Николай Леонов - Шакалы. Роман Страница 28

Глава шестая

Генерал Степан Сидорович Володин сидел за своим служебным столом и смотрел на расположившегося в кресле напротив мужчину лет пятидесяти настороженно.

Семен Петрович Фокин даже для заместителя начальника контрразведки был фигурой загадочной. Худой, в элегантном костюме, лицо узкое, породистое, волосы темные с проседью, глаза темные, взгляд доброжелательный — такова была внешность гостя. Интеллигентный, умный мужчина среднего возраста. Но то была лишь видимая часть айсберга, а что таится в глубине — покрыто неизвестностью.

Володин знал, что Фокин до распада Союза имел звание полковника, работал в первом, позже во втором главке, затем был из органов уволен. Вскоре он появился в Управлении охраны Президента на какой-то незначительной должности, звание ему не вернули, Фокина понизили, он стал подполковником. Но некоторые источники Володину докладывали, что Фокин на службе появляется время от времени, числится одним из помощников всесильного генерала Коржанова, но в кабинете не сидит, бумаг не пишет, однако в кабинет своего шефа проникает в любой момент, и о чем они беседуют — никому не известно. Кроме того, Фокин вхож во все кабинеты администрации Президента и правительства, везде его принимают, разговаривают уважительно. Видели Фокина и в загородной резиденции Самого, где подполковник ловко играл в теннис, позволял себе обыгрывать людей самых высоких званий, что, как известно, делать не положено.

Год назад Володин распорядился сделать «установку» на Фокина, но через две недели позвонили сверху и грубо приказали Володину прекратить заниматься самодеятельностью и совать нос куда не положено.

В общем, скромный подполковник Семен Петрович Фокин являлся фигурой загадочной, и от него следовало держаться подальше. Когда во вторник утром Володину доложили, что к нему без предварительной договоренности пришел какой-то подполковник Фокин и просит принять, генерал отложил запланированные дела, приказал ни с кем не соединять, а подполковника пропустить.

И вот они беседовали уже больше получаса, при этом подполковник выражал открытое недовольство, даже легкое презрение в адрес хозяина кабинета. Хотя все это сквозило только в тоне, слова подполковника были безукоризненно вежливы.

— Повторяю, уважаемый Степан Сидорович, оставьте семью Горстковых в покое. — Фокин сидел, закинув ногу на ногу, любовался сверкающим ботинком. — Они не вашего ведомства, у контрразведки хватает своих забот.

Терпение у Володина кончилось, даже врожденная осторожность покинула генерала.

— Я с должным уважением отношусь к вашей фирме, подполковник, но не понимаю, на каком основании вы вмешиваетесь в нашу работу? — произнес он достаточно твердо.

— Оттого, что вы мешаете моей, — ответил флегматично Фокин. — Вы помешали мне в Париже, вы влезли не в свое дело в Москве.

— Повторяю, я не знаю, кто помешал вам в Париже. Вот ваши люди там изувечили моего парня, это факт, кто там влез еще, мне неизвестно. Догадываюсь, что это парни полковника Гурова.

— Да, Гуров, он себе много позволяет, его следует укоротить, — лениво произнес Фокин, но его тон и высказанное небрежение в адрес Гурова не соответствовали истинному отношению подполковника к известному сыщику.

Фокин лет десять, может, чуть больше назад сталкивался с Гуровым, и воспоминания о той встрече являлись не самыми светлыми в сложной жизни подполковника. Он мало кого боялся, но Гурова остерегался серьезно и клял все на свете, что сыщик оказался замешанным в столь серьезном и деликатном деле.

— Укоротить? — подхватил Володин. — Если вы, уважаемый Семен Петрович, это исполните, я лично за свои кровные поставлю вам ящик коньяка. Гурова нельзя укоротить, он человек, его можно убить.

— Господин генерал, вы говорите лишнее.

— Господин подполковник, не забывайтесь! — Володин сорвался и повысил голос. — Мне неизвестно, кто вам покровительствует, кого вы в данный момент представляете, однако следует и меру знать!

— Видите, вам неизвестно, что точно произошло в Париже, неизвестно, кто мне покровительствует. — Фокин брезгливо поморщился. — Для вашей должности, генерал, вы недостаточно информированы. Вы однажды попытались навести обо мне справки, вам русским языком объяснили, что этого делать не следует. Я вам, генерал, внятно говорю, поясняю: если я увижу ваших людей хотя бы близко от семьи Горстковых, у вас на службе неприятностей не произойдет, так как не будет самой службы. Кроме того, намекаю, я позабочусь, чтобы вас не взяли на работу ни в одну солидную фирму. Вы будете доживать свой век на пенсию, так как мне точно известно, что вы не только глупы, но к тому же еще изображаете порядочного, взяток не берете, денег у вас не накоплено. Подумайте на досуге, я не прощаюсь, возможно, увидимся.

Фокин легко поднялся, кивнул и вышел. На улице он подошел к отнюдь не шикарному «Мерседесу», не успел открыть дверцу, как она предупредительно распахнулась, рядом с водителем сидел молодой мужчина, не качок и амбал, настоящий профессионал, видевший в жизни многое и умеющий ничего лишнего не видеть, тем более не запоминать. Фокин предпочитал располагаться на заднем сиденье.

Водитель включил мотор, ждал команды.

— Куда же нам, ребятки, податься? — спросил со вздохом Фокин, выдержал паузу.

«Ребятки» были людьми опытными, отлично понимали: их никто не спрашивает, хозяин давно решил, куда направиться.

— Ну, раз вы решили меня игнорировать, заглянем в банк, вы же за спасибо работать не желаете. Возьмем для вас зарплату, мне на расходы и поедем куда-нибудь обедать.

Машина бесшумно отъехала от тротуара, влилась в общий поток.

Он был человеком способным, в некоторых вопросах талантливым, закончив Высшую школу КГБ, остался работать в Москве, где без блата оставляли немногих, точнее сказать, просто единицы. Фокин свободно, почти без акцента, говорил на английском, владел французским, немецким, немного испанским, работа в ГРУ ему нравилась. Первые годы он был даже патриотом. Он работал в посольствах, под дипломатической «крышей», сначала в Англии, затем переехал в США. Спецслужбы этих стран, конечно, знали, кем на самом деле является всегда элегантно одетый, в отличие от большинства русских раскованный сотрудник посольства. Но Фокин спецслужбу вполне устраивал, профессионалы отлично знали: выгонишь одного — пришлют другого. А Фокин держался скромно, случалось, обменивался ценной информацией, и, хотя много никогда не давал, его информация была всегда доброкачественной.

Фокин работал на совесть, ощущал поддержку центра, действовал вдохновенно, целеустремленно и упорно. Он получал внеочередные звания и быстро получил полковника, казалось, его ждет быстрое продвижение по служебной лестнице. Неожиданно, когда, казалось бы, в верхах был решен вопрос о назначении его резидентом в одну из столиц важнейших для российского внимания стран, на эту должность прислали безграмотного в его профессии партийного сынка.

Внезапно, после многих лет службы, он прозрел, понял, что его способности никого в верхах не интересуют, его кропотливая, порой рискованная работа никому не нужна. Все происходящее в разведке — сплошной фарс, точнее, способ продвижения «своих» людей. И если даже всесильному Андропову предложат обмен один к ста, но с личной выгодой, то тот, не задумываясь, обмен примет.

Осознав ситуацию, которую должен был понять изначально, Фокин поник, бросил работать, стал писать правильные бумаги. Но известно, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Такими бумагами было позволено отпихиваться сынкам да кумовьям, простой смертный обязан пахать. Через два года Фокина отозвали в Москву, задвинули с передовой во второй главк, который был призван бороться с вражескими агентами, а если последних не наблюдается, то с внутренней оппозицией, евреями, русскими, которые позволяют себе чего партией не положено.

Фокин не был ни правозащитником, ни человеком с обостренной совестью. Он нормальный мужик, делал серьезную мужскую работу, на новом месте почувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Кто что сказал, кто где что напечатал? Да несерьезно все это. Совершенно не желая того, он оказался к руководству Комитета, который был подотчетен непосредственно Центральному Комитету партии, в оппозиции. Да Фокин подобное и в голове не держал, он жил, как жил, служил верой и правдой. У него не было какого-то особого чувства достоинства, нормальный мужик, профессионал, он запоздал в своем развитии, до последнего не мог понять, что хорош не тот, кто на охоте дичь подстрелил, а тот, кто вовремя начальника в зад поцеловал и стопку ему поднес.

Когда же Фокин Семен Петрович, полковник и орденоносец, понял, что его поезд от перрона отошел, он со своими знаниями агентурной работы, владеющий тремя языками, на хер никому не нужен, явился Горбачев. Началась перестройка, всемогущий КГБ разогнали. И тут Фокин увидел самое для себя страшное, позорное. Ребят расхватывали на все стороны, специалисты всегда нужны. Но опять, хотя власть сменилась и КПСС отменили, расхватывали не специалистов, а блатных. По принципу, не что ты можешь и стоишь, а кто, где, когда и с кем. И только тогда, на пятом десятке, он покрылся коростой и сказал себе: «Вы определили правила, я их принимаю, пеняйте на себя».