Федор Московцев - M&D Страница 27

Имоджин вела с ним бесконечные мысленные диалоги, в них она выкладывалась полностью, и слышала от него то, что хотела слышать. Как, всё-таки, они мало сказали друг другу! Английский вообще не годится для любовного общения. В нём только два сорта слов, касающихся секса – медицинский и ругательный. А вот арабы имеют огромное количество слов, совершенно непереводимых и относящихся к физическим отношениям между мужчиной и женщиной.

Придающая большое значение общению, правильной речи и словам, с Андреем она впервые ощутила, насколько может быть комфортно простое молчание. Особенно утром, это такое бессловесное душевное тепло. Могут ли что-нибудь значить красивые слова по сравнению с приглушенной нежностью предрассветных поцелуев и объятий?!

Может, в этом дело? С ним приятно просыпаться по утрам, а ведь это очень важно – не многие выдерживают экзамен на доброе утро.

Она вспоминала, скучала, переживала, и только легкий флирт вывел её из этого малахольного состояния. В один из летних дней Имоджин познакомилась с интересным мужчиной по имени Ференц Уэйнрайт, это произошло у входа в купальню Геллерт. Это был плотный коренастый мужчина с повышенной волосатостью на теле – такой классический маскулинный типаж. Возраст – 35, судя по одежде и по машине – довольно обеспеченный. Имоджин сказала, как это интересно получилось с их именами – у него венгерское имя и импортная фамилия, а у неё – наоборот. Он ответил, что его мать – экспат, отец – англичанин, и сам он родился в Англии, а в Венгрию приехал, когда начались реформы. Она рассказала, что у неё почти такая же история, а он предложил привести к одному знаменателю их имена. «Наверное, я выпала из времени, – засмеялась она, – это так сейчас принято шутить – предлагать девушке выйти замуж на пятой минуте знакомства?!»

Они вместе пообедали, а когда, расставаясь, обменялись телефонами, Ференц сказал, что у него всё серьезно, и снова предложил взять его фамилию. «Надо хотя бы повстречаться немного для приличия, – отшутилась она, – ты должен меня долго упрашивать, а я – ломаться и капризничать».

Так они начали играть в эту игру, и очень быстро Имоджин стало ясно, до какой жуткой степени у Ференца это всерьёз. С каким обожанием он смотрел на неё, прямо поедал глазами! Чтобы завладеть ею, он пустил в ход самые тонкие уловки, но она легко от него ускользнула. Конечно, она злилась на Андрея за то, что не приезжает к ней, и не зовет к себе, за его письма, в которых нет ни слова о любви. Она стала злиться и на себя, наивную дуру, всерьёз решившую, что молодой женатый мужчина ради секса поедет за границу. Если ему неинтересно с женой, он может поискать приключения в своем городе, зачем куда-то ехать? Хранить верность виртуальному партнеру – это ли не глупость?!

Но она впервые в жизни решила поступить по правильному, – если вообще что-то в этой жизни можно считать правильным. Начинать новые отношения, не закончив нынешние – это ей казалось неправильным. А отношения с Andrew она считала незаконченными. И в следующем сообщении написала: «Ты посчитал, сколько дней, ночей, часов, ты не притрагивался ко мне, sweetheart?! Я не требую, чтобы ты заботился обо мне, мне нужно обыкновенное человеческое тепло». В ответном письме он пригласил её в Москву, где у него должен был проходить очередной sales-meeting. Ей показалось обидным, что он решил совместить то, что лучше было бы разнести по времени, но другого выбора не было, и она скрепя сердце отправилась за билетами.

Выбирая вещи для поездки, примеряя одно, другое, третье, она поймала себя на мысли, что ей перестало нравиться собственное отражение в зеркале. Боже, она перестала заботиться не только о ясных мыслях, но и о цвете лица и красивой фигуре! Ни в коем случае sweetheart не должен в ней найти горестную перемену. Что может быть смешнее бледно-желтого лица, дрожащих рук и подгибающихся колен?! Разве с таким омерзительным видом можно рассчитывать на любовь? Какой глупец мог сказать, будто женщина, как вино, с годами становится изысканнее, лучше, красивее? Чушь! Рекламный трюк увядающих манекенщиц, старых вешалок! Конечно, Имоджин не такая старая, ей нет еще и тридцати, зато – уже далеко не шестнадцать. И пора прибегнуть к некоторым специальным средствам.

И она решительно отправилась в spa-салон – улучшить кожу, укрепить волосы, пройти курс массажа и оздоровительных водных процедур. Пусть Andrew увидит сверкающую улыбку на её свеженьком личике, оценит гладкую бархатистую кожу, плоский животик… и так далее… крепкие тылы… Своим появлением Имоджин напомнит ему, что не все на свете розы увяли, и что самый обольстительный цветок – это она!

Глава 20

В Москву решено было ехать на машине – предстояло много разъездов. Узнав о поездке, на хвост упал Вадим Второв, и Андрей с удовольствием взял его, тяжело ведь одному отмахать тысячу километров. Второв держался молодцом несмотря на свои «офигительные трудности». Можно было подумать, что парень едет в Москву разгонять тоску. А на парня шили уголовное дело по факту мошенничества – двое акционеров вывели с «ВХК» крупную сумму денег и помахали ручкой, не забыв поделиться с кем-то из высокопоставленных руководителей областного УВД. Образовалась недостача, были ущемлены интересы многих людей – поставщиков и других акционеров; и крайними в этой ситуации оказались учредители «Технокомплекса», одной из дилерских компаний. В том числе Второв. Ему поставили жесткие условия: оплата энной суммы или… У «Технокомплекса» не всё было чисто – и по налогам, и во взаимоотношениях с заводом и другими контрагентами, собственно, как у всех. Но если все сумели обезопасить себя и отвести угрозу, то у Второва и его компаньонов связей оказалось недостаточно. И ему пришлось выкручиваться. В Москву он ехал обналичивать деньги – таково было их происхождение, что в Волгограде это было делать небезопасно.

– Даже билеты в кассе не могу взять на свое имя, дружище, – весело признался Второв, – такая вот мазафака. Понимаешь тему, да? Возвращаться буду вместе с тобой; ты когда обратно?

– Примерно на неделю, ко мне там подруга приедет из Будапешта.

Второв беззлобно выругался, – мол, опять дружище затевает отношения, и где теперь кантоваться целую неделю. Потом сказал, оглядывая салон микроавтобуса:

– А у тебя тут ничего, уютненько. Придется в твоей бричке пожить.

– Осспади, как с тобой тяжело. Кстати, я тебе рассказывал про Гордеева, как он в этой машине…

И Андрей рассказал случай, произошедший полтора года назад, когда они с Глебом Гордеевым поехали в Москву на этом микроавтобусе, а с ними увязался Самуил Синельников, сын чокнутого профессора. Добравшись, его высадили, и он отправился по делам, сами же поехали решать свои вопросы, а вечером в Гордеева вселились бесы, и, когда проезжали по Тверской, он подобрал одну мокрощелку, которых тогда была просто тьма. Дело было поздней осенью, стояла слякотная погода, а эта девица разоделась, как снегурочка – короткое белое пальто, белые ботфорты, шиньон на голове, и длинные-предлинные белые ногти. Андрей вырулил на Охотный ряд, и спросил насчет дальнейшего маршрута. В ответ – тишина, и он, обернувшись, повторил свой вопрос. Гордеев уже раздел снегурку (миниатюрную и хрупкую по комплекции) и, подмяв её под себя, содрогался на заднем сиденье. Его заплывшая, неестественно белая, без единого волоска тушка с просвечивающей синевой венок – зрелище не для слабонервных. Андрей вспомнил, что собирались ехать к его сестре ночевать, и повел машину туда. Когда проезжали по Кутузовскому проспекту, Гордееву приспичило, и его даму, как по команде, тоже. Проехали Поклонную гору, и Андрей остановил машину в пустынном месте, где уже не было домов и тротуаров, и сразу за обочиной начинался крутой склон, внизу было поле, где-то вдалеке виднелись кустарники. Но пустынной оставалась одна лишь обочина – время было за полночь, движение по трассе интенсивное, как днём. Открыв боковую дверь, Гордеев вышел на улицу в туфлях и плаще на голое тело. Девица заметила дорожную одежду Андрея – куртку и кроссовки, и попросила разрешения надеть их, чтобы сходить пи-пи. Поморщившись, Андрей позволил. Выйдя вслед за Гордеевым, она, как ни странно, постеснялась сделать дело рядом с машиной (как известно, эти дамочки без комплексов, к тому же, микроавтобус загораживал собой дорогу). Подойдя к краю склона, она опасливо посмотрела вниз и сказала Гордееву, что боится спускаться – скользко. Тот уже опорожнился, как собака, на обочине, даже не прячась за машину, и стоял перед ней, отряхивая пиписку. Плащ развевался на ветру, и Гордеев, как обычно пьяный, бравировал своей белой пипкой, тем, что стоит в таком виде чуть ли не в центре Москвы в свете фар проносящихся мимо автомобилей, а рядом с ним белобрысая шамотра в съехавшем набок шиньоне, в мужской одежде на десять размеров больше. Лил дождь… Покрасовавшись, Гордеев, гогоча, взял её на руки, и смело шагнул в сторону склона. Едва ступив на мокрую землю, поскользнулся, и покатился кубарем вниз. Выйдя из машины, Андрей осторожно подошел к обочине и увидел эту парочку, они всё еще катились по наклонной плоскости – обрыв оказался достаточно глубоким. Достигнув дна, застыли: светлое пятно в темноте оврага – сверху белесый Глеб Гордеев в своём светло-бежевом плаще, девушку под ним не видно; и Андрей, нервно куря, стоял на краю поглотившей их бездны. Первым очнулся Гордеев. Он поднялся и принялся гоготать – его реально пёрло, типа, круто оттопыриваемся. Затем, не посмотрев, как там подстилка, с которой только что слез, стал карабкаться наверх. Андрей крикнул ему, мол, посмотри, что с девушкой, но тот услышал, лишь на середине склона. Поняв, что ему кричат, Гордеев неохотно спустился обратно, опять же, на пятой точке. Сверху было видно, что девушка лежит, не двигаясь. Он поднял её и стал взбираться по мокрому склону, под дождем, ежесекундно падая вместе с ношей. Андрей изрядно понервничал, пока дождался, и, закрыв за ними дверь, поспешил отъехать от этого места. Девушка не подавала признаков жизни, и Андрей попросил Гордеева, как хирурга, проверить, нет ли у неё переломов, и вообще, что там с её жизненными функциями. «Куда её? В больницу? Обратно на точку – сдать мамке? В овраг? Что с ней делать?» – ведя машину, спрашивал он товарища, но тот ржал, мычал, и иногда прикладываясь к бутылке, чмокал и икал. Андрей старался не смотреть, что там сзади происходит – ребята перепачкались круче, чем участники «грязных боёв». Но услышав неожиданно громкий женский стон, удивленно обернулся. Гордеев оживил дамочку, но как! Настоящий доктор, не растерялся – поставил мясной укол. Его некогда ослепительно белое, а теперь уже грязно-коричневое тело снова содрогалось, девицу под ним было не видно, но зато хорошо слышно. «Ну ты животное!» – сказал Андрей. От сердца отлегло – она жива! Гордеев, пьяный в соплю, требовал продолжения банкета, но Андрей повел машину прежним маршрутом, а когда въехали во двор, где жила его сестра, потребовал, чтобы все поскорее выметывались. Но требование разбилось о твердокаменный невменоз случавшейся парочки. И только с помощью сестры Глеба, которая спустилась вместе со своим мужем, удалось выпроводить шлюху, а братца её затащить в квартиру. С Самуилом Синельниковым, как договорились, встретились утром возле «Рэдиссон-Славянская». Гордеев откисал на переднем сиденье, что там сзади, Андрей даже не смотрел, решил по пути заехать на мойку, пусть ребята выметут мусор и грязь вперемешку с обломками белых накладных ногтей, сделают химчистку салона. Подложив под себя пакет, Самуил уселся на заднее сиденье – весь такой опрятный, в длиннополом пальто, на костюме, и первым делом похвастался, что купил новый галстук (он их коллекционирует), затем, оглядевшись, поднял двумя пальцами использованный презерватив с пола: «Это что такое?». «Презик», – икнул Гордеев. «Вы тут трахались?» – всё еще не расставаясь с резинкой, спросил Самуил тоном офицера полиции нравов. Резко обернувшись, Гордеев дохнул на него сильнейшим перегаром: «Да, я тут поролся, а ты, ипать, дрочил!» Вот и поговорили.