Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков] Страница 24

— Вы думаете, в это время я смогу найти такси?

Горничная чихнула. Лифт достиг первого этажа, с железным звуком открылись его раздвижные двери. Девушка в леопардовом манто прибавила с чувством:

— Да уж! Превосходная встреча Нового года, лучше и не придумаешь!

Фраза была циничной, но красноречивой. Я снова подумал, не опередили ли меня полицейские.

Было слышно, как сняли с металлического пола кабины чемоданы, шахта лифта усилила этот звук, а затем вновь воцарилась та мягкая, респектабельная тишина богатых домов, где словно бы все заботливо укутано в вату.

Дверь в квартиру Массэ оставалась по-прежнему широко распахнутой. На блестящей медной табличке было написано: «Жан-Пьер Массэ, архитектор».

Поколебавшись, я вошел внутрь. Вряд ли горничная оставила бы открытой совершенно пустую квартиру. Хозяйка, сообщила она, скоро будет. А я питал слабую надежду, что мне не придется сообщать дурную весть вдове моей жертвы.

Пол широкого холла был устлан синим ковром, а на стене висела трехметровая картина Бернара Бюффе. Напротив входной двери — двустворчатая дверь в гостиную, а слева — другая двустворчатая дверь, за которой находился рабочий кабинет архитектора. Там виднелись стол с рейсшиной, рулоны кальки, копировальная машина.

В квартире витал тонкий аромат духов. В богатых парижских домах всегда хорошо пахнет, потому что за парижанками следует шлейф из духов, одновременно бесстыдный и наивный, но всегда притягательный.

— Хелло! — проговорил я. — Пожалуйста! Есть здесь кто-нибудь?

Полная тишина. Я вошел в гостиную — огромную комнату, обставленную диванами и мягкими креслами. За стеклами шкафов разместилась целая коллекция маленьких флакончиков чеканной работы. Флаконы для ароматических солей, флаконы для духов с серебряными крышечками, хрустальные флаконы, золотые флаконы, инкрустированные драгоценными камнями… Ничего подобного раньше мне не приходилось видеть. Утонченно и необычайно прелестно. Бурное, как шампанское, прошлое, оттененное кружевами.

На столиках и тумбочках тонкой английской работы стояли великолепные хрупкие украшения: статуэтки из алебастра и порфира, саксонский фарфор, часики эпохи Людовика XV — настоящий музей!

Мне было крайне неловко находиться одному в такой дорогой квартире, у незнакомых людей, к которым я явился, чтобы сообщить о случившемся несчастье.

Я подошел к круглому окну, выходившему на Булонский лес. Сквозь деревья с облетевшими листьями мерцали огни парка, окруженные маревом тумана. Этот уголок парка был похож на одну голландскую картину; я видел ее когда-то в амстердамском музее, на ней была изображена сцена из Апокалипсиса. Картина была мрачной, при виде ее у вас сжималось горло. Я взглянул вниз, на лежавший подо мной бульвар. Там стояли редкие машины. Ворча, проехал почти пустой автобус. По противоположному тротуару, вдоль решетки, окаймлявшей лес, удалялись две женщины, тащившие за собой чемоданы. Сверху они казались крохотными и хрупкими. Из-за тяжелых чемоданов они то и дело спотыкались. Кто была девушка в леопардовом манто? Родственница Жан-Пьера Массэ?

Но если она собралась в путешествие, значит, ничего не знала о происшедшей трагедии. Я поступил как идиот, не остановив ее и не сообщив о случившемся.

Одиночество давило на меня, становилось невыносимым. Я снова позвал, но гораздо громче, чем в первый раз:

— Пожалуйста, есть здесь кто-нибудь?

Надо полагать, мой американский акцент, когда я кричал: «Кто-нибудь!» — звучал весьма уморительно.

Ответ, который я получил на свой вопрос, оказался совершенно неожиданным: внезапно раздался телефонный звонок. Будто и в самом деле, услышав меня, кто-то откликнулся. Распахнутые на лестничную клетку двери усилили звонок эхом. От этого злого, пронзительного звука нервы мои напряглись еще больше. Машинально поискав телефон глазами, я обнаружил его на маленьком низком столике с вычурными ножками.

Звонок прозвенел еще раз, еще… Мне хотелось закричать, чтобы заглушить его. Потом он смолк. Но тишина, последовавшая затем, была почти так же невыносима. Я не какой-то там хлюпик, меня не так легко напугать, однако все во мне напряглось в неясной тревоге. И здесь меня тоже окружало какое-то несчастье, но какого рода, я не мог определить. Сейчас я осознавал смерть Жан-Пьера Массэ острее, чем тогда, на улице. Чем дальше, тем сильнее она ужасала меня. Если бы, прежде чем броситься под мою машину, он не взглянул мне в лицо, то стал бы для меня безымянным мертвецом. Это может показаться невероятным, но за какую-то долю секунды мы словно успели познакомиться друг с другом. А теперь я находился в его квартире, в его домашней обстановке, среди его коллекции маленьких флакончиков, и его образ становился все более отчетливым. Я стал причиной смерти не безвестного прохожего, а Жан-Пьера Массэ, архитектора, проживавшего на бульваре Ричарда Уоллеса в этой квартире.

Телефон зазвонил вновь. Я был уверен, что звонит тот же человек, что и прежде; он снова тщательно набрал номер, решив, что в первый раз ошибся. И я был уверен, что теперь он долго не будет класть трубку.

Сквозь ряд растворенных дверей мне была видна пустая лестничная клетка и пустая шахта лифта. Где-то в доме громко заиграло радио. Телефонный звонок с каждым разом, казалось, становился все громче. Он был настойчивым, отвратительным, сводил с ума, я тонул в нем, как изнуренный человек в бушующем море. Резким движением я сорвал трубку. Аппарат от рывка с жалобным писком, как будто кто-то чихнул, упал на ковер. Я поднял его. Связь не прервалась.

— Слушаю!

Мужской голос тотчас спросил:

— Месье Массэ?

Голос был несколько вульгарным, и в нем слышалось раздражение.

— Нет.

— Вы его друг?

Попутно я успел отметить иронию вопроса. Час назад я и не подозревал о существовании Жан-Пьера Массэ. Я убил его, и теперь меня спрашивают, друг ли я ему!

— В общем… то есть… — пробормотал я.

Но мой собеседник не стал дожидаться более подробной информации о моих отношениях с Массэ.

— Послушайте! Это говорит Эжен, бармен из Блю-бара у Порт д’Отей. Я звоню вам по поводу мадам Массэ. Она в ужасном состоянии, необходимо немедленно приехать за ней.

Поскольку я не отвечал, он настойчиво продолжил:

— Вы знаете Блю-бар?

— Нет.

— А Порт д’Отей знаете?

— Представляю.

— Доезжайте до ворот, там справитесь, только поторопитесь.

И человек поспешно повесил трубку. А я, с телефоном в руках, как остолбенел. Что все это значило? Мадам Массэ в ужасном состоянии. Получается, она знает о несчастье, приключившемся с ее мужем.

Поставив телефон на место, я подошел к входной двери, отчаянно надеясь, что прислуга сейчас вернется. Но было слышно лишь это проклятое радио, причем я не мог разобрать, откуда доносится его звук, сверху или снизу.

Мне необходимо было начать действовать. Это ожидание было сверх моих сил. Я прислонил кресло к входной двери, чтобы сквозняк не захлопнул ее, и пошел вниз по лестнице. На первом этаже в кабине лифта я увидел горничную. Волосы ее были в изморози; чтобы согреться, она потирала руки.

— Вы уже уходите? — бросила она мне. — Знаете, она должна скоро вернуться…

Меня снова охватили сомнения, и я остановился. Может быть, стоило подняться и поговорить с этой девушкой? Но, глядя, как лифт с нею уплывает вверх, я вспомнил о раздраженном голосе бармена по телефону:

— Поторопитесь!

В дом вошли люди: супружеская пара средних лет с маленьким, чрезмерно богато одетым мальчиком. Они были нагружены подарками, и я невольно вспомнил о своей семье и моих друзьях. Наверное, они уже начали волноваться.

3

Это было тихое заведение на краю Булонского леса. В бары такого рода деловые люди заходят выпить аперитив в полдень, а добропорядочные люди назначают здесь свидания, начиная с трех часов пополудни.

Бар находился в углублении между домами, перед его окнами, целомудренно задернутыми занавесками, рос куст акации. В двери было вырезано некое подобие иллюминатора, и за его забрызганным грязью стеклом маячило бледное пятно лица. Едва я приблизился, дверь открылась, и я очутился лицом к лицу с взволнованным парнем в белой куртке. Должно быть, он вычислил меня, связав мой акцент по телефону и мою военную форму.

— Это с вами я разговаривал у месье Массэ?

— Да.

Парень был среднего роста. У него был висячий нос, какой-то рыбий рот с тонкими губами и грустные глаза, что придавало его физиономии одновременно скорбный и уморительный вид.

Лампы под абажурами освещали Блю-бар интимным светом. Маленькая искусственная елочка с гирляндой из крохотных лампочек, стоявшая на стойке красного дерева, отбрасывала разноцветные отсветы на ближайшие столики. В полумраке я разглядел страстно целующуюся парочку, перед нею стояли стаканы с джин-фисс, к которым она так и не притронулась.