Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха Страница 28

Антонина Михайловна пожала плечами и, сев на диван, закинула ногу на ногу. Мелькнуло что-то розовое Она спокойно одернула платье.

— Не знаю. Я не берусь утверждать определенно, что зуб у него здоровый. И все-таки мы должны быть готовы ко всему. Я думаю, нужно…

Открылась дверь, и в комнату вошли двое Один — высокий, худощавый, лет сорока, в черном потертом костюме Мешки под глазами и красноватый нос выдавали его пристрастие к «зеленому змию». Звали его Муталиб Акбашев. Второй — такого же роста, но гораздо плотнее, с черными щегольскими усиками и гривой седеющих волос Это был Шагбан Сапиев, экспедитор облпотребсоюза.

— Честь имею, Тигран. — Человек в черном костюме старомодно поклонился и сел рядом с Воробьевой. — Давненько не виделись. То, что я обещал, привез, — добавил он, понизив голос, — Возьмешь свою долю у Антонины Михайловны…

— Хорошо, — сказал Ивасьян, здороваясь с Сапиевым. — Ты же, кажется, должен быть в Тахтамукае, Шагбан.

— Меня вызвала Антонина Михайловна телеграммой, — ответил Сапиев. Голос у него был сухой, надтреснутый. Когда он говорил, казалось, выдвигали ящики старого рассохшегося комода. — Насколько я понимаю, обстановка накаляется?..

Разговор, состоявшийся между этими, такими разными с виду, людьми, трудно было понять непосвященному. Имел он одну бросающуюся в глаза особенность: никто из присутствующих не называл вещи своими именами. Следуя раз и навсегда установленному правилу, они понимали друг друга с полуслова, с полунамека.

Речь шла об Алферове, сотруднике ОГПУ, неведомо почему обратившемся впервые за эти полтора года к Антонине Михайловне, о сводном брате Шагбана Сапиева, попавшем в неприятную историю в Тахтамукае, о возросшей подозрительности Дыбагова к Ивасьяну, о каких-то деньгах и, наконец, о шурине Шукаева Зубере Нахове.

Когда хозяйка предложила перейти в гостиную, чтобы сесть за стол, Ивасьян и Муталиб Акбашев задержались в дверях кабинета.

— Все плохо, Тигран,— негромко сказал Акбашев. — Надо кончать. Надоело мне вечно жить в страхе, все чего-то бояться…

— А что делать?

Акбашев наклонился к уху Ивасьяна и зашептал. Выслушав, тот задумался. — Ну?

— А люди надежные?

— Абсолютно. Сам проверял… и все договорено. Они еще месяц простоят в Новороссийске…

— Что вы там застряли? — послышался голос хозяйки.

— Идем!

…В гостиной с «молодежью» оставался Митрофан Филиппович Воробьев, заготовитель тарной базы Новороссийского порта и муж Антонины Михайловны. Наезжал он в Краснодар несколько раз в году и проводил дома дня по два, по три. Это был маленький полный человек, близорукий и смешной, который умел только поддакивать, во всем соглашаясь со своей решительной и властной супругой.

Когда Ивасьян и Акбашев вошли в гостиную, он суетился, отодвигая стулья и кресла от уставленного бутылками и всякой снедью стола, приглашая «дорогих гостей» подкрепиться. Зулета, Назиади, томная красотка лет двадцати шести, и жена Ивасьяна сидели в это время на софе и хохотали, слушая Бориса Фандырова.

— Прошу за стол, — повторила Воробьева. — Тигран Вартанович, вам, разумеется, быть тамадой! Зулета, Назиади, ведите-ка вашего кавалера к столу!

— Рад служить обществу, — улыбнулся Ивасьян и, заняв почетное место тамады, принялся открывать коньяк.

Шутки и смех были в самом разгаре, когда Антонина Михайловна, бросив взгляд в окно, сделала незаметный знак Ивасьяну. Он подошел к ней.

— Алферов, — шепнула Воробьева. — Но не волнуйтесь. Он минут десять простоит у калитки. С той стороны сада у меня есть выход на другую улицу. Уйти нужно только вам.

Тигран Вартанович незаметно покинул комнату, сопровождаемый хозяйкой. Когда он вышел с другой стороны дома, в руках у него был небольшой кожаный саквояжик. Тот самый, из-за которого Жуниду Шукаеву однажды пришлось не поспать ночь в скором поезде Новороссийск — Москва.

Ивасьян сидел у Дыбагова. Тот углубился в какой-то документ, который принес ему начальник угрозыска. Кончив читать, поднял голову от стола и зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Это давно известно. И мне, и Денгизову. Зубер Нахов действительно вор. Мелкие кражи — его специальность. Он судим. В Нальчике. Но к Шукаеву и его жене это не имеет никакого отношения. Вы, конечно, правильно сделали, что так сказать, сигнализировали, но… должен предупредить вас. Шукаева оставьте в покое. Недавно мы получили анонимку, — Дыбагов испытующе глянул на Ивасьяна, — но ничего не подтвердилось. Шукаев — коммунист и отличный работник. У вас все?

— Нет. Я хотел просить направить меня в Тахтамукай и передать мне дело Сапиева. Вы сами знаете, сколько времени, в сущности, я лично не занимался никаким расследованием… Обещаю вам приложить все старания. То, что случилось в Афипсе, не повторится.

Дыбагов ответил не сразу.

— Что ж, просьба ваша мне понятна. Но почему, собственно, Тахтамукай?..

— По остальным делам уже ведется дознание…

— Вы не знаете этого контролера?

— Какого?

— Сапиева, конечно. Вы же просите его дело?

— Ах да! Нет, я не знаю его, — Ивасьян отвел взгляд и пожал плечами. — Если вы считаете, что мне не следует заниматься этим расследованием…

Дыбагов встал.

— Нет, почему же. Поезжайте.

Тигран Вартанович поблагодарил и вышел.

Начальник управления несколько минут сидел, погрузившись в размышления, потом решительно нажал кнопку звонка. Михаил Корольков тотчас же приоткрыл дверь.

— Вы звонили, Асхад Асламурзович?

— Да. Пригласите ко мне Ляпунова, он сейчас в управлении.

…Степан Степанович не заставил себя долго ждать. Войдя в кабинет, поздоровался с Дыбаговым за руку и грузно опустился в кресло. За полтора года, прошедшие со времени ареста Озармаса Тугужева, завхоза из «Красного Октября», у которого было найдено оружие, Ляпунов раздобрел и округлился. Двигался он теперь еще более неторопливо и степенно, и только веселые с лукавинкой глаза по-прежнему живо и заинтересованно смотрели вокруг.

— Когда едете в Тахтамукай, Степан Степанович? — спросил Дыбагов.

— Завтра. Кое-какие документы о фальшивомонетчиках последних лет еще надо просмотреть и все.

— У меня к вам просьба…

Дыбагов остановился, как человек, которому предстоит затруднительный разговор. Потер рукой чисто выбритый подбородок, потом поднял глаза на Ляпунова.

— Я слушаю, Асхад Асламурзович.

— Дело-то деликатное, Степан, — нерешительно продолжал Дыбагов. — И, главное, ничего определенного неизвестно… Понимаете… с некоторых пор у меня вызывает сомнения один из наших работников…

— Ивасьян, — в голосе Ляпунова Дыбагов почти не уловил вопросительной интонации.

— Откуда вы?..

Степан Степанович сделал неопределенный жест.

— Мне известны обстоятельства его деятельности в Афипсе… — раз. Наконец, как вы знаете, я веду наблюдение за семейством Воробьевых в связи с запросом из Новороссийска… Помните, о контрабанде, сбыте зубного золота и еще кое о чем, уже по нашей части.

— Да, помню…

— Так вот, Алферов сквозь щель калитки видел, как Ивасьян уходил из дома Воробьевой через черный ход… Это было вчера…

Дыбагов устало вздохнул. «Мало у меня хлопот, — подумал он, — так нет, на тебе, еще привалило».

— Этого я не знал, — сказал он. — Но в биографии Ивасьяна, когда я в последний раз читал ее, мне показались туманными некоторые места. Собственно, чего от вас скрывать… у меня вызывают сомнения справки о его работе с 1919 по 1921 год… Словом, Ивасьян едет расследовать хищение в Тахтамукаевской районной сберкассе. Вы будете там же. Не упускайте его из виду… Если что-нибудь…

— Поручение не из приятных, — поморщился Ляпунов. — Но я понимаю — нужно. Хорошо, Асхад Асламурзович, буду иметь в виду…

…Утром следующего дня Ляпунов и Ивасьян в разное время выехали в аул Тахтамукай.

8. Вперед — на Чохрак!

Впервые за много дней после памятной бури утреннее октябрьское небо раскрылось над кубанской степью во всей своей бездонной голубизне. Неяркое осеннее солнце подцветило желто-красную листву старого Черного леса вдали, заблестело на облитой холодной росой траве по обочинам проселка, подогрело лысые макушки холмов, скрывающих за собой сакли недалекого аула. Дорога петляла по правому берегу реки Чохрак. Мутные и густые, как гороховый суп, волны ее катились неторопливо, степенно, словно отдыхая от недавнего разгула. По берегам изредка сверкала вода, застоявшаяся в вымоинах и низинах после паводка, и управленческие лошадки, на которых пустились в Чохрак Жунид и Вадим, задорно пофыркивая, рысью проскакивали эти огромные лужи, расшвыривая по сторонам брызги глинистой жижи. Попадая на разогретых лошадей, брызги дымились легким парком и быстро подсыхали. Кони становились все больше похожими на каких-то странных животных, размалеванных в крапинку под ивановский ситец. Доставалось и всадникам.