Наталья Александрова - Розы для киллера Страница 22

Я с любопытством оглядывалась по сторонам, решив пока не говорить Володе, что уже бывала в этой квартире. Раньше тут были две большие комнаты, я точно помнила. В одной жила семья Морозовых, а в другой тихий пьяница дядя Леша Ситников. Дверь в бывшую дяди-Лешину комнату была закрыта.

— Там такой беспорядок, — сказал Володя смущенно, — хлам всякий навален, я живу и работаю здесь.

В этой комнате вдоль стен были расставлены и развешаны картины. Действительно, получился вернисаж! Я стояла в центре и крутила головой. Мне они все нравились. И городские пейзажи, преимущественно старые дворы, никаких памятных общепринятых мест, до такого Володя не опускался. Из памятников он позволил себе написать только Новую Голландию — еще Петром строенные речные склады и огромные ворота из потрескавшегося камня на заросшем травой острове на Фонтанке.

Еще там был огромный букет в простой глиняной вазе — ноготки, ромашки, разноцветные астры. Я подумала, что букет Володя писал не в мастерской, — цветы явно выглядели только что сорванными и какими-то деревенскими. Так и есть, на желто-белом фоне сзади я уловила трещины, это была старая, давно не беленная печь. Интересно, это его собственная дача или он гостил у друзей?

— Ну, — он смотрел на меня с улыбкой, — какая же нравится больше всех?

— Сирень, — не колеблясь ответила я.

Там была такая картина странной формы, узкий длинный прямоугольник, положенный набок, и на ней, на темно-синем фоне, была нарисована лиловая сирень — не кусты, не букет, а просто ветки с пышными цветами. И опять картина совершенно не казалась мрачной.

— Знаешь, куда бы я хотела ее повесить? — возбужденно спросила я. — В такую большую, просторную комнату. Стены должны быть светлые, крашеные, но не белые, как в больнице, Боже упаси, а светло-серые. Картину надо повесить над тахтой, покрытой лиловым покрывалом, и больше на стенах ничего не должно быть. И узкое окно, а на нем занавески плотного белого шелка. А что должно быть из мебели, я не придумала, только вижу в углу консоль, а на ней букет белых лилий…

— Именно лилий? — серьезно уточнил он.

— Конечно! Другие цветы не подходят. Можно еще белый ковер на пол, но не обязательно, это уже роскошь.

— Я бы подарил тебе эту картину, — тихо произнес он.

— Что ты, у меня же нет такой комнаты!

Внезапно я осознала, что мы стоим посередине комнаты и он смотрит на меня тем же странным взглядом, каким смотрел в галерее, когда я узнала пейзаж.

— Выпьем что-нибудь. — Он ушел и вернулся быстро, держа в руках бутылку моего любимого вина «Молоко Мадонны» и вазочку с маслинами. Про маслины я, кажется, наболтала ему вчера в кафе, а про вино точно не говорила. Мистика какая-то!

— Я выбрал вино на свой вкус, — извинялся он, — и оливки тоже, израильские.

Вот откуда он узнал, что израильские оливки самые вкусные? Я их обожаю, но не покупаю из-за зятя. Ему такой банки хватит на пять минут, не могу же я вырывать у него изо рта!

Мы сидели на диване, глядя на картины, вернее, глядела я, а он смотрел на меня все тем же взглядом. Я поставила рюмку на столик, я не могла больше так сидеть, еще немного, и я просто расплавилась бы. Он отвел взгляд, я протянула руку, чтобы погладить его по голове… Он чуть заметно отстранился, почти инстинктивно. На сотую долю секунды раньше я сумела понять это и успела придать руке нужное направление, чтобы взять какую-то безделушку с полочки у него над головой. Повертев безделушку перед ничего не видящими глазами, я аккуратно поставила ее на место, встала и отошла от этого типа от греха подальше. Постояв еще немного перед «сиренью», поглядев из окна на темный, с детства знакомый двор, я полностью успокоилась и рискнула встретиться с ним глазами. Несомненно, он что-то понял, как-никак творческая личность, тонко чувствующий индивидуум! Но вовремя сумела придать взгляду спокойную безмятежность и смотрела на него с легкой улыбкой. Мы допили вино, оливки я уж не стала трогать, чтобы от злости не подавиться косточкой. Потом я решила, что хозяин получил уже свою порцию комплиментов по поводу картин, и я могу безболезненно откланяться. Он сделал слабую попытку меня удержать. Из вежливости, разумеется, но не сильно настаивал. Мое же самое сильное желание было убраться отсюда поскорее, предварительно надавав самой себе по морде. Экзекуцию я отложила на потом, уговорила Владимира не провожать меня до дома и спаслась оттуда чуть не бегом.

Лизавета, открыв мне дверь, вытаращила глаза, но я не дала ей и слова сказать:

— Вы еще успеете на день рождения, а что поздно придете, так даже лучше, Валерик меньше выпьет.

— А ты почему так рано? — заикнулась было она.

— Если не уйдете через пятнадцать минут, я передумаю, -предупредила я.

Они испарились за десять.

После их ухода я дала выход своей злости. Самое интересное, что злиться я могла только на себя. Винить было некого, сама вела себя как полная дура, напридумывала Бог знает что, еще немного, и поставила бы себя и постороннего человека в неудобное положение. А почему он так на меня смотрел? — возражала я самой себе. Подумаешь, смотрел, может, у него астигматизм!

Человеку одиноко, встретил достаточно интеллигентную женщину и захотел поговорить о своем творчестве. Я же совершенно рассиропилась. На самом деле меня заворожили совпадения. Так много общего во вкусах и пристрастиях, и еще этот дом, где с детства было все знакомо. Я вспомнила, как мы стояли посреди картин и пялились друг на друга, и на меня напал идиотский смех. Я немножко побегала по квартире, но смех не проходил и даже грозил перейти в истерический. Сколько себя помню, ни разу в жизни у меня не было истерики. Как видно, нервы совершенно никуда не годятся. Может, начать бегать по утрам? Смех не проходил.

Так нельзя, ведь у меня на руках грудной ребенок, вон он пищит в комнате.

Я умылась холодной водой, выпила теплого чая. Потом мы с внуком поменяли памперс, поиграли в погремушку, я даже спела ему песенку. Появился Ромуальд, видя меня в плохом настроении, он прятался под диваном.

— Не волнуйся, Ромуальд, к тебе я отношусь по-прежнему.

Раздался телефонный звонок.

— Ты хорошо доехала? — тихо спросил Володя.

— Все в порядке, дорогой, не беспокойся. — Голос мой был ровен и доброжелателен.

Он помолчал немного в трубку и попрощался. Я смогла только пожать плечами.

Не успела я отойти от телефона, как раздался звонок в дверь. Кто еще на ночь глядя? На лестнице стояла Кристинка.

— Привет, а что так поздно? Одиннадцатый час.

— Так я же работаю. Пока ларек закрыла, пока выручку сдала, — солидно ответила Кристинка. — А Лизы нету?

— Лизы нету, но ты проходи, чайку попьем.

Кристинка радостно согласилась.

— Ну что, — поощрительно спросила я, — тебя, значит, взяли на постоянную работу? А как же Света?

Светка влипла в историю, — сказала Кристинка, явно повторяя не свои слова. — Ой, теть Наташа, с ней такое было! Ее хахаля убили, а Светка видела кто. И еще одну бабу, любовницу.

— Так любовница же Светка и есть! — не разобрала я.

— Так другую же! В общем, Светка их выследила и видела потом мертвыми — своего любовника и ту бабу, с которой он… ну из-за денег. Она давно за ними следила и потом стала бояться, что на нее подумают, потому у Стасика и денег просила.

— Кристинка, ты не придумываешь?

Хотя, что это я, Кристинка никогда ничего не выдумывает, у нее мозгов не хватит.

— И что же, они при тебе все обсуждали?

— Не, я за коробками спряталась, сначала случайно, а потом боялась выходить. Светка так плакала, Стасику жаловалась, что делать, говорит. На нее, говорит, милиция рано или поздно выйдет. Там дело громкое, даже по телевизору показывали. И тетку ту называла, только как зовут ее, я забыла.

— Вспомни-ка, — неизвестно зачем попросила я.

Кристинка пристально рассматривала упаковку бульонных кубиков.

— Что-то куриное… — неуверенно произнесла она. — Только Светка сказала, что это не та, а другая, то есть крутил-то он с той, а эта как бы случайно затесалась, ее и убили…

Я от души посочувствовала учителям, которые учили Кристинку восемь лет, — добиться от нее нормального изложения событий было невозможно.

— Кристинка, ты мне совершенно заморочила голову! И что же Стасик?

— Он Светке денег дал и сказал, чтобы она немедленно сваливала из города, потому что ему тоже не нужно, чтобы менты возле бизнеса крутились. Она и говорит, что поедет к тетке в Старую Руссу.

— Вот что, Кристинка, ты уже многим про это наболтала?

— Никому, вам первой говорю.

— Вот и молчи. Дело это нешуточное.

— Хорошо, тетя Наташа, не буду, — покладисто согласилась Кристинка и потопала домой.

Я легла спать пораньше, но сон не шел. Меня страшно интересовал вопрос — почему же лохматый Владимир Иванович не захотел меня даже поцеловать? Уж. не стала бы я его насиловать! А уж если он так боится женщин, то не приглашал бы меня домой, я не напрашивалась. Кто их знает, этих творческих личностей, что у них на уме?