Сергей Донской - Конь в пальто Страница 26

Когда заныли трубы, эстонка через силу сбросила часть одежды, двигаясь скованно и некрасиво, как механическая кукла. При каждом звонком пристукивании мятых медных тарелок она нервно дергалась, но наконец даже вздрагивать перестала, замерла голышом посреди помещения, и крылышки цветастых бабочек вяло обвисли на ее ягодицах. А оркестр все выводил и выводил щемяще-тоскливые пассажи реквиема, и никто не спешил менять эту заевшую пластинку. В результате гастролерша истерически разрыдалась и попросила ее отпустить:

– В чем дело, девочка моя? – неискренне обеспокоился Хан. – Тебе не заплатили или, может быть, плохо приняли?

– Уб-берьите эту мьюзику, – взмолилась она. – Это невыносьимо. Я нед-давно похороньила родьителей!..

Хан выразил соболезнование, демонстративно пересчитал зрителей и сообщил, что каждый из них выложил за представление по сто баксов.

– Кто вернет им эти две тысячи, родная? И кто окупит мои расходы? Тут не благотворительный фонд, не профсоюз.

Эстонская труппа возвратила гонорар, возместила убытки и была отпущена с миром. Так Золотая Орда полюбовалась бесплатным зрелищем да еще и с прибылью осталась.

Хан вошел во вкус. Неоплачиваемые сеансы стриптиза стали в доме доброй традицией. Олежка, например, был свидетелем малоэстетического разоблачения начальника цеха металлических конструкций, явившегося к Хану за причитающимся вознаграждением. Он с временным трудовым коллективом подрядился изготовить левым образом всякие калитки, решетки, мусорные баки и прочие железные причиндалы, заказанные Ханом. Днем Восьмого марта все это было доставлено в особняк, а начальник цеха препровожден к трапезничающему Хану для получения трех тысяч американских долларов. По этой причине мужик успел здорово вмазать и преисполниться праздничного настроения.

– С Международным женским днем вас! – поприветствовал он хозяина дома.

У Хана, не раз побывавшего за решеткой, чуть глаза из орбит не вылезли! Он выступил с бурной ответной речью, после первой же вступительной фразы которой мужик понял, какую чушь сморозил, пал на колени, взмолился о прощении.

– Иди! – буркнул Хан, обессиленный вспышкой гнева. – И больше мне не попадайся.

– А деньги? – всхлипнул протрезвевший мужик. – Бригада меня на фуфайки разорвет, если я без обещанного вернусь…

– Хорошо, я тебе заплачу, – неожиданно повеселел Хан. – Но не за твои ржавые железяки. Женский праздник, говоришь? Вот и позабавишь моих женщин!

Мужика увели, накрасили, как последнюю шлюху, увешали бусами, увенчали дамской шляпкой, а все остальное заставили снять. В таком виде вышел он к позорному столбу и плясал голышом для поварих и уборщиц, собранных в зале для торжественного мероприятия. Все они проживали в поселке, отлично знали мужика, его жену и двух дочерей, но подавить злорадное хихиканье не могли или не хотели. Выйдя из особняка, он даже деньги не разнес, а отправился прямиком к трансформаторной будке, где повесился на ремне.

Череп и кости… Не влезай, убьет!..

Интересно, кто будет следующим?

– Ляхов!

Олежка не сразу сообразил, что узкоглазый дворецкий в изумрудном спортивном костюме обращается к нему.

– Я?

– Ты, а кто же еще?

Суетливо загасив сигарету, коммерсант шагнул к двери ханского кабинета.

4

Это была не очень большая, затемненная комната с тяжелыми портьерами, массивной мебелью, узорными коврами и хрустальной гроздью под потолком. Дневной свет не находил в бронированных ставнях даже щелочек, сквозь которые можно было бы проникнуть внутрь. Сверкала ли сотнями ватт люстра, мерцали ли тускло настенные бра – тут всегда царила ночь. Хан отменил солнце. Побывав в его кабинете, граф Дракула потом долго ворочался бы в своем неуютном фамильном склепе, завидуя чужому комфорту.

От обилия вычурных бутылок, сувениров, диковинок и безделушек, статуэток и ваз разбегались глаза. Тихоокеанские раковины, клыкастая голова кабана, невесть откуда взявшаяся фигурка самого настоящего Оскара, метровая модель «Титаника», посмертная маска Высоцкого. Все это впечатляло, слов нет, но в целом помещение ассоциировалось с богатой антикварной лавкой, а не с рабочим кабинетом современного мафиози. Из примет современности присутствовали лишь японские чудо-агрегаты да глянцевые плакаты с голенькими американскими девочками, меченными «плэйбоевским» клеймом. Очень чистенькие, белозубые, с аккуратно подбритыми лобками, эти полиграфические дивы выглядели довольно нелепо среди темных живописных полотен в массивных золоченых рамах и грозных ликов сына божьего, сверкающего белками со старинных икон. Но причудливый коллаж, составленный Ханом собственноручно, отражал единство трех главных кредо его жизни.

Живой бог, подобно иконописному Христу, должен быть неумолим и суров, чтобы его боялись. Став богом среди людей, приумножай богатства, окружай свою жизнь роскошью и золотом, подобно картинам в ослепительных рамах. Тогда подданные будут безропотными и покорными, как наложницы с силиконовыми сиськами, призывно отставляющие задки на плакатах. Так и соседствовали на стенах кабинета православные иконы, вычурные пейзажи и продажные девки капитализма. И не находилось безумца, который отважился бы преподать Хану урок хорошего дизайнерского тона.

Перед ним трепетали все, потому что он не трепетал ни перед кем. Одни боялись его больше, другие – меньше, но это ничего не меняло в примитивной схеме взаимоотношений Хана с остальным человечеством. Он изъявлял волю в виде безусловных приказов. Все, кто находился в пределах досягаемости, обязаны были приказы исполнять.

Почтительно поздоровавшись, Олег Ляхов терпеливо ждал, когда Хан перенесет внимание с костяных четок на его скромную персону. Низка описывала уже второй круг в правой руке Хана, а он продолжал смотреть на нее, погруженный в свои мысли. Поговаривали, что четки эти выточены из зубов людей, которые однажды предали своего босса, и проделано это было задолго до того, как они умерли. Олежка верить в это не хотел, предпочитая думать, что это лишь страшилка для слабонервных. Так было спокойнее, не намного, но все же… Олежка провел языком по собственным зубам, убеждаясь в их наличии. Все в порядке. Пока…

Ханское лицо было обращено к нему в профиль. Вытянутый на макушке, коротко остриженный череп с ранними залысинами, большой нос, ушедшие в себя губы. Даже когда Олежка был маленьким октябренком, профиль дедушки Ленина не вызывал у него и десятой части того трусливо-благолепного чувства, которое возникало при лицезрении «папы».

Профиль обернулся анфасом. Это означало, что посетитель наконец замечен. Хан встал и слегка развел руки, открывая доступ к своему телу и позволяя облобызать свои наждачные щеки. Совершив священный ритуал, Олежка облегченно вздохнул. Хан далеко не каждого удостаивал такой чести. Кинематографические поцелуи и отеческие похлопывания по спине были знаком высокого доверия и особого расположения.

Смотрелся Хан в ярко-синем халате и тапочках миролюбивым домоседом, прихлебывающим из большой чашки свой любимый чай с лимоном. Пригласив гостя располагаться, крикнул, чтобы принесли еще чаю, бутербродов.

– Не надо, спасибо, – засмущался Олежка.

– Что значит «не надо»? Ты разве в доме врага? Нет? Тогда не отказывайся, а то обижусь.

Олежка засмущался еще сильнее. Обижать Хана нельзя было по тысяче самых разных причин, и каждая из них могла стать роковой для обидчика.

– Как наши дела? – поинтересовался Хан у деликатно жующего Олежки. – Что нового на коммерческом фронте?

Олежка попридержал надкушенный бутерброд и заговорил. Нагрянули налоговики с проверкой, пришлось подмазывать. Бетонные плиты для ограждения автостоянки завезли и разгрузили. Одна плита раскололась, и Олежка вычел из общей суммы платежа стоимость трех. Правильно? Поощрительный кивок: правильно, молодец, давай дальше… Пожалуйста. Во все четырнадцать магазинов и ларьков рассована левая водка собственного розлива. Партия вот-вот закончится. Нужны новые акцизные марки.

– И? – коротко спросил Хан.

– Марки я нашел. Сто тысяч по семь центов.

– Годится, – беспечно кивнул Хан. – Марок в области как грязи, и все даром. – Он расслабленно откинулся на спинку кресла, почесал волосатую грудь под распахнутым халатом, зевнул: – Хва-ааа-ххх… Хвалю, братишка. Хорошо дело поставил.

Олежка скромно улыбнулся. Обласканный Ханом, он уже забыл, с каким настроением ехал на встречу. И чего он психовал? С тех пор, как Хан поставил его во главе фирмы «Надежда», Олежка успел обзавестись почти новой «бээмвэшкой», сделал в холостяцкой квартире евроремонт, приучился носить в кармане не меньше пяти сотен. В его ведении находились нехилый офис, торговая сеть, стоянки, цехи, склады. Ему было только двадцать пять, а подчиненные обращались к нему на «вы» и старались всячески угодить своему шефу. Среди них, между прочим, имелось много симпатичных девочек, мечтающих улучшить свое материальное положение за счет фирмы. Некоторым Олежка шел навстречу, щедро повышая оклады. Денег на подобную благотворительность жалеть не приходилось: он ведь только управлял фирмой, а не владел ею. Общество с ограниченной ответственностью «Надежда»… ООО… Да после каждого «о» впору было ставить восторженный восклицательный знак!