Светлана Воинская - Стервятница Страница 22

На повороте дороги, вдали от русских патрулей, была спрятана повозка. Повалившись на нее, Ромео забылся. Когда он очнулся, гусарского бумажника при нем не было. Он лежал на грязном полу, по углам был свален какой-то хлам. Ни мебели, ни других предметов обитания человека в доме не наблюдалось. Хозяева покинули его, пустившись в бега от надвигавшегося фронта.

У очага суетился человек. Теперь Ромео разглядел его. Ночной образ жизни наложил на его облик свой отпечаток: кожа казалась бледнее алебастра, зрению более привычен был мрак, чем солнечный свет. Тусклое, болезненное существо с фигурой подростка.

— Ты занял пустующий дом?

— Это дом моих родственников. Они бежали.

— От русских?

Парень расхохотался.

— Мы православные. Русских они встретили бы с восторгом. Сам бог велел, согласись? Про митрополита Шептицкого слыхал? А про «Талергоф»? [10]

Ромео поднялся на постели. Плечо ныло, но он мог держаться на ногах. Этого было достаточно, как ему казалось, чтобы уйти.

— Спасибо за помощь. Где тот кошелек? Мне нужно идти.

— Куда? Вокруг русские. И потом… Ты мой должник.

Глава 2

В палатке Германа сидел солдат. Пропыленная форма, вонь от пота, грязи и крови, серое лицо со струйками черных слез. Герман равнодушно наблюдал за ним, за его болью. Санитары не спешили ввести морфий. Всего-то отстрелен палец. Подождет. В соседних палатках завывали раненые, сотни раненых, над которыми кружили мухи. Он привык к их стонам и крикам.

Герман взял лупу и подошел к солдату.

— Положите руку на стол.

— Вы врач? Что за странные методы лечения! К чему это рассматривание? Где бинты и спирт?

— Успокойтесь. Назовите фамилию, звание. Место проживания.

Клерк рядом делал записи.

— Я живу в Будапеште.

Герман равнодушно продиктовал:

— Отстрелен средний палец левой руки. По краям раны остатки пороха. Выстрел произведен с очень близкого расстояния.

Солдат выдернул ладонь, страшно побледнев.

— Мое мнение: этот человек покалечил себя сам. Выведите. Следующий! — двое солдат схватили беднягу, поволокли из палатки.

— Постойте! Я хочу признаться. Я кое-что видел. Я расскажу.

Герман повернулся. Его сухие глаза безразлично взирали на это скулящее животное с запасом требовательных инстинктов. Поневоле поверишь в теорию Дарвина.

— Я вас внимательно слушаю.

— Обещайте, что меня не убьют!

— Я не могу пообещать вам этого. Трусов ждет расстрел.

— Отправьте меня обратно в тюрьму. Я преступник, я заключенный, я не обычный солдат! Ко мне должно быть снисхождение… — выл он. — Так вот! Я сообщу вам о дезертире, тогда вы не убьете меня? Энрико Леоне… Это было неделю назад. Его немного ранило. Но он притворился мертвым… Мертвым! Чтобы сбежать. Я говорю правду. Снисхождения! Прошу снисхождения!

Но Герман не замечал его более, он махнул солдатам рукой. Времени на суд в отступающей австрийской армии не было. Через минуту на заднем дворе раздался выстрел.

— Следующий! — повторил Герман.

В палатку вошел рыдающий юноша с раной в плече. Герман не видел его. Неужели Ромео спасся? Он обернулся: плечо юнца было залито кровью.

— Снимите с него одежду.

Следы пороха с кителя могла смыть кровь, потребовался бы более тщательный анализ, а времени нет. Герман присмотрелся к ране, вооружился лупой. Пропитал рану йодом. Проступили посиневшие крапинки среди окровавленной ткани. Слабак! Выстрелил через кусок хлеба. И еды не пожалел!

— Фамилия, место жительства.

— Вена.

Герман внимательно взглянул на солдата.

— Если выживешь, собираешься вернуться туда?

— Конечно. У меня семья.

— Хорошо. Пусть идет к санитарам, — распорядился он, пристально вглядываясь в лицо солдата. Он даровал жизнь и когда-нибудь потребует свой долг. Там, в Вене ему понадобятся рабы.

— Иди, что я покажу тебе, итальянец! — кричал Глеб из соседней комнаты. Они набрели на этот дом ночью: голые стены, вырванные с петель двери, разбитые окна, изрешеченные пулями лестницы… Ромео уже два месяца скитался со своим спасителем. Они шли вслед за армией, но не солдат, а государственных мародеров. После них редко что оставалось. С трупов снималась форма, которая стиралась, подшивалась и вновь шла в ход. Захватывалось вооружение, амуниция, снаряжение и техническое оснащение врага. Но то была мелочевка. Главной добычей становилось заводское оборудование, сырье и строительные материалы, банковские и музейные ценности: золото, драгоценные камни, предметы старины и искусства. Последующая волна мародеров разбирала крыши домов, выставляла стекла и рамы из окон, снимала двери и полы, уводила скот. Спустя несколько дней от населенного пункта, где прошли боевые действия, оставались лишь голые коробки домов и строений.

Ромео вошел в комнату, пустую, оклеенную простенькими обоями. Недавно здесь делали ремонт, все должно было сиять и сверкать, но пришла война.

— Гляди-ка, как старательно оклеено! — тоном знатока поделился Глеб. Он подошел к стене. — Наверное, здесь. Сам бог велел…

Глеб рванул обои длинным большим куском. За ним оказалась деревянная панель. Один за другим Глеб рвал клочья обоев, превращая красоту в бумажные лохмотья. Деревянная панель оказалась дверью.

— Наконец-то! Как я ждал чего-нибудь подобного! — кричал Глеб в восторге.

За дверью оказалась комната, полностью забитая мебелью, утварью, картинами, тюками с одеждой… Вечером их ждал пир, под окнами Ромео развел костер, на огне жарилась пойманная в окрестностях тощая курица. Глеб открывал консервы с копченым языком и персиками в сиропе.

— Знаешь, чем отпугивали в Древнем Египте мародеров? — мечтательно спросил Ромео. — Были сочинены мифы о проклятии, которое падет на голову нечестивца, проникнувшего в гробницу фараона.

— Здорово, согласись? Откуда ты знаешь?

— Читал, — скромно ответил Ромео. Он вспомнил Монику и Фреда, их истории сослужили ему в тюрьме неплохую службу, богатенькие отпрыски прозвали его Шахерезадой.

В конце сентября они оставили шахматный город Львов[11]. Ни женщины, ни развлечения не привлекали Ромео, добровольного аскета. Ему требовалось собрать достаточно средств, чтобы покинуть Глеба и устремиться в большой город, не тронутый войной. Ромео ждал Лондон, город мечты Моники и Фреда. Он рвался туда.

Глава 3

В итальянском квартале Лондона его подобрал булочник. Как и в конторе, Ромео делал любую работу. Но рядом не было Патрика, который заставил бы дело процветать. В трущобах, облюбованных итальянцами, его невзлюбили. Вынужденное воздержание последних лет заставляло его искать встречи с каждой приглянувшейся ему женщиной. Некрасивых для него не существовало. Отныне двери порядочных домов были перед ним закрыты. Ватаги мстительных братьев налетали из-за угла, обманутые мужья нанимали убийц, оскорбленные отцы кипели бессильным возмущением. Очередная жалоба вынудила булочника выгнать Ромео, и женитьба не грозила тому, у кого ни гроша за душой.

Он жил в мансарде. Здесь была ванна, куда он таскал горячую воду, и граммофон с пластинками. Возвратившись, он поставил пластинку и полез в ванну. Ему казалось это изысканным, аристократичным — купаться под музыку.

В дверь постучали. Ромео обернул полотенце вокруг бедер, открыл дверь. На пороге стояла дама лет тридцати, ее изящное платье, шляпка с вуалью, меховое манто, драгоценности так не вязались со скудостью обстановки! Ромео поклонился, ожидая, когда женщина скажет, что ошиблась дверью.

— Так вот ты какой, голубчик! — она хищно улыбнулась. — Ромео… Кто придумал тебе это имя? Наверняка, женщина. Почему ты не приглашаешь меня войти?

Она была итальянкой. Черные глаза скользили по его мокрому торсу, по курчавым волосам на груди. Казалось, полотенце мешало ей рассмотреть его. Она словно покупала игрушку, и ей хотелось повертеть ее, пощупать, вдохнуть новый запах.

— Что вам нужно?

— Мне нужен ты. Идет война, дефицит мужчин растет.

— А… — протянул он.

— Ты меня не понял. Мне рассказали о тебе. В итальянском квартале ты наделал много шума, — она хотела сесть, но боялась испортить платье от соприкосновения с ветхой обивкой кровати. — Когда-то я была такой же бедной, Ромео. Но у нас с тобой есть один талант, он помог мне разбогатеть…

— Какой же это талант? — усмехнулся он.

— Талант соблазнять. Я помогу тебе. Ты этого хочешь?

— Я даже не знаю, как вас зовут.

— Джульетта, мой милый Ромео. Меня зовут Джульетта, — и она расхохоталась. — Сними полотенце, я хочу взглянуть, стоит ли за тебя браться. Хотя твоя слава — залог будущего процветания, мне нужно убедиться, что я ставлю на ту лошадку. Ну же!