Евгений Сухов - На воле Страница 27

— Послушай…

Щеки Павла Несторовича слегка порозовели — он понемногу приходил в себя и готовился к отпору.

— Нет уж, я долго слушал твою болтовню, теперь ты слушай меня. Ты находишься у меня вот здесь, — сжал Николай кулак. — Мне нравятся твои честолюбивые замашки, только давай не будем пока рваться в Москву. Широко шагаешь — штаны порвешь. Всему свое время. Столица далеко, а ты мне нужен здесь. У тебя очень неплохо подвешен язык, ты умеешь вешать лапшу на уши толпе, в городе у тебя наберется немало сторонников… Поэтому для начала тебе нужно будет баллотироваться в мэры.

Никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Кто бы мог подумать, что под маской простодушного парня, сущего лоха, прячется такой монстр! Вот метаморфоза!

— Но ведь мэра никто не снимал. А выборы еще не скоро… — начал оправляться от шока Гордеев. Теперь он мог смотреть в глаза Радченко, не отводя взгляда.

— Снимут! — серьезно сказал Николай. — Указ уже. подписан.

— И кем же, позволь спросить?

— Мной. Его «снимут» через восемь минут, — посмотрел Николай на часы, — из снайперской винтовки на пересечении улиц Краснококшайской и Симоновской. Ну так как, даешь согласие, Павел Несторович?»

— Ты сущий дьявол!

— Это слишком лестная для меня характеристика, — улыбнулся Николай Радченко. — Я немного пониже чином. Со своей стороны я обещаю сделать все, чтобы в кресло мэра сел именно ты. Жизнь — штука длинная, если сознательно ее не укорачивать… Когда-нибудь вернешь должок…

Послышалась приглушенная трель. Николай сунул руку в карман кожаной куртки и выудил из него мобильный телефон.

— Слушаю… Уже? Вот как… Хорошо…

Не прощаясь, он отключил аппарат.

— Вот видишь, Павлуша, я не пророк, но получилось все именно так, как я и предсказывал. Теперь у нашего бывшего мэра большая дыра во лбу, она сильно попортила его внешность. Ну а ты давай готовься к выборам.

Радченко поднялся и направился к двери, однако у самого порога неожиданно обернулся:

— И еще вот что! Программа должна быть понятной всем. Пиши ее попроще. И не забудь вставить туда такой актуальный пунктик, как борьба с организованными преступными группировками. Это тебе добавит голосов. А то, знаешь ли, в последнее время в нашем городе чертте что творится. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не грохнули. А теперь вот мэра застрелили… А насчет того, чтобы стать твоим телохранителем, так я согласен. Ну ладно, ты здесь извилинами пока шевели, а я к тебе на днях заеду.

Дверь мягко закрылась, но Павел Несторович еще долго смотрел на нее невидящим взглядом.

Глава 26

Глухарь вышел из повиновения. Сей прискорбный факт следовало признать. Радченко и раньше испытывал тягу к самостоятельности — приходилось прилагать массу усилий, чтобы за очередной, мягко говоря, проступок его не отправили лет на пятнадцать куда- нибудь в заполярные широты.

Майор Громовский предполагал, что подслушивающие устройства, закупленные, кстати, в Англии, Глухарь использует не только для того, чтобы знать, о чем Гордеев треплется по телефону со своими соратниками, но и для того, чтобы быть в курсе разговоров самого Громовского с московским начальством. Во всяком случае, майор уже дважды слышал в телефонной трубке какие-то очень подозрительные щелчки. Он вживил в телефон противоподслушивающее устройство, но даже после этого не ощутил твердой уверенности в том, что надежно защищен от подслушки.

Накануне из центра он получил конкретный приказ — убрать Глухаря. Глухарь уже выполнил свою миссию — так замарал Гордеева, что тому была уготована прямая дорога не в депутатское кресло, а на скамью подсудимых. В дальнейшем им можно будет манипулировать в зависимости от политической конъюнктуры.

Конечно, Глухаря можно было сдать ментам, уличив его во многих мокрых делах, к которым он стал в последнее время испытывать прямо-таки патологическую слабость, но майор Громовский опасался, что в этом случае ненароком может всплыть и его имя и тогда откроется, что Радченко действовал под крышей ФСБ. Разве он может позволить себе бросить тень на «контору»! Целесообразно расправиться с непокорным Глухарем втихую, где-нибудь в лесу, изуродовав при этом его труп до неузнаваемости.

Подумав, Громовский выбрал для предстоящей акции укромное местечко далеко за городом, где в лесах после давнишних деяний горе-мелиораторов осталось множество всяких траншей, канав и ям. Любая из них вполне годилась для могилы Глухаря.

Майор снял трубку и набрал номер мобильного телефона Радченко.

— У меня к тебе есть неотложное дело, — начал Громовский без предисловий.

— Слушаю.

В голосе Глухаря слышались властно-пренебрежительные нотки. Майор в который раз отметил значительную перемену в поведении своего подопечного. Совсем зарвался, падла!

— Знаешь небольшой лесок у Беломорского шоссе?

— Еще бы! В свое время я там впервые бабу трахнул.

— Отлично! Я тебя жду там сегодня в семь часов вечера. Заодно предашься приятным воспоминаниям. И не тащи ты, ради Бога, свою охрану! Она совершенно не нужна. Разговор предстоит приватный. Я на днях уезжаю и хочу без свидетелей познакомить тебя с человеком, с которым ты будешь работать дальше.

— Надолго уезжаешь?

— Нет. Месяца на три… Ну максимум на четыре, — добавил майор как можно более убедительным тоном.

— Хорошо, буду, — безмятежно сказал Колян. — У тебя есть ко мне еще что-нибудь?

— Обо всем прочем переговорим при встрече…

Майор достал табельный ПМ, повертел его в руках

и благоразумно решил, что для устранения Глухаря подобная штуковина непригодна. Наверняка где-то в милицейских фондах хранятся отстрелянные пули из его пистолета, а по ним легко выйти и на хозяина. Конечно, большими неприятностями подобная «засветка» не обернется, но кому приятно в свободное время писать объяснительные, заполнять ненужные бумаги, когда вечер можно провести с красивой женщиной, сидя где-нибудь в полумраке уютного ресторана с бутылкой хорошего вина. Для устранения Глухаря подойдет обыкновенный наган. Главное его преимущество состоит в том, что он не выбрасывает гильз; второе — что не дает осечек, и оттого в оружейной коллекции майора их было целых четыре.

Громовский выдвинул ящик шкафа. Здесь, на самом дне, завернутые в бархатные тряпицы, пропахшие оружейной смазкой, лежали четыре нагана. Майор остановил свой выбор на нагане образца 1895 года. Рукоятка револьвера была изрядно потерта, но работал он по- прежнему безотказно. Можно было не сомневаться в том, что эта «игрушка» сменила многих хозяев. Будь металл более разговорчивым, он наверняка поведал бы немало забавных историй времен гражданской войны.

«Сегодня тебе тоже придется послужить, дружок», — пробурчал Громовский. Он разобрал наган, оторвал кусок ветоши и принялся аккуратно протирать каждую деталь.

Негромкой соловьиной трелью прозвучал дверной звонок. У порога был чужой. Громовский никого не ждал, он вообще терпеть не мог гостей, даже званых, к каждому из них относясь почти как к неприятелю, совершившему дерзкое вторжение в его домашнюю твердыню.

Майор положил наган на место и задвинул ящик. В квартире было две двери. Первая, внешняя, — стальная, способная противостоять даже гранатомету, вторая, внутренняя, — полегче, но тоже прочная, из крепкого дуба, поэтому взломов и налетов Петр Иванович не боялся.

Отомкнув первую дверь, Громовский посмотрел в глазок. На пороге стоял милиционер с сержантскими лычками, очень высокого роста — этакий дядя Степа из знаменитой детской книжки Сергея Михалкова. Милиционер посмотрел на часы и вновь нетерпеливо надавил на звонок. В этот раз соловьиная трель была более продолжительной.

— Чего надо? — недружелюбно поинтересовался майор.

— Здесь живет Громовский Петр Иванович?