Анатолий Афанасьев - Ярость жертвы Страница 23

Катя догадалась во сне, что я отдаляюсь, и тут же открыла глаза.

— О чем думаешь? — спросила подозрительно.

Теплый, родной комочек под боком.

— Сашенька, что-нибудь болит?

— Мне надо позвонить.

— По телефону?

— Нет, по спутниковой связи.

— Сашенька, но у нас же нет телефона.

— В деревне должен быть.

После завтрака — яичница с консервированной ветчиной, горячие оладьи, чай — отправились в деревню. Долго шли кукурузным полем, перебрались через речушку по шатким мосткам, и я ничуть не запыхался, хотя голова — от солнца, от яркого воздуха — налилась тугим гулким шумом, похожим на гудение осиного роя. Я пожаловался Кате. В ответ она глубокомысленно заметила:

— Вот не надо было вчера отлынивать от супружеских обязанностей.

— Я разве отлынивал?

— Получается, мне одной это нужно. Даже обидно. Так ты никогда не вылечишься.

— Ты уверена, что это поможет?

— У любого врача спроси. Человек здоров, пока любит. Чего ты прикидываешься, ты и сам это знаешь.

— Но ведь больно, Кать!

Хитро блеснули карие очи.

— Ну и что же, что больно. Ради выздоровления можно чуточку потерпеть.

Так меня завела, чуть не утащил ее с тропки в кукурузные заросли, но побоялся опозориться.

Деревня Назимиха за годы счастливых преобразований мало изменилась, хотя некоторые дома, конечно, еще больше сгорбились и покосились, да и на всей улочке (асфальтовой!) лежал явственный отпечаток уныния.

В правлении — низкой каменной коробке со скошенной крышей — три комнаты были заперты, а в четвертой сидел за столом средних лет мужчина вполне конторского вида, даже в нарукавниках, но с физиономией совершенно изжеванной. На столе — телефонный аппарат. Я поздоровался и сказал, что хотел бы позвонить в Москву, если это возможно. Мужчина окинул нас плохо сфокусированным взглядом.

— Так вы не из Щелкова? Не из рыбхоза?

Я ответил, что мы из садово-огородного кооператива «Штамп». Это мужчине почему-то не понравилось.

— Здесь, между прочим, учреждение, не проходной двор.

Катя выдвинулась вперед, игриво спросила:

— Какое же учреждение, если не секрет?

Мужчина, разглядев ее как следует, для чего ему понадобилось вместе со стулом отъехать к стене, подобрел:

— Секретов не держим. Акционерное общество «Подмосковный карп», милости просим.

— Рыбкой торгуете? — прощебетала Катя.

— За валюту, как ни странно, — в тон отозвался мужичок и вдруг захихикал: — Присаживайтесь, девушка, в ногах правды нет.

— Откуда же у вас рыба? — искренне удивился я. — Ее тут отродясь не было. Никаких водоемов нет поблизости.

Пьяненький конторщик с трудом перевел взгляд на меня и снова нахмурился. Чем-то я ему не приглянулся. Возможно, не мог понять, почему у меня из-под рубашки торчат бинты. Но все же ответил:

— Фирма посредническая. Головная контора в Щелкове. С вашим химзаводом мы вообще дел не имеем. У вас там одни жлобы.

Почувствовав, что разговор приобретает мистическую глубину, которой пропитана вся российская действительность, я вернулся к началу:

— На химзавод мне начхать. Сам-то я тоже бизнесмен. Но необходимо позвонить. Не волнуйтесь, коллега, услуга будет оплачена.

— Чем оплачена?

— Да чем угодно. Кать, слетай пока за пузырьком.

Однако тут рыбак проявил себя джентльменом. Мгновенно вскочил на ноги (росточком оказался пониже Кати, но крепенький, как дубовый сучок) и со словами: «Зачем же утруждаться, я сам могу!» вылетел за дверь. При этом забыл взять деньги.

Наугад я набрал девятку, и в трубке загудел сиплый междугородный зуммер. Позвонил в контору Георгию Саввичу и застал его на месте. После того как он меня узнал, мы некоторое время молчали.

— Плохо? — спросил я.

— Есть кое-какие неприятности, — наконец отозвался шеф. — Сам где?

— В командировке.

— Понятно… — Он еще помедлил, и я догадался, что кто-то есть в кабинете.

— Вам неудобно говорить?

— Погоди, дорогой, сейчас… — Я ждал, глядя в испуганные Катины глаза.

— Саша, Саша! Ты слушаешь? — нормальный бодрый голос.

— Да, Георгий Саввич.

— Ох, чертяка, напугал ты нас! Я ведь думал, уже тебя приконопатили.

— Могло быть и так.

— Саша, ты в надежном месте?

— Вполне.

— Слушай внимательно, я коротко. Ты прячься покуда, понял? Не высовывайся, пока не скажу. Наезд солидный, не скрою, но скоро все уладится. Саша, ты понял?!

— Где Гаспарян? Может быть…

— Эта сволочь в бегах. За бугром. Но его вины нету. Он сам горит. У них там очередной пересменок. Ничего, переждем. Поверь, я рад, что ты живой.

— Взаимно. Берегите себя.

— Саша, позвони через два дня.

— До свидания, Георгий Саввич.

— До свидания, дорогой. Помни, надо переждать.

Следом я звякнул родителям, но там никто не ответил. Это было странно. В это время мать обыкновенно готовит обед. Я позвонил Зурабу — тот же результат. Набрал номер Коли Петрова — и там никого. С каждой минутой крепло чувство, что пытаешься пробиться в какую-то вязкую пуЬтоту.

Влетел «подмосковный карп» с бутылкой в руке, возбужденный, одухотворенный:

— «Кристалловская». Прямо с завода. Прошу!

— У вас бывает так, — спросил я, — чтобы линия не соединяла?

— Сколько угодно. Вот наоборот — редко, — он совал мне свою несчастную добычу, бутылку «Столичной», но я молча его отстранил и увел Катю на улицу. «Не понял!» — донеслось нам вдогонку.

Катя ни о чем не спрашивала, семенила рядом, держа меня под руку. Миновали деревню и дошли до кукурузного поля, где я почувствовал необходимость посидеть на травке.

— Башка, блин, какая-то чудная, — пожаловался Кате. — Будто в ней осиный рой. У тебя так бывает?

— Сколько угодно, блин, — ответила она глубокомысленно, и мне сразу стало легче.

— Подлечиться бы надо, — сказал я.

— Я готова. Но, может быть, потерпим до дома?

До дома мы дотерпели, и там нас ждал сюрприз.

Родной мой «жигуленок» был припаркован возле изгороди. Улыбающийся Гречанинов, в светлой рубашке, в серых, идеально отутюженных брюках, приветствовал нас у порога.

— Где это вы все бродите? — заметил ворчливо. — Второй час жду.

Меня не обманула его улыбка: он привез плохие новости.

— Катя, ступай свари кофейку, — попросил я.

Проходя мимо Гречанинова, она мимолетно коснулась его плеча.

— Ничего, ничего, девушка, — сказал он, — все в порядке.

Уселись под яблонькой, где была врыта скамейка на двух пеньках. Я закурил.

— Ну как, косточки срастаются?

— Григорий Донатович!

Поглядел на меня изучающе:

— Что ж, Саша, придется тебе немного собраться с силами. Торопятся наши фигуранты, прямо удержу нет…

Торопливость привела бандитов к тому, что они третьего дня ночью взорвали гараж отца вместе с находящейся там «девяткой», которую он ремонтировал. При этом зацепило три соседних гаража, но из людей никто не пострадал.

— Это все? — спросил я.

— Не совсем. У твоего папы сердечный приступ. Он в больнице.

— У меня еще есть сын, помните, я вам говорил? Про него ничего не известно?

— Почему неизвестно. Я с ним виделся. Хороший, сообразительный мальчик. Ему есть где спрятаться. Не волнуйся.

Я особенно и не волновался, дымил, тупо глядя под ноги. Конечно, грустно было понимать, что, скорее всего, они меня дожмут. Но это логично. Дожали же они страну. И никто им не помешал. А что я? Жалкий комочек протоплазмы, нелепо пытающийся сопротивляться.

— Надо ехать к отцу, — сказал я.

— Да, разумеется. Я тебя отвезу. Но Катя останется здесь.

— Вам виднее.

Катя успела напечь оладышков и заварила крепкий кофе. На меня поглядывала с тревогой, но держалась бодро, хотя и заискивающе. Осведомилась у Гречанинова, любит ли он украинский борщ со шкварками. Она собиралась приготовить его на обед по матушкиному рецепту и надеялась, что мы оба останемся довольны и, может быть, даже придем в восхищение. Оказывается, для секретного борща у нее есть все, что надо, кроме винного корня. Но и без винного корня…

— Катя, — перебил я ее на самом интересном месте, — у меня отец заболел, надо его навестить.

Она смотрела не на меня, а на Григория Донатовича.

— Вы хотите, чтобы я осталась здесь?

— Придется, — сказал Гречанинов. — Если не боишься, конечно.

— Но почему?

— Так будет разумнее.

Перевела умоляющий взгляд на меня, и я видел, что собирается заплакать.

— Катя, не срамись!

Она почувствовала мое раздражение.

— Хорошо, господа мужчины! — улыбнулась сквозь проступающие слезы. — Но вы ведь к обеду вернетесь?

— Когда надо, тогда и вернемся, — сказал я.

— К вечеру, — добавил Гречанинов. — Ты уж не скучай, пожалуйста.