня все хорошо, пригласил меня на Фиджи… и получил отказ. Не объяснившись с ним, я уехала с родителями в Москву. Бывший сослуживец отца, он живет в Москве, предложил хорошую работу. В день собеседования мне вдруг пришло в голову сорваться, бросить всё, и уехать в Волгоград. И вот я здесь. Отец приехал вслед за мной повидаться со своей матерью, давно не видел. Со мной он даже не разговаривает. Сейчас они с бабушкой на даче. А мы тут. Мы можем оставить всё, как есть. Мною сделано всё, чтобы привлечь тебя: я сюда приехала из Владивостока, повела себя откровенно, когда тебя увидела. Если бы мы не встретились сегодня, это произошло бы в другой день. Но сейчас мне кажется: что-то здесь не так. Но все равно, хоть я не чувствую себя невиновной в случившемся, думаю, что это должно было произойти. А сейчас… мы должны остаться друзьями. Ты изменился. Ты стал другим. Думала об одном, а все получилось иначе. У нас все будет не просто так. У нас не будет просто близость, и это меня пугает. Мне страшно. Страшно, несмотря на то, что я никогда не боюсь. Давай оставим все, как есть. Пока еще не поздно…

С этими словами она поцеловала его легко, по-дружески. Он обнял Катю, и, опьяненный горячей упругостью её тела, крепко сжал, боясь, что вот сейчас все может кончиться. Откуда-то у него появилось предчувствие, что сегодняшняя попытка соблазнения – неважно, будет ли она успешной – запомнится ему на всю жизнь, что, когда бы ни стал он кого-то соблазнять ещё, тотчас оживёт перед ним этот день и этот час.

– Поздно! Ты меня заманила в царство надежд.

– Надежды, Андрюша, не всегда растут возле школьных подруг.

– Вблизи тебя растут желания – настоящие, сильные желания!

Она снова отстранилась, тяжело дыша, она горела, как солнце, брызжущее и ослепляющее.

– Может, подождем – неделю… несколько дней… Я не хочу, чтоб так все выглядело… будто я слишком легкомысленна. Что ты подумаешь обо мне?! Мне это очень важно; ведь я доверяю тебе не просто свое тело…

Он чувствовал терпкую сладость её губ, все вокруг поплыло и закружилось.

– Катя… моя Катя… – прошептал он, чувствуя, как сладкая мука срывает голос. – Ни блеску благополучной жизни, ни королевам красоты, не затмить волнующий поток твоих кудрей и изумрудные озера глаз!

Она отдалась, уже не сопротивляясь.

Два часа спустя, когда она, приподнявшись на локте, хотела его поцеловать, то, бросив случайный свой взгляд на часы, и увидев, сколько сейчас времени, воскликнула:

– Андрюша! Давай скорей одеваться! Сейчас они придут – папусик с бабушкой.

И, выпорхнув из его объятий, стала убирать со стола фужеры и недопитое шампанское. Он медлил, любуясь, как она, обнаженная, мягко движется по ковру, слегка раскачивая бедрами. Оглядевшись вокруг, Катя подняла с пола майку и спросила:

– Признавайся, старый фетишист: куда подевал мои трусики?!

– Женские трусики – это моя страсть, – ответил он, оглядывая, в свою очередь ковер. – Правда, куда они делись?

Щелкнул замок входной двери, в квартиру кто-то вошел. Схватив джинсы, Катя стала их спешно натягивать, Андрей сделал то же самое. Откуда-то появилась коробка конфет. Когда в комнату вошел Катин отец, Андрей успел засунуть в рот конфету.

– Привет, пап! – сказала Катя. – Как съездил, что там на даче?

Андрей встал, чтобы представиться. Он смутно помнил её отца, и, если бы встретил на улице, то вряд ли бы его узнал. То был высокий, широкоплечий, внушительного вида мужчина с суровым обветренным лицом. Сейчас Андрею показалось, что перед ним не тот человек, которого он видел последний раз десять лет назад. «Может, отчим?» – промелькнула мысль. Он подал руку:

– Андрей.

– Сергей Владимирович.

Взгляд его не смягчился, когда он посмотрел на дочь:

– Чем вы тут занимаетесь?

– Пьем чай, – беззаботно ответила она, взяв конфетку.

На журнальном столике, кроме коробки конфет, ничего больше «чайного» не было, а букет жасминов в хрустальной вазе, своим душистым шепотом, казалось, доносил всю правду о том, что здесь происходило.

– Ну и как чаек? – задумчиво спросил Сергей Владимирович, поднимая с пола пробку от шампанского. – Вкусный?!

– Чай так себе, вот конфеты – вкусные!

Сергей Владимирович покачал головой и, подбросив пробку, на лету поймал её ладонью. Затем он посмотрел наверх, лицо его при этом вытянулось:

– А нижнее белье зачем висит на люстре? Чтоб «чай» удобней было пить?!

Они подняли головы – Андрей с испугом, Катя – с легким недоумением. На люстре, зацепившись за рожок, висели бежевые трусики.

Катя громко засмеялась. Откинувшись на спинку дивана, она смеялась, хохотала заразительно, так, что Андрей, сначала сконфузившись, вдруг глупо улыбнулся.

Красное лицо Сергея Владимировича еще больше покраснело.

– Ну… молодежь! – выпалил он в сердцах, и четко, по-военному, развернувшись, вышел вон из комнаты.

Катя толкнула Андрея локтем:

– Доставай скорее вещдок с люстры!