Кирилл Казанцев - Ненасытные Страница 23

Вот и славно. Секс весьма оживляет быт. Никита глянул на часы – время к обеду, за окном разгорался день. Ветер разогнал косматые тучи, и то, что было сегодня в природе, уже отчасти напоминало весну. Но ощущалось смутное беспокойство. На текущие сутки много запланировано, давно пора позвонить Мурзину. Он неприязненно покосился на старенький холодильник. Не холодильник, а голодильник какой-то…

Никита пружинисто поднялся, подошел к окну. Покатые крыши чахлых домишек ступеньками сползали в овраг. Частный сектор окружали скалы – корявые, черные, весьма убедительные в своей угрюмости. Они повторяли форму оврага, нависали рваными козырьками над дымоходами. Змеились дорожки между домами, дощатые лестницы с хлипкими перилами. С беспокойством становилось что-то не то – оно усиливалось. Ровно сутки, как усиленные наряды полиции и все «неравнодушные» граждане просеивают город через сито, отыскивая зарвавшихся мстителей. Никита усмехнулся – всякий раз, когда власти прочесывают по их душу населенные пункты, происходит много интересных вещей. Попутно раскрываются бытовые и отложенные в долгий ящик преступления, отыскивается парочка беглых зэков, выявляются многочисленные нарушения миграционного законодательства…

– Дорогая, мне кажется, не время разнеживаться, нужно хотя бы одеться, – сказал он.

– Одевайся, – проворчала Ксюша. – Не забудь пулемет поставить в дверном проеме. А я еще немного полежу. Чему быть, того не миновать, Никитушка, давай хоть немного расслабимся. А придет Мурзин – мы заставим его отвернуться.

– Вставай, тебе еще в ванную надо. – Он терзался каким-то тянущим нетерпением, откровенно становилось не по себе. Что бы он делал без своей чувствительной интуиции? Пейзаж за окном не претерпевал изменений. По лестнице, придерживая перила, поднималась женщина в нелепом «французском» берете и тоненьком пуховике – она держала в одной руке сразу три пакета и явно сомневалась, сможет ли добраться до дома. Кто-то копошился у соседнего барака – двое местных мужчин пытались вытащить из узкого дверного проема вполне еще приличный холодильник.

– Не буду вставать, – отбивалась Ксюша. – Сам вставай. А я еще понежусь. Мы же не можем постоянно работать, Никита. Мы обязаны получать от жизни хоть какие-то удовольствия.

Суровая наука – как убедить женщину в своей правоте и остаться в живых. Зазвонил телефон на прикроватной тумбочке. Никита вздрогнул. Взорвалась куча одеял, и на белый свет вылупилась недовольная мордашка Ксюши. А Никита уже подлетал к телефону.

– Это Мурзин, – сообщил абонент. Он говорил открытым текстом – стараниями капитана полиции доступ к данной линии считался заблокированным. – Неприятная история, Никита. Ты только не волнуйся, ничего ужасного пока не происходит…

– Знаешь, Вадик, от твоих слов я уже инеем покрываюсь, – перебил Никита. – Говори конкретно – чего и когда бояться?

– Бойтесь всего, – сообщил безрадостную весть Мурзин. – На центральный пост двенадцать минут назад позвонил некий сознательный гражданин, алчущий получить вознаграждение за ваши буйные головы, и сообщил, что в районе, где он проживает, в одном из домов отмечены незнакомые мужчина с женщиной. Живут в пустующей квартире, в светлое время суток из дома почти не выходят, ведут себя подозрительно, а главное, соответствуют приметам. Все бы ничего, таких сигналов множество, но мужчина сообщил, что проживает он не где-то, а в районе под названием «Яма». Дежурный – парень свой, перезвонил мне, но, боюсь, время уже упущено. В общем, валите оттуда от греха подальше. Встретимся через полчаса за заброшенной фабрикой металлоизделий в конце улицы Горный Перевал. Ты знаешь, где это. Я буду на сером универсале под названием «Тойота Кальдина». Действуй, рад бы с тобой поболтать, но…

– Живо одеваемся, – прошипел Никита, впрыгивая в джинсы. – Охотники за крупной дичью идут по следу. Подозреваю, сосед-алкаш на нас настучал…

– Прикалываешься? – спросила Ксюша. Хлопнула красивыми глазками, всмотрелась: – Нет, не прикалываешься, черт… – Она стряхнулась с кровати, словно с сетки-батута, мелькнуло обнаженное тельце, которое в редкие минуты досуга очень любил исследовать Никита. Она натянула трусики, схватилась за джинсы. Ахнула. – Черт, я же не помылась…

– И не думай, – ужаснулся Никита. Он уже набрасывал куртку, впрыгивал в ботинки, избавленные от архаических шнурков. – Забудь про это, родная. Раньше надо было мыться, я, кстати, предупреждал.

– Никитушка, ты обалдел… – Она торопливо облачалась, а мордашка при этом была такая жалобная, словно ее уже хватал спецназ. – Ты не понимаешь… Женщина не может не помыться после секса – тем более после бурного. Я же с ума сойду, изведусь вся. Это вам, мужчинам, как с гуся вода, потому что вы нечистоплотные животные, а нам – изнеженным созданиям… – Она не стала договаривать и со скорбным видом набросилась на свои кроссовки.

– Поторапливайся, нежное создание, живо ноги в руки… – подпрыгивал от нетерпения Никита. – Ты меня поражаешь, любимая. Мы с тобой провернули столько славных дел, и никому из наших оппонентов не приходит в голову, что ты – великий тормоз! Чего хихикаешь?

– Представила, – ухмыльнулась Ксюша, – как мы ноги в руки пытаемся вставить. Может, все-таки руки в ноги?

– Да хоть головы, – огрызнулся Никита, – Боюсь, в ближайшие двадцать лет они нам уже не понадобятся…

Он снова бросился к окну и заскрипел зубами, подмечая перемены в антураже. Двое аборигенов уже протащили свой холодильник через проем, теперь стояли, курили и неприязненно на него таращились, видимо, гадали, бросить здесь или тащить дальше. Женщина в берете практически поднялась и вдруг решила, что дальше свои пакеты она не потащит. Пристроила их под ноги, огляделась с изменившимся лицом, извлекла из-под пуховика табельный пистолет… А мужчины рядом с холодильником вдруг как-то съежились, чуть не проглотили свои курительные палочки: у них за спинами выросли темные личности в бронежилетах, масках и с автоматами. Они взбирались по косогору. Несколько омоновцев бросились к углу здания, остальные припустили в обход. Женщина махнула оставшимся на виду, прижалась к скале, юркнула за неопрятную кустарниковую поросль. До входа в здание, если по кривой, ей оставалось двадцать метров. Но одна не пойдет, дождется коллег из решительной силовой конторы…

А Никита уже летел к стремянке, прислоненной к кладовке, подтащил к люку, развел ноги. Ксюша карабкалась, испуганно стреляя глазами. Скинула скобу с навесного замка – ее не запирали на ключ, отбросила крышку люка. И уже мелькали ее проворные ножки, перелетая на крышу.

– Не светись там, ляг и застынь, – буркнул он. Прислушался, прежде чем запрыгнуть на стремянку. Вроде тихо. Впрочем, показалось. Тягостно поскрипывая, приоткрылась дверь с улицы. Сейчас полезут – еще мгновение, и коридор наполнится решительным топотом. Лучше бы уж «лица детской национальности» бегали… Он не стал дожидаться, пока разразится гроза, взлетел на стремянку и спустя мгновение выбрался на крышу. Сунулся обратно в люк, свесился на полкорпуса, прохрипел:

– Ложись на мои ноги, не дай мне уйти… – потянулся вниз, едва не вывернув руку из сустава.

Получилось! Он зацепился пальцами за верхнюю кромку стремянки, поволок ее вверх, а когда немного поднял, вцепился в нее обеими руками, начал вытягивать на поверхность крыши, словно ведро из колодца. В этот миг и разразилось светопреставление. Оглушительный треск – ОМОН без увертюр и преамбул «двойным» ударом вышиб дверь, и крепкие парни ворвались в квартиру. Вид исчезающей стремянки их чем-то не устроил – они заорали вразнобой. Кто-то подпрыгнул, но не достал. Никита вытащил лестницу на крышу, повалился на спину, она придавила его своей тяжестью. Он рычал, выпутывался, выплевывал неприличные слова, а Ксюша больше мешалась, чем помогала. Орали теперь не только в квартире, но и снаружи – под покатым скатом крыши. Никита насилу избавился от прилипчивых объятий стремянки, отшвырнул ее от себя. Лестница запрыгала по ломаному шиферу, сверзилась вниз – как раз туда, где кричали люди. Кому-то перепало – разгневанный вопль сменился криком боли. Развалился стул – боец с избыточной массой собирался дотянуться до люка. Матерщина висела в комнате. Но особо тупыми они не были. Боец сцепил руки в замок, присел, а товарищ, относительно легкий и проворный, запрыгнул на сцепленные ладони, оттолкнулся, подлетел, хватаясь за края створа. Но не успел продемонстрировать свою цирковую проворность – Никита треснул по руке рукояткой пистолета. Мелькнули злые глаза под «балаклавой», боец взревел, повалился обратно, оседлав товарища. Такого унижения омоновцы стерпеть не могли. Приказ взять преступников живыми, видимо, не обладал категоричностью и допускал творческое толкование – они открыли ураганный огонь по потолку. Сыпалась известка, валились на головы бойцам пласты штукатурки. Ксюша тормозила, а Никиту охватил панический ужас – за единственную в его жизни дурочку. Он повалился спиной на битый шифер, поволок ее на себя. Но ничего ужасного не произошло. Дом был старый, но потолочными перекрытиями мог похвастаться – мощные просмоленные бревна, способные поглотить огромное количество свинца. Наглотавшись пыли и объевшись штукатурки, омоновцы прекратили огонь. Но ругаться продолжали так, что дрожали стены. Где-то пронзительно визжала женщина, плакал ребенок. В Никиту уперлись потрясающе красивые глаза.