Андрей Троицкий - Звонок другу Страница 25

Костян работал топором, как лесоруб. Изрубив несколько автоматов, он перевел дух. Шагнул к фонтанчику и наотмашь рубанул по башке каменного мальчика, писающего в воду. Голова слетела с плеч, как кочан капусты. Перелетев фонтан, покатилась по полу.

— А, не нравится, — самому себе сказал Кот и рубанул мальчика по выпуклому животу.

Полетела крошка из искусственного камня. Фигура устояла. Костян пару раз навернул мальцу по спине. От левого плеча до правого колена пошла глубокая трещина. Менеджер Трофименко при каждом новом ударе тихо шмыгал носом и постанывал, будто топором охаживали не каменную фигуру, а его лично. Теперь о прибавке к зарплате, обещанной хозяином на прошлой неделе, придется навсегда забыть, потому что прибавлять не за что. Зала игровых автоматов, считай, больше не существует. Конечно, Трофименко найдет себе новое теплое местечко. Но когда это случится? Большой вопрос.

Скосив глаза на стоящего рядом пожилого охранника, менеджер с удивлением заметил, что мужик улыбается детской счастливой улыбкой. Этому хрену никогда не нравилось здесь работать. Мужик служит в охранном агентстве, нанят по договору. Он постоянно жалуется, что, сидя на стуле у дверей, простывает на сквозняке, любит повторять, что его доконал радикулит и еще тридцать три хронических болезни. Таким охранникам место в доме инвалидов. Он своей работой не дорожит. И будет рад, если его переведут охранять какой-нибудь пивняк или баню, а еще лучше, публичный дом. Трофименко чуть повернул голову, глянул на то, что происходит за его спиной. Фигура писающего мальчика грохнулась на пол и разлетелась на куски. На месте, где он только что стоял, забил водяной фонтанчик.

— Не оборачиваться, — рявкнул Кот. — Слышь ты, фитиль сраный, я к тебе обращаюсь. Еще раз повернешь башку и останешься без нее.

Сердце Трофименко снова провалилось вниз, как тогда, в полутемном коридоре. Он замер на месте и больше не шевелился, слыша за спиной удары топора по игровым автоматам.

Нейтрализацию Лехи Киллы взял на себя бритоголовый Кеша. Он медленно двинулся к двери, на ходу закатывая рукава толстовки. На правом предплечье мелькнула татуировка: две птички летят по небу на фоне солнца, восходящего над горизонтом. Под рисунком женское имя Светлана и крупно слово ГУСИ — где увижу, сразу изнасилую. Татуировка выцвела, буквы едва читались.

Леха Килла взмахнул курткой с бильярдными шарами в кармане, целя в голову Кеше. Но тот сумел увернуться, наклонив корпус, и тяжелые шары не задели его. Килла шагнул назад, бросил куртку, решив, что второй раз размахнуться противник ему не даст. Кеша, на счастье, не таскал с собой ни ствола, ни боевого ножа, считая, что в бильярдной эти штуки без надобности, он больше надеялся на свои тяжелые кулаки. И пускал их в ход не раздумывая, при каждом удобном случае.

Кеша сделал выпад, хотел провести прямой удар, основанием ладони навернуть по морде молодого человека. Но Килла оказался проворнее, ушел в сторону, отмахнулся, ребром ладони ударив Кешу в шею. Тот только поморщился, такие фокусы в стиле ретро с ним не пройдут. Он учился мордобою не на мягких матах в спортивных залах, а в мордовской колонии строгого режима. И остался жив только потому, что хорошо усвоил все уроки.

Килла уже понял, что перед ним не мальчик для битья, а серьезный накачанный мужик, которого не собьешь с ног прицельной зуботычиной. Схватив со стола кий, он провел по ногам Кеши секущий удар, будто траву косил. Но противник, устояв, справился с болью, осторожно шагнул вперед. Отступая задом к стене, Килла с силой, словно пикой, ткнул острым концом кия в бедро нападавшего, заставив Кешу остановиться. Леха хотел замахнуться и навернуть охраннику сверху по голове турняком кия, но понял, что и замах провести не успевает. В ближнем бою кий не понадобится.

Охранник, приволакивая ушибленную ногу, сократил дистанцию, он шел на отступавшего к стене Леху медленно и твердо, как танк. Выставил вперед левое предплечье с татуировкой, оскалил зубы, готовый резко пойти на сближение, дать заднюю подножку, повалить противника. И, переведя драку в партер, раздолбать литыми кулаками физиономию Киллы, а потом перегрызть ему горло.

Пятясь назад, Леха ухватил турняк кия обеими руками, попытался нанести удар наотмашь по голове. Но лысый Кеша легко ушел от кия, согнув ноги в коленях, пригнулся, наклонил корпус, и все дела. Шагнув к Лехе, уже бросившему кий, перенес вес корпуса на левую ногу и резко въехал противнику левой ногой. Удар подметкой пришелся в бедро и оказался таким сильным, что Леха едва устоял на ногах, вцепившись в борт бильярдного стола. В следующую секунду Килла получил прямой удар основанием ладони в лицо. Он продолжал отступать, пока не ткнулся спиной в стену. И получил новый удар, кулаком под сердце.

После минутной отключки Ольшанский стал приходить в себя. Он открыл глаза и ощупал сломанный нос и разбитый затылок. Боль в голове такая, будто в нее врезалось пушечное ядро. Он протер кулаком залитые кровью веки, старясь понять, что же происходит вокруг. Толмач лежал на спине под бильярдным столом. В нескольких метрах от него, ближе к входной двери, корчился, схватившись за живот, Володя. Видимо, пока Ольшанский находился в отключке, в его телохранителя пальнули из пистолета. Продырявили живот, и теперь бедолага корчится в предсмертных конвульсиях, доживая последние минуты. Скоро он вытянет ноги и затихнет навсегда. Жаль человека, при жизни он неплохо играл в шашки…

Ольшанский слышал какую-то близкую возню, чье-то хриплое дыхание. Ясно, в бильярдной происходит потасовка между его ребятами и залетными бандюганами. Время от времени доносились глухие удары, происхождение которых понять было трудно, даже невозможно. Кажется, где-то далеко, в зале игровых автоматов или служебном помещении, кто-то долбит кувалдой по жести. И еще едва слышатся звуки бьющегося стекла.

Толмач подумал, что вся эта история со студентом бильярдистом оказалась чистой подставой. Какие-то люди очень хотят прямой наводкой переправить его с этого света в могилу. Сейчас бандиты разберутся с охраной, а потом вспомнят о хозяине. И нет возможности отлежаться под бильярдом, как солдат в окопе, переждать минуту опасности. Скоро Ольшанского, ухватив за волосы, вытащат на свет божий и кончат, разрядив в лицо пистолетную обойму. Или просто перережут глотку.

Толмач тихо застонал, кажется, мысли причиняли ему боль.

Перевернувшись на живот, стал вертеть головой по сторонам, стараясь разглядеть, что происходит вокруг. Но кровь, сочившаяся из пореза над бровью, попадала в глаза. Он видел то чьи-то ноги, то фиолетовые круги и снова ноги. Где же его спасение, где оно? Он не может провалиться сквозь землю, не может бежать, не в силах даже подняться на ноги без посторонней помощи. На мгновение блуждающий взгляд остановился. На полу прямо перед Ольшанским лежал немецкий пистолет «Зауэр».

Вытянув руку, Толмач схватил пушку. Скользкими окровавленными пальцами нащупал предохранитель, потянул на себя затвор, просунул указательный палец в спусковую скобу. Рука тряслась, ствол выписывал в воздухе восьмерки.

Чтобы справиться с дрожью, Ольшанский уперся локтем в пол, плохо представляя себе, куда именно нужно целиться, но зато хорошо понимая, что промедление смерти подобно.

Он выстрелил в ближнюю к себе мишень, кажется, чью-то ногу. Или руку. Но почему-то попал в огромное зеркало, укрепленное на стене. Зеркало разлетелось на тысячи осколков, битое стекло засыпало пол. Ольшанский окончательно потерял ориентиры, кровь попала в глаза, а боль в голове сделалась невыносимой. Толмач пальнул на звук, даже не соображая, кто, собственно, эти звуки издает. Послышались крики, матерная ругань. Ольшанский узнал голос маркера.

Черт, кажется, он подстрелил своего человека.

В замкнутом пространстве бильярдной пистолетные хлопки казались пушечной канонадой, от которой закладывало уши. По керамическим плиткам пола запрыгали горячие гильзы. Ольшанский услышал, как что-то тяжелое повалилось на бильярд. На игровой стол, спасаясь от пуль, прыгнул какой-то человек.

Толмач перевернулся с живота на спину и дважды выстрелил вверх. Пули прошили стол, разбили пластиковую подсветку, висевшую над бильярдом, треснул подвесной потолок, сверху посыпались осколки пластика и сухая штукатурка, заискрила электропроводка. Мимо. Значит, человек успел соскочить со стола. Или он все еще наверху? Ольшанский выстрелил еще раз. Гильза, вылетевшая из выбрасывателя, попала за ворот рубашки, обожгла кожу. Он перевернулся на живот, теперь он почти ничего не видел. Где-то слева звякнули осколки зеркала, Ольшанский дважды пальнул в ту сторону. Снова нажал на спусковой крючок, но на этот раз выстрела не последовало — в горячке, даже не заметив, расстрелял всю обойму.

— Стоять! Всем стоять, твари! — крикнул какой-то мужчина. — К стене! Ты, сука, к стене. Или шмаляю.