Мартина Коул - Малышка, пойдем со мной... Страница 23

Его голос звучал неуверенно. Он знал, что женщина не верит ему, но не мог придумать ничего лучшего. Уйти-то она ушла, но он знал, что она вернется и что это чревато неприятностями. Крупными неприятностями. Но не такими тяжкими, какие выпадут на долю Жанетты, когда та наконец явится домой.

Для начала он позвонил на мобильник матери, а затем сестре. Никто не ответил, что было для него неожиданностью. Тогда он позвонил Малышу Томми и попросил его посидеть с Кирой.

Затем он пошел к Джесперу.

Джоани и Пол сплелись в объятиях друг друга на заднем сиденье благоухающего одеколоном «ягуара» и хохотали до упаду.

— А помнишь, Джоани, как много лет назад, когда мы развлекались в лесу, фараоны осветили салон нашей машины фонариком, и ты закричала: «Не вылезу, пока мне не заплатят!»

— О, это было отвязно!

— А помнишь их лица? В цирк ходить не надо!

Он крепче прижал Джоани к себе, через тонкую ткань ощущая тепло ее тела. В полутьме она казалась моложе — почти такой же, какой была много лет назад, когда только начинала на него работать. Уже тогда она была необычной девушкой, хотя он так и не понял до конца — какой именно. Пожалуй, он любил ее, если он вообще способен на чувства.

— Пора двигаться, девочка.

Джоани не шелохнулась. Она ценила те редкие часы, когда они оставались наедине.

— Спасибо, Пол!

Он усмехнулся, глядя на нее.

— За что?

Она улыбнулась.

— За то, что был рядом последние несколько недель…

Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Мы друзья, Джоани, правда? А друзья всегда помогают в трудную минуту.

Отпустив ее от себя, он сделал вид, что хочет потянуться. Джоани молча застегнулась; атмосфера в машине снова изменилась.

Она тяжело вздохнула. Надо бы ей помолчать, и тогда они по-прежнему лежали бы здесь, наслаждаясь обществом друг друга. А теперь придется возвращаться в реальность, и виновата во всем только она.

Ее длинный язык всегда приносит ей одни неприятности!

Бетани спала, когда Моника вернулась домой. Щеки девочки раскраснелись, она выглядела совсем ребенком. Движимая незнакомым ей чувством вины, Моника решила перенести дочь на кровать. Когда она подняла ее, то заметила под подушкой пятьдесят фунтов и кольцо Джоани.

Бетани тут же была разбужена. После нескольких грубых тычков все было рассказано. И Монику взволновали не столь воровские наклонности дочери (в принципе она знала о них и раньше), сколько тот сногсшибательный факт, что Киру, девочку «с трудностями в обучении», а попросту недоумка, оставили дома одну. Поистине чудесам нет конца!

Это известие было для Моники бальзамом на душу. У Джоани теперь есть приличная работа, у нее на побегушках этот толстяк. Но она, Джоани, — такая же проститутка, как и сама Моника.

Моника не преминет рассказать об этом соседям. Пусть знают, что она, Джоани, не такая уж безгрешная, какой хочет показаться. В конце концов, что возомнила о себе эта Джоани?

Больше всего Монику бесило то обстоятельство, что Джоани Бруер, при все ее недостатках, была гораздо лучшей матерью, чем она сама. Старшая ее дочь не желала иметь с ней ничего общего, и скоро ее примеру последует младшая, Бетани. Моника не интересовалась детьми, по сути, она бросила их на произвол судьбы.

Джоани вошла в парадное, чувствуя себя счастливой. Хотя вечер и был слегка испорчен ее собственными глупыми изречениями, она все же испытывала блаженство. Ее волосы, одежда, кожа пропитались ароматами Пола — дорогими сигаретами, хорошим одеколоном, и ей не хотелось смывать их. Да, быть рядом с Полом уже кое-чего стоит. А теперь она стала его помощницей. Такое доверие надо ценить!

Входя в квартиру, она улыбалась. Пол велел ей приступить к работе завтра вечером. Он полагал, что она отлично справится со своими обязанностями, и она его не подведет. Она придет завтра в салон и наведет там полный порядок. Во всяком случае, Пол не разочаруется.

Когда она вошла в комнату, то по лицу Джон-Джона поняла: что-то случилось.

— Что, Джон-Джон?

Джон-Джону стало больно от того, что ему предстояло сказать.

— Жанетта ушла из дому. Думаю, она дала Кире какие-то таблетки. Я с трудом разбудил ее.

Джоани старалась понять, что к чему.

— Жанетта?

Джон-Джон вздохнул, объясняя ей снова.

— Жанетта, наша Жанетта, дала Кире таблетки?

В ее голосе сквозило недоверие.

Джон-Джон пустился в подробности.

— А где она?

Голос Джоани был слабым.

— Она ушла, мама.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Джоани.

Он пожал плечами и выдохнул:

— Я выгнал ее, мама.

Джоани прищурилась, недоверчиво вопрошая:

— Выгнал?

Джон-Джон сел рядом с ней.

— Мама, она больше не вернется сюда ни сегодня, ни когда-либо. Она переступила черту, двуличная сучка! Здесь была женщина из Общественной службы…

Он видел, как лицо матери побледнело.

Джоани покачала головой:

— Нет, Джон-Джон, они не заберут у нас Киру. Это — главное, — но в ее голосе не было уверенности.

Джон-Джон попытался успокоить мать, его усилия были тщетными.

— Она отравила Киру?

Он кивнул.

— Похоже на то, мама. Я нашел упаковку тазепама в ее спальне. Думаю, она достала его у своей стервы-подружки. К этой суке я еще зайду.

Его слова навели Джоани на мысль, куда могла уйти старшая дочь.

— Джеспер? — спросила она, не скрыв беспокойства.

— Нет, мама, с ним все нормально. И если Жанетта так уж нужна ему, пусть забирает эту сучку.

Джоани прошла в спальню и взглянула на Киру. Лицо девочки было безмятежным. Но материнское сердце сжала печаль. Этого ребенка преследует неудачи — с самого рождения. Джоани надеялась, что со временем все изменится, но, похоже, ее надежды не оправдаются.

Смахивая со лба волосы Киры, она удивлялась Жанетте, которая решилась подсыпать снотворное такой крохе! Но еще больше она удивлялась тому, что Жанетта продолжала путаться с этим головорезом Джеспером Коупсом.

Джоани многое бы простила старшей дочери, но напичкать девчушку тазепамом — это уже слишком! Если она не может без Джеспера, пусть будет так. Жанетта может жить с ним, под крылышком у пьяницы-мамаши и в окружении друзей-расистов. Единственный достойный член этой семейки — его сестра Джуни: она, не ропща всю жизнь, возится с матерью. Джоани тоже пришлось всю жизнь возиться с матерью, и она ей сочувствовала. Но теперь Жанетта с головой погрузится в это дерьмо, и Джоани не хочет больше видеть дочь.

Неужели Жанетта настолько глупа, что не понимает: Джеспер всегда будет помнить о ее происхождении. Отец Жанетты — мусульманин, он был неплохим мужиком, но его неуравновешенность достала даже ее, терпеливую Джоани. И его турецкая кровь течет в жилах дочери, хочет она того или нет.

Нет, Джон-Джон прав: пусть они забирают ее, Джоани и так делала для Жанетты все возможное. Ей скоро будет пятнадцать: девочка выросла. Она — эгоистка, и останется такой навсегда. К тому же ревнует этого бедного ребенка, которому нужна всесторонняя помощь. Но такова Жанетта: только я, я, одно чертово я!

Джоани закрыла руками лицо и зарыдала, как никогда в жизни. Всю ночь она находилась во власти предчувствия, что наступает поворотный момент в ее жизни. Рядом с Полом она полагала, что это к лучшему, но сейчас она не была уверена в этом. Казалось, над ее семьей навис рок. Однако ей не хотелось верить в это.

Если бы Жанетта появилась сейчас, она бы разорвала ее на части, поэтому хорошо, что дочери нет. Может быть, Джеспер Коупс и способен на подвиги, но у нее было такое чувство, что парень не стоит и ломаного гроша.

Она продолжала плакать, пока Джон-Джон не накричал на нее. В голосе сына она слышала разочарование и страх, гнева в нем не было.

Когда Джоани теряла душевное равновесие, она была в силах кричать, швырять вещи, даже могла стукнуть кого-нибудь из старших детей. Но беспрестанные рыдания — такого еще не было. И Джон-Джон не знал, что делать. Не имел ни малейшего понятия.

Пол сидел в холле собственного дома и потягивал теплый коньяк, который наливал в бокал из старого хрустального графина. Он оглядывался вокруг. В полумраке холл казался жутковатым. Но он знал, что большинству людей он бы понравился, — жена постаралась на славу. В таком холле хорошо расслабляться. Но он никогда не расслабляется в собственном доме. Он чувствует себя здесь посторонним. Это какое-то наваждение: ведь он строил дом для жены и детей. Но они теперь живут сами по себе. Он платит за все, они улыбаются ему, иногда благодарят — на этом общение заканчивается. Он не больше знает о своих девочках, чем о них знают посторонние.

Сейчас они опять за городом. Они часто там бывают, и Пол не возражает. Он понимает, что должен возражать, но… Он не знает, о чем говорить с дочками, когда они рядом. В прошлом он приезжал к ним на уик-энды; теперь он не беспокоит их, лишь время от времени разговаривает по телефону. И это нормально — ведь им постоянно что-то нужно. Он знал, что за глаза дочери называют его «наш кошелек», и однажды это вызвало у него улыбку. А теперь вот не вызывает. Кошелек, набитый деньгами, — это неплохо, но в лоне семьи хотелось быть просто отцом.